Наша нитка давно расплелась Волны стукаются о борт Если жизнь у нас не удалась Значит в смерти нам повезет.
В воздухе пахнет прогорклой землей и сырым дымом, поднимающимся вверх от кучи листьев, сваленной около мусорного бака. Пахнет ноябрем. Бургерпэнтс стоит на балконе, покачивая ободранным хвостом из стороны в сторону, и напряженно смотрит на серую крышу ближайшей многоэтажки. Желтая футболка, одолженная у Найскрима, ничуть не спасает от осеннего холода. Да и не нужно. Чувствовать, как стадо мурашек пробегает от кончиков ушей до кончика хвоста почему-то приятно. Нет, скорее неприятно, но так надо, ведь холод делает все чувства острее — приправа к блюду из ощущений. На расшатанном балконе, дно которого остервенело царапают голые ветки деревьев, стоять удобно, как на палубе утлого корабля. Невысокую рябинку, явно не достающую до четвертого этажа, изо всех сил штормит, наклоняя то к чьей-то машине, то к земле, окуная облетевшую верхушку в глубокую лужу. Бургерпэнтс устремляет взгляд туда, где все будет хорошо. А затем закрывает глаза, потому что хорошо никогда не бывает. И смотрит на рябину. Ветер дует так, что уши сами собой прижимаются к голове, будто у напуганной кошки. Зажатая в зубах, тлеет сигарета, по легким струится въедливый серый дым. Из ватного, сбившегося в плотный комок, неба по крупинке в час высыпается снег. Первый снег за эту осень. Бургерпэнтсу глубоко плевать, только лишь мышиного цвета тучи вызывают в животе какое-то странное желание. Стать веганом, что ли. Клуб дыма вместе с кашлем вырывается наружу, только простудиться не хватало. Сзади слышатся шаги. Бургерпэнтс за секунду подавляет выработанный за девятнадцать лет рефлекс, борясь с желанием развернуться и резко ударить, не дожидаясь нападения со спины. Только верхняя губа дергается, обнажая желтые прокуренные клыки. Но кот знает, что никаким врагам не суждено вдруг появиться на четвертом этаже полурассохшегося домика. Это Найскрим. Мягкая ткань пледа ложится на плечи, заставляя вздрогнуть и выпустить из лап обрубок скуренной сигареты. Она летит на землю, как падающая звезда бюджетной версии, гаснет где-то у второго этажа. Найскрим обхватывает лапами холодного кота, прижимая к нему плед, нагретый собственным теплом. Бургерпэнтс выдает подобие улыбки, включая в груди хриплое мурчание. Сине-голубой заяц, с торчащими, как антенны-локаторы, ушами, быстро замерзает. Бургерпэнтс великодушно делится куском пледа, приобнимая Найскрима, от него пахнет сладостями и корицей. Снежинка, кружась, опускается на нос и тут же тает, превращаясь в незаметную холодную каплю. Найскрим морщит нос и поднимает голову, силясь разглядеть в сером месиве облаков крупинки падающего снега. Первого снега. Кажется, Найс единственный, кто не утратил свое право на радость, и испытывает хоть что-то, глядя на медленный танец кристальных снежинок. Бургерпэнтс задумчиво царапает грудь, не выпуская когти — ему кажется, что внутри, под ребрами, застыл острый осколок льда. И болит. — Холодно, — тихо произносит Найскрим, — Пойдем домой? Бургерпэнтс кивает, стаскивая плед и укрывая им зайца по самые уши. Коту не привыкать к холоду, осколок внутри заморозил все, что только мог. Теперь никакой плед не поможет. Найскрим тянется к его губам, горьким от табака и коротко целует, зажмурив глаза. Если бы зайцы могли вибрировать от удовольствия, Найс бы точно делал это. Дверь балкона захлопывается, отрезая ноябрь с его мышиными тучами и утлыми рябинами, оставляя только тепло квартиры, заваленной подушками и пледами. На ноутбуке, одном на двоих, превью очередной серии какого-то сериала. Сюжет смахивает на мыльную оперу, но до того банален и предсказуем, что даже смешно. Бургерпэнтс мысленно называет это «мыльной комедией», хотя Найскриму нравится. Он готов сидеть так все выходные, свесив уши коту на плечо и задумчиво перебирая в руках его хвост. Обычно Бургерпэнтс терпеть не может чужие руки на своем хвосте, но тонкие пальцы Найса слишком любимы им, чтобы не позволить. Найскрим выпутывается из пледа, садится на диван, улыбаясь одними уголками губ. Бургерпэнтс хмурится. Ему не нравится ни сериал, ни погода за окном, ему нравится только синий заяц, с ушами, как у викинга. И какое же счастье, что этот заяц не имеет ничего против. Бургерпэнтс садится рядом, Найскрим привычным движением закидывает на него лапы, закованные в узкие домашние джинсы. Домашние — из-за рваной раны на колене, последствия неудачной прогулки на роликах. Синяя лапа тянется к пробелу, чтобы запустить