Как соблазнить соседа

Шерлок хотел Джона так сильно, что страстно мечтал о зубной боли. Зубная боль — сущий пустяк по сравнению с тем ощущением ноющей маеты в паху, в пояснице, в костях и мышцах, которая преследовала его, как непроходящий кошмар. Первый раз его накрыло самым непонятным образом и по весьма прозаической причине — Джон почесал нос. Ничего эротичного в этом не было, но в том-то и заключался весь абсурд ситуации. Сидит себе человек на кухне с ярко-оранжевой кружкой в руке, забавно морщится, читая очередную газетную ахинею, и чешет свой далеко не греческий нос. А другой человек, адекватный и умный… да что уж там, практически гениальный, имеющий холодное сердце, не подверженное глупым эмоциям и страстям, вдруг замирает с куском сдобной булки во рту от пронзившего его непонятного ощущения. Шерлок был твердо уверен, что заболел, и болезнь его, возможно, смертельна, потому что всё, что он испытывал с этой минуты, было невыносимым. Он замучил Джона вопросами, доводя до бешенства даже такого покладистого и терпеливого человека. Сначала Шерлок решил, что у него люмбаго, поскольку поясницу ломило, скручивало и тянуло, правда, как-то удивительно томно. И сладко. Но черт его знает, это люмбаго. Хотя вполне вероятно, что это окопная лихорадка — ломота его бедных суставов тоже могла быть следствием этой страшной болезни. Но Джон посмотрел на него слишком уж потрясенно, и про окопную лихорадку Шерлок тут же забыл. Зато он серьезно задумался о тепловом ударе. Ему все время казалось, что его тело пылает и плавится от повышенной температуры: щеки, голова, кое-что еще… В общем, все, до чего ни дотронься. «Надо прекращать сидеть у камина, — ругал себя Шерлок. — Так можно досидеться до чего угодно. До ожогов второй степени, например». Потом он заподозрил у себя позвоночную грыжу, а следом за тем — заболевание мочевого пузыря, потому что низ его несчастного живота был переполнен испепеляющим жаром, растекающимся по телу сумасшедшими волнами. Периодически скручивало судорогой пальцы ног. — Джон, похоже, у меня дефицит магния в организме. — Шерлок, да что с тобой?! Ты намерен меня извести?! — Имею я право спросить? Доктор не должен быть таким нервным со своим пациентом. — А ты мой пациент? Хм… Вскоре, поскольку эти симптомы появлялись только в присутствии Джона или при одной только мысли о нем, Шерлок понял, что не там ищет. Паника затопила его целиком, не оставив ни единой клеточки организма, свободной от ужаса осознания того, какая страшная катастрофа с ним приключилась. Конец тебе, любимая и нежно взлелеянная асексуальность. Приветствую тебя, грязное, мерзкое, жалкое вожделение. Сначала Шерлок пытался с этим бороться. Боролся по-своему, по асексуальному. Просто-напросто делал вид, что этого нет. Но жар не проходил, волны становились сильнее, поясница время от времени сладострастно изгибалась, а пальцы ног скрючивались, как куриные лапки. Ну а когда эрекция стала просто нахальной, Шерлок понял, что с этим надо что-то делать. А что можно сделать в этом случае? Все правильно. Кто бы сомневался. * * * Просто так подойти к своему соседу и сказать: «Я тебя хочу» невозможно. Посмотрит удивленно и скажет: «Ты что, дурак?» И это еще в лучшем случае. В худшем может и врезать. Надо все проделать тонко, самым естественным образом, да так, чтобы Джон сам его возжелал, а он, Шерлок, как будто и не при чем. Еще и поломаться при этом. Шерлок знал, что мужчина он интересный: волосы, скулы, шея и все такое… Возжелает, куда он денется. Но надо с чего-то начать. Распоследнему идиоту понятно, что лучше массажа ничего не придумаешь. Банально? Да. Но теснее контакта с телом вообразить невозможно. Конечно, если не брать во внимание близость другую, мысли о которой вызывают удушье, и если бы Шерлок не разобрался уже, что за беда с ним стряслась, он бы точно заподозрил у себя бронхиальную астму. Очень кстати пришлись недавние расспросы о люмбаго. — Джон, ты умеешь делать массаж? Джон удивленно поднял глаза, оторвавшись от ноутбука. — Все врачи, в основном, умеют его делать. Хорошие врачи, разумеется. — А ты врач хороший, значит, умеешь. — Ты, как всегда, пришел к гениальному выводу. Что случилось? — Ты знаешь, моя спина довольно сильно болит. Можешь как-то помочь? Шерлок напрягся так сильно, что спина у него действительно заболела. Ладони вспотели, глаз нервно дернулся — вдруг да откажет. Но Джон не отказал. — Конечно, Шерлок. Почему ты молчал? Ты когда-нибудь точно добегаешься! Раздевайся, ложись. Раздевайся? Шерлоку