Эксперимент

Одно из самых худших свойств влюблённости в человека, который может читать людей так, как может Кэл, — это то, что он знает. Он знал — когда Илай впервые вошёл в комнату, первый раз встретил эксцентричного саркастичного британца, — что Илай почти в тот самый миг безнадёжно втрескался в него. Он знал, когда влюблённость оказалась солёной на вкус, изуродованной от боли, и предательства, и обиды, — то чувство горечи, выжигающее гортань. Он знал и использовал это знание, чтобы изуродовать Илая ещё больше, заставить его чувствовать себя то хуже, то лучше от каждого мимолётного взгляда и сдержанного жеста. Словно бы он воспринимал Илая как щенка-переростка — издевался над ним, и игнорировал его, и забывал о нём, потому что знал, что щенок всё равно будет приползать на задних лапках и отдавать всю свою любовь за ничтожное доброе слово. Он совершенно точно знал, как получить от Илая то, что хочется: резкий саркастический отказ — чтобы побудить к действию, кривой заговорщический изгиб губ — перетянуть на свою сторону. Взгляд, касание, прицельное нажатие единственно верным способом — чтобы заставить завязнуть в этой западне ещё чуть больше. Ещё чуть глубже окунуться в любовь. Сначала всё это было незаметно: не из-за того, что, как ему кажется, делал Илай, но потому, что Кэл был достаточно самоуверен, чтобы думать, будто Илай нуждается в его одобрении, и достаточно слеп, чтобы упустить, как Илай может в него влюбиться. Порой он задавался вопросом, когда приползал на работу только-только из постели очередного мужчины (британца, зрелого и саркастичного): что, если бы Кэл знал, где он был. Кэл всегда говорил, что сложно читать кого-то, к кому ты близок (в кого ты влюблён), и Илай знал это — никогда не мог понять наверняка, существовало ли в реальности отвращение, кривившее губы Кэла на следующее утро, или он придумал эту эмоцию, выплеснув собственные на Кэла, как краски на картинный холст. Это не первый раз, когда он видит гримасу, но единственный, когда ждёт её, ищет в мимике Кэла проблеск омерзения. Задаётся вопросом, но никогда не находит в себе смелости копнуть глубже, выяснить правду. Проходит совсем немного, всего несколько дней, и Кэл перестаёт изучать Илая в свободное время так, словно тот — новый человеческий экземпляр, что-то интересное, что встречается раз в жизни. Но в конце концов он перестаёт изучать парня и как материал для работы, начинает смотреть на него совершенно иначе. Это что-то, что Илай видел однажды, давно, когда только пришёл работать сюда, и Кэл всё ещё выясняет, как Илай может быть полезен, как извлечь из него пользу. И глядит теперь так, будто всё началось сначала, но с лёгким добавочным оттенком: капля собственничества, налёт похоти. Это прошивало Илая дрожью вдоль позвоночника, но даже он не мог сказать, что чувствует, страх или возбуждение. Кэл не пытался совратить Илая, просто провожал до дома и молча ставил на колени. Эти действия всё объясняли, напрямую говорили Илаю то, что он уже и так знал: что Кэл никогда не полюбит его, что Илай — способ развлечься, легко получить удовольствие. Что-то совершенно несложное, в отличие от женщин в его жизни — бывшей жены, Джиллиан, даже Торрес. Когда он возвращается к одной из них, то делает это осознанно, и его не заботит Локер, оставленный с разбитым сердцем. Как бы Илай хотел быть достаточно сильным, чтобы оттолкнуть его, отказать этому человеку хоть раз. Он не настолько сильный. Он слаб и жалок в самый раз для того, чтобы смаковать любой знак внимания. Поэтому он покорно расстёгивает ширинку на штанах Кэла, с готовностью берёт его член в рот и, двигаясь с отработанной скоростью, даёт ему кончить. Он делает вид, будто ему наплевать, что Кэл уходит так же резко, как и появляется, что Кэл даже не собирается платить Илаю хоть какой-то благодарностью. Он просто ложится на кровать и толкается уже в собственную ладонь — со именем Кэла на губах и со вкусом во рту. Ирония в том, что Илай всё ещё называет его Лайтманом, Илай всё ещё работает бесплатно, стараясь ради него изо всех сил. И не важно, приходит ли он на работу всё ещё с ощущением тяжести члена в собственной глотке или без, потому что его настроение по-прежнему управляется взглядами Кэла. Ничего не меняется, вообще ничего, хотя тем временем изменились многие вещи. Илай не был туп настолько, чтобы думать, будто Кэл способен его полюбить, однако надеялся хотя бы на уважение. Может, однажды начальник начнёт