Сойти с ума от тоски

Я ненавижу тебя. Мне ненавистен твой голос. Твои глаза, которые смотрят мне прямо в сердце и выжигают в нем чёрные дыры. И