Две даты, четыре иероглифа и портрет.

— Эй, Хината, ты здесь? Это я, Кагеяма. — Да я вижу, что это ты, мог и не говорить, — нахмурился солнечный мальчик. — Я… Просто… Не знаю зачем это сказал, — пробормотал Тобио. — Как ты? — Да все прекрасно, не поверишь! — мгновенно изменившись в лице, широко улыбнулся Шое. В возникшее молчание разбавлялось легким шелестом травы, слегка покачиваемой ветром, далеким криком воронов из леса и мягкими шаркающими шагами по узкой вытоптанной тропинке. Лучи закатного солнца, пробивающиеся сквозь листву деревьев, уже не так грели кожу в преддверии осени. — Недавно виделся с ребятами из клуба. Они будто не изменились, — чуть скосил уголок рта в улыбке Кагеяма. — Семпаи через год выпускаются, Ноя все тот же живчик… С Тсукишимой только не виделись, да и желания большого нет слушать эту язву, — чуть нахмурился Тобио. — О-о-о, круто! А ты, ты как? — радостно вскрикнул Хината, пройдя чуть вперед, и зашагал перед Кагеямой спиной вперед. — У меня же потихоньку все, учусь, что ж еще. Только… — он приостановился у небольшой полянки с вытоптанной травой, — … в волейбол не могу втянуться. — Что? — чуть позже остановился Шое. — Почему? — улыбка сползла с его лица, когда он чуть задумался, а потом натянуто вернулась на место. — Не дури, сможешь ты все. — Не знаю, смогу ли, — присаживаясь, выдохнул Тобио. — Хоть я и вступил в клуб в университете, хоть и играю с сильными ребятами, меня хвалят за мои пасы… Но часто говорят, что играю «бездушно», не знаю как сказать… — Да, твои пасы, думаю, все те же, такие же «вжух» и «вау» — рассмеявшись, рыжеволосый рассек руками воздух, а затем присел неподалеку от Кагеямы. — Забивать ими одно удовольствие, — с широкой улыбкой на лице, повернулся он к брюнету. — В школе все было по-другому… Да и пасовал я другим, как ни крути, — чуть улыбнулся Кагеяма. — Вот-вот, наша связка была просто «вау»! Чуть помолчав, брюнет продолжил: — Я оставил форму Карасуно у себя, упросил менеджера, — Тобио оперся ладонями о землю позади себя. — Да ладно?! Это же круто! Будет повод вспоминать школу, — вскрикнул Шое поворачиваясь торсом к Кагеяме. В глазах его светилась искренняя радость за брюнета. — Ностальгия накатывает конечно, но… Больно вспоминать, знаешь ли… Хината чуть опустил взгляд, и улыбка поползла вниз. Они молча сидели, разглядывая ряды лесных деревьев далеко перед ними, на ветках которых сидела небольшая стайка воронов. — Знаешь, я помню тот день, — нарушил молчание Кагеяма. — Тогда еще была настолько неуместная погода — солнце палило, на небе ни облачка, еще и ветра не дождешься. — Да? А я не помню… — печально пробормотал рыжеволосый. — Тогда, наверно, и пропало желание играть. — Бакаяма! — нахмурив брови прикрикнул Хината. — Тебе лишь нужно освоиться в новой команде, дело пойдет как надо! — Просто во мне что-то оборвался, некий стержень, что ли… Меня будто мелким камешком вынесло на обочину, вдаль от жизни… Знаешь, — горько улыбнулся Тобио, — я хоть тебя не вижу и не слышу, но знаю, что ты на меня сейчас кричишь и «Бакаямой» обзываешься, — хмыкнув проговорил Тобио. — Ты меня прекрасно слышишь! Продолжай играть… — срываясь на крик, Хината сел перед ним. — Но я не могу продолжать играть так же. Не хочу насиловать себя, потому что не будет той же радости от победы, — по его щеке прокатилась первая слеза. — Победы в Карасуно были воздухом для меня. — Пожалуйста, продолжай ради меня… — неверяще улыбаясь, Шое смотрел прямо на Тобио, того же грозного связующего, но только огонь в его глазах уже погас. — Я вспоминаю наши матчи, — прокатилась второй дорожкой другая слеза. — Победы, поражения, не важно. Мы с тобой почти всегда были на поле, и не важно, что нас иногда заменяли. Как ты рвался к победе, вдохновлял и буквально светился желанием выиграть, — гулко сглотнув, продолжил брюнет. — Да ладно тебе, мы в команде все поддерживали друг друга, даже Тсукишима своими подколами заставлял воспылать, — широко улыбаясь, Хината щурился, и в уголках глаз собирались мелкие капли. — Я уже не смогу без этого… Черт, даже сейчас мне кажется, что ты где-то рядом, — всхлипнув, Кагеяма утер тыльной стороной ладони влажные дорожки, — как на поле, так и везде, ты был поблизости. Никогда бы не подумал, но я только сейчас понял, что мог назвать тебя своим другом. — Главное, что мы были… Мы и есть товарищи по команде! Настоящие! — не обращая внимания на покатившиеся слезы, Хината так же улыбался. — Даже в тот день я об этом не дума-ал, — не сдержавшись, Тобио громко всхлипнул, утыкаясь лицом в ладони. — Ахояма, прекращай, — сдерживая дрожь в губах, Шое старался улыбаться, глотая слезы, и смотрел на своего друга. — Почему… — Мы останемся товарищами, не надейся забыть это! — Почему! — чуть подергиваясь, Кагеяма сдерживал рвущиеся рыдания, продолжая утирать слезы ладонями. — Я… Хо-отел играть с тоб-бой, помогать команде вме-есте с тобой, но… Почему, — последнее он едва слышно прошептал. Хината, уперевший подбородок в колени, протянул кулак вперед. Тобио сжал руку, и чуть подрагивая, протянул ее вперед, но не почувствовал ни прикосновения, ни тепла. — Прости, Кагеяма, в этот раз я подвел, — продолжая лучезарно улыбаться, Шое опустил руку. Кагеяма не выдержал и сорвался. Рыдания, удерживаемые в груди, вырвались наружу, оглашая поляну громким плачем и криком. — Хината! — срывая голос, вскрикнул Тобио в воздух. Но лишь эхо было ему ответом. Солнце едва выглядывало из-за горизонта, последние минуты освещая поляну, окрашивая светлое надгробие в цвет волос солнечного мальчика и оттеняя гравировку. Две даты, четыре иероглифа и портрет.