стало страшно, но деваться уже было некуда… — Эмм… Штаны можно оставить. Краснея как подросток, Шерлок мысленно обругал себя идиотом и одним рывком натянул штаны. — Ложись, ложись, — повторил Джон. — Может быть немножечко больно. … Как он его ломал! Шерлок орал на всю квартиру, тщетно пытаясь уползти и проклиная все на свете: чертово люмбаго, которого у него отродясь не бывало, Джона с его умением делать массаж, свою идиотскую эрекцию и даже горячо любимый диван, на котором сейчас так сильно страдал, извиваясь ужом и желая себе немедленной смерти, как избавления от адских мучений. — Потерпи, пожалуйста, Шерлок, — уговаривал Джон и нежно гладил по взмыленным завиткам. — Зато потом полегчает. И Шерлоку полегчало — неделю у него совсем не было эрекции, а на Джона он не мог смотреть без содрогания. Тело страшно болело — ни сесть, ни встать. «К чертовой матери эти страсти. Жил без них и еще сто лет проживу. Чуть не угробил, массажист несчастный», — злился он на соседа. А Джон был доволен результатом — на второй сеанс Шерлок не согласился, сказав, что Джон просто маг и волшебник, и что он, Шерлок, вообще забыл, где у него спина. Но тело болеть перестало, и желание вернулось с утроенной силой, потому что прикосновение горячих рук не забылось. Лежа бессонными ночами в своей одинокой постели, Шерлок представлял, как эти руки могли бы его ласкать и гладить и докатился до того, что пару раз залез себе в штаны. Нет, это нельзя было пускать на самотек. Никак нельзя. * * * В конце концов, можно обойтись малой кровью. — Джон, у меня горло побаливает. Не посмотришь? Рот. Такое потрясающе эротичное место! Столько ассоциаций может возникнуть, сколько желаний… — Давно болит? — деловито поинтересовался Джон, поставив на кухонный стол кружку с кофе. — Дня два. — Снова пил ледяное молоко? Сколько раз можно говорить, что молоко из холодильника — верный путь к серьезной ангине? Шерлок, ты как ребенок. — Я не ребенок. Я взрослый, интересный, где-то даже сексуальный мужчина. — Ты?! — и Джон рассмеялся. «Вот это да!» — потрясенно замер Шерлок, но сделать выводы не успел, потому что, взяв чайную ложечку, Джон приказал: — Рот открой. Шерлок послушно раскрыл рот, и Джон засунул в него неприятно холодную ложку. — Ничего не видно. Пойдем к окну. С широко разинутым ртом Шерлок проследовал к источнику света. Джон снова засунул ложку, а заодно и собственное лицо, дыша горячо и близко, отчего Шерлок едва не умер — так мощно скрутило его проклятущее вожделение. — Действительно, красноватое. Подожди. Он открыл аптечку, достал какой-то флакон и брызнул Шерлоку в рот такой невообразимой гадостью, что у того на глазах показались слезы. Он долго плевался и кашлял, а Джон с доброй улыбкой поглаживал его по плечу и утверждал, что через пять минут все пройдет. — Спасибо, Джон, — еле выдавил Шерлок и ушел на диван, убитый очередным поражением. «Что же это такое? — страдал Шерлок. — Похоже, у меня никаких шансов… Может быть, я урод?» Джон пришел в гостиную, сел рядышком, под бочок, погладил по голове. «Издевается!» — чуть не заплакал Шерлок от обиды и горя. Так захотелось Джона обнять, уткнуться лицом в его теплый живот и ни о чем больше не думать — только о животе. — Никакого молока, — строго погрозил Джон пальцем и поднялся с дивана, снова отправляясь на кухню. Шерлок чуть не завыл. * * * Но не в его правилах было сдаваться. Он вдруг понял, что неправильно использовал рот. И правда, кого может возбудить широко раскрытая пасть? Но у него же есть губы. Мягкие, нежные (сам проверял, трогая их полночи), очень чувственные (разве может быть как-то иначе?) и привлекательные. Такие губы он и сам захотел бы поцеловать. Дело за малым. — Джон, кажется, у меня на нижней губе какой-то маленький прыщик. Чешется и побаливает. Джон только что разложил по тарелкам изумительно пахнущее жаркое и приготовился пробовать свое кулинарное творение и накормить им Шерлока. Но если у Шерлока какой-то прыщик, то жаркое конечно же подождет. — Ну-ка, ну-ка… Показывай. Джон приблизился к самым губам, и бесподобным, возбуждающим ароматом туалетной воды и тела заглушил даже запах жаркого. Шерлок поджал пальцы ног и закрыл глаза. — Да, вижу. Глаза удивленно распахнулись. — Это может быть начальная стадия герпеса. Подожди. И Джон снова открыл аптечку, отчего Шерлок вздрогнул всем телом и непроизвольно сплюнул в сторону. Теплые пальцы едва уловимо коснулись губ, нанося какую-то мазь. Шерлок вздохнул… — Два часа не ешь и не пей, — вдруг