серию, Бургерпэнтс прикрывает глаза. От мыльных опер хочется уснуть и, желательно, никогда не просыпаться. Найскрим толчком будит кота, с тихим смехом в груди, от чего усы слабо трясутся. Бургерпэнтс снова приникает к холодным и сладким губам Найса, вплетая язык в поцелуй. Найскрим отвечает, переползая на колени к коту. Персонажи, скользящие по экрану, уже никого не волнуют. Бургерпэнтс, тихо урча от удовольствия, подставляет шею под умелые ласки, запрокинув голову. Найскрим спускается ниже и вдруг с грохотом падает, зацепившись за провод, натянутый между журнальным столиком и ближайшей розеткой. Компьютер дергается, но остается на своем месте, Найс потирает ушибленную голову — ударился так, что искры из глаз. Обида, смешиваясь с легкой болью в виске и плохим настроением, создает тянущий комок, требующий от своего хозяина только одного — сорваться. И заяц срывается. — Между прочим, это все из-за тебя! Вечно ставишь свои растяжки, а я падаю. Надоело! Делаешь вид, что смотришь со мной сериал, а на самом деле спишь, — зачем-то приплетает сюда свою мыльную оперу, будто лезет все накопившееся, — Думаешь, я не замечаю? И куришь постоянно, будто я не говорил тебе, что это вредно. — Зато сдохну быстрее, — хмыкает Бургерпэнтс, — А мелодрама у тебя дурацкая, я тоже такое бы смог снять. — Ну вот и снимай! — Найскрим вскакивает, складывая руки на груди. Уши стоят торчком — верный знак того, что заяц ох как зол, — Зачем тебе я вообще нужен? — Люблю… вроде, — слова сами срываются с губ. Мозг отключается от языка раньше, чем Бургерпэнтс успевает это заметить. — Вроде?! — голос срывается на высокую ноту, Найс надсадно кашляет, пытаясь что-то сквозь кашель сказать. — Не знаю я! — резко бросает Бургерпэнтс, шерсть на загривке встает дыбом. Хочется зашипеть и выпустить когти, — У меня в груди вообще ледышка. — Ледышка? Да ты сам — сплошная ледышка, без каких-нибудь чувств, — Найс отворачивается, демонстрируя прямую спину и синий короткий хвост, продетый в вырез на джинсах. — Ну что это за киношные сопли? — кот пробует пойти на попятный, но уже поздно. — Я с тобой не разговариваю, — ссора достигает своего апогея, и на все попытки Бургерпэнтса хоть что-то сказать, изящно вытянутая лапка указывает на балкон. — У меня с собой даже сигарет нет, что я там делать буду? — усмехается кот. Ему в лицо молча летит пачка сигарет. Найскрим все так же стоит спиной. — И вообще, ты говорил, что курить вредно. Вместо ответа он видит только изящную кисть и оттопыренный средний палец.***
Небо разражается снегом, будто делает это в первый и последний раз. Курить почему-то не хочется, хотя никто и не запрещал — тихое ворчание Найскрима по этому поводу Бургерпэнтс в голову не берет, усмехаясь в ответ на все его увещевания. На балконе холодно, снежинки падают на уши и нос, будто считают, что рыжий кот — что-то вроде столба, не живой и такой же холодный, как и они. В душе Бургерпэнтс с ними согласен. Найскрим лежит на том же диване, укутавшись в плед по самые уши, и пытается разобраться в себе. На душе скребут кошки в самом противном смысле. Найс смотрит на мир из-под горько прикрытых глаз, пуская одни и те же мысли по кругу — туда-сюда, туда-сюда. Мысли колючие, как морские ежи, долбят в голову с неприятным ритмом. Найскрим вспоминает картинку из интернета и смеется. Смех облегчения не приносит, замирает клубком в груди, дерет горло.Если тебе плохо — обними кота. Теперь плохо еще и коту.
Заяц находит в себе силы подняться с дивана, потирая гудящую голову. Он не знает, кто должен первым извиняться — ссора вышла глупая, на пустом месте, и глупы были оба: Найскрим, потому что накричал, Бургерпэнтс — потому что поддался. Найс думает, что он все-таки прав. «Хотелось секса, а получил синяк на лбу» — от так мыслей еще смешнее. Взгляд натыкается на желто-рыжую фигуру, сгорбившуюся на балконе. Так мог бы выглядеть капитан очень плохого судна на своем мостике — хвост гоняет пыль, скопившуюся на полу, уши тоскливо висят, припорошенные снегом. Между прочим, первым снегом в их жизни*. «А к черту все, я пойду обнимать кота, раз мне плохо» — мысль проскальзывает в голове так быстро, что Найскриму едва удается поймать ее даже за обрывок призрачного хвоста. Дверь балкона поддается не сразу, приходится изо всех сил толкнуть ее плечом, чтобы та наконец открылась. Заяц врывается на балкон, врезаясь в Бургерпэнтса, и обнимает его, не говоря ни слова. — И что это значит? — фыркает тот, но обнимает Найса в ответ, потому что он теплый. А тепла в ноябре вообще дефицит.