хорошо относиться. Проявит заботу. Но в том, как Локера используют, — снова и снова лишь презрение, отвращение и безразличие. Кэл Лайтман, кричащий на людей, которым на него не плевать, и использующий их для своей личной выгоды. Кэл изучает Илая следующие несколько недель. Наблюдает, как тот реагируют, когда остаётся использованным и брошенным. Это зачаровывает — отношение к Локеру как к эксперименту: Кэл наседает, чтобы поглядеть, как далеко зайдёт парень, прежде чем начнёт огрызаться, — а потом отмеряет крупицы внимания и смотрит, как Илай приползает обратно. В конечном итоге это, конечно, надоедает, и на пару недель всё приходит в относительную норму. Однако ничего и никогда не бывает в норме для тех, кто давно знает Кэла. — Хочу тебя трахнуть, — объявляет Кэл — почти спонтанное замечание, произнесённое в той же манере, в которой он бы сказал: «Хочу пообедать». Илай удивлённо моргает, чувствуя себя так, словно кто-то собрался рубануть его под дых с левой стороны, но заехал по рёбрам справа — а он уже сжался было слева, долго наблюдал за приближающимся ударом. У Илая был плохой день — ещё один, заполненный унижением и борьбой за то, чтобы снова оказаться на хорошем счету у Лайтмана. Ещё один день без зарплаты, без какого-либо уверения, что он занимается чем-то стоящим. В итоге он даже не может уйти, никогда не устроится в той же области на другую работу… и, несмотря на всё это, любит свою. В том, что Кэл снова провожает его до дома, вообще-то нет ничего необычного: он и не ждал, что всё кончится или хотя бы отложится, ведь происходившее — только часть игры Кэла. Но вот это — это было неожиданно.  — Нет, — отвечает он в конце концов, смотря на морщинки вокруг глаз Кэла, и выглядит так, что губы начальника поджимаются. Он не удивлён и он не убеждён. Ни разу. — Ты не это имел в виду. — И это та правда, которую видит Кэл. Возможно, всё действительно так и есть, и в таком случае Илай не знает, что защищает, почему защищается. Кэл хочет трахнуть его, и они оба понимают: Илаю не хватит силы духа сказать «нет», подразумевая именно это. — Раздевайся, — приказывает Кэл и обходит его за спиной — ткань рубашки соскальзывает с плеч, когда он достигает спальни Илая. Не оставляет выбора. Увлекает за собой. Илай сглатывает, думает: «Нет», думает: «Ну пожалуйста», но стягивает с себя одежду, следуя за Кэлом. Послушно ложится на кровать и отдаёт себя во владение другому человеку. С подобными людьми то, что ты говоришь, никогда ничего не значит. Они читают действия, выражения лица, а слова не имеют смысла и толкуются лишь так, как надо. Широкая ладонь скользит по спине, разводит ноги в стороны, говоря «подчинись» и «откройся мне» гораздо лучше любых слов. Нажатие смазанных пальцев, скользящих внутри, шепчет: «Я давно думал об этом», намекая на: «Я этого хотел». Вещи, которым лучше оставаться непроизнесёнными. Тело Илая внезапно сжимается вокруг пальцев Кэла, и за этим следует мурлыканье и ещё одно успокаивающее поглаживание. Закусанные губы; рваный вдох; корчащая боль, которая должна отступать, но лишь нарастает, когда второй палец врывается внутрь. Грубые толчки, ещё больше давления и нетерпеливых попыток растянуть, извиняющееся касание бёдер, когда пальцы исчезают и член Кэла толкается в него — всё это говорит: «Я хочу тебя, я не хочу ждать, прости, что слишком быстро». Илай зажимается, вырывается, тянет ноги и пытается отстраниться — «Мне стыдно, я хочу этого, это больно». Наконец они приходят к единому ритму, бёдра двигаются вместе; тяжёлые толчки в податливую плоть, стоны, вливающиеся в кожу, и тихие крики, тонущие в подушке, руки Кэла крепко вцепились в талию — не пытаются ласково прикоснуться, руки Илая комкают простыню — ему не сказали, что прикоснуться можно. Кэл набирает темп, и толчки чем чаще, тем грубей, но становятся чуть короче, фокусируясь на том самом месте, что заставляет Илая задерживать дыхание и подаваться навстречу. Локер изливается с криком и обмякает, и это снова лайтмановская демонстративность — рывками дёргать бёдра Илая больше для него, чем для себя, ворваться до упора и кончить. Позже он молча одевается и уходит, не глядя на Илая. Возможно, на следующее утро Кэл посмотрит на тёмные круги под его глазами, на то, как он сдерживается, чтобы не хромать, и будет оценивать, анализировать, думать о том, что прокатит в следующий раз. Однажды всё это ему наскучит, но сейчас… сейчас его маленький эксперимент — интересная штука.