услышал он прямо над ухом и тупо уставился в свою дымящуюся тарелку. Желудок протестующе заурчал. Джон пожал плечами. — Не умрешь. Я тебя потом накормлю. А сейчас нам необходимо срочно предотвратить возникновение пузырьков. Не дай бог, появятся. Губы распухнут, будут болеть, целоваться не сможешь. И улыбнулся. Здравствуй, дорогой диван. Скольких страданий ты немой свидетель. * * * Несколько дней Шерлок ничего не предпринимал, помня, как чуть не упал в голодный обморок в то время, как вредный Джон очень аппетитно гремел ножом и вилкой на кухне, а он со своим намазанным мазью прыщиком лежал на диване, страдая от голода и любви. Ничего не предпринимал — это, конечно, не совсем точно. Пару раз он схватил Джона за руку во время просмотра захватывающего боевика и держал ее дольше, чем нужно и можно… Один раз уселся к нему на колени, сделав вид, что совершенно не заметил в кресле сидящего Джона, и очень натурально потом удивлялся своей досадной оплошности… Пытался снимать какие-то волоски с его рубашки, находясь при этом так близко, что мутилось в голове и перехватывало спазмом горло… Да мало ли! Но Джон воспринимал все совершенно спокойно. Руку не отнимал и не выдергивал, даже сжимал, и вопил при этом: «Черт! Да стреляй ты в него, олух!» В кресле долго и весело хохотал, ласково называя балбесом. Волоски снимал вместе с Шерлоком. В общем, полное поражение на всех фронтах. * * * Шерлок изнемогал. Желание его росло со скоростью снежного кома. «Нечаянные» прикосновения так его распалили, что всеми ночами ему снился Джон: улыбающийся, сердитый, задумчивый, сидящий и, что было хуже всего, лежащий. Это было сущее наказание. Тогда-то зубная боль и показалась Шерлоку манной небесной. По сравнению с муками его вечно возбужденной плоти это было так себе, даже не стоит сравнивать. Он похудел, осунулся, мрачнея с каждым днем и пугая Джона своим болезненным видом. — Шерлок, как твоя спина? — Хорошо, хорошо, — поспешно заверял его Шерлок, растягивая губы вымученной улыбкой. — Ты неважно выглядишь. У тебя ничего не болит? «Сказал бы я…» — скрежетал зубами несчастный влюбленный. — Спасибо, Джон, я здоров. — Не похоже. Давай, я тебя послушаю. — Как хочешь. А сердце рвется и стонет. — Да у тебя же страшная тахикардия! И ты весь дрожишь… Шерлок, куда ты? — Нет у меня ничего! — в отчаянии выкрикнул Шерлок, хватая с кресла помятую майку. — Сам ты тахикардия! И умчался — такой несчастный, что словами не описать. * * * И Шерлок решился на крайние меры. Чего, спрашивается, мелочиться? Если не сработает и это, можно смело поставить крест на неудавшейся личной жизни. Волновался он страшно, до колотящей дрожи, несколько раз останавливался с выражением изумления на лице — он ли это вообще?! Но решил довести все до логического конца, каким бы тот ни был. Скоро Джон вернется с работы. И будь что будет. Он разделся догола и улегся на свой диван. Сначала хотел раскинуться на спине, но стало стыдно — это уж чересчур. Повернулся лицом к стене, призывно, но не вульгарно выпятив свой потрясающий зад, и замер. Трудно было представить реакцию Джона и его мысли на этот счет. Но Шерлок себя успокоил — всегда можно списать все ЭТО на какой-нибудь важный эксперимент. Джону не привыкать... Шерлок лежал, карябая пальцем кожу дивана, и ждал приговора судьбы. Но Джон все не шел. Шерлок ужасно замерз, ругая себя за плохо разожженный камин, устал от однообразной позы, диван неприятно холодил обнаженное тело… А Джон все не шел. Шерлок немножечко повертелся, давая отдых усталому телу, но где-то раздался негромкий скрип, и тело его снова застыло, соблазнительно изогнувшись. Послышалось… Он думал о превратностях немилосердной судьбы и вопрошал, за что так сурово наказан. Он страдал искренне, от души. И незаметно заснул. Проснулся уже глубокой ночью, почти прилипнув боком к дивану, заботливо укутанный теплым пледом. Хотелось плакать. Шерлок чувствовал свое разбитое сердце как никогда: оно поскуливало и трепетало. Поднявшись с уже осточертевшего ему ложа, он поплелся к себе, голый и совершенно несчастный, как поникший собачий хвост волоча за собою плед. Все было кончено. Он тяжело опустился на аккуратно заправленную кровать, а потом тихо лег, завернувшись в пушистый плед. В этом пустом холодном мире захотел его только он. Дверь приоткрылась, и в спальню вошел Джон. Лег рядом, горячо обнял и, зарывшись лицом в растрепанные кудряшки, прошептал чуть дыша: — Шерлок, господи, какой же ты дурачок. Я больше жизни тебя люблю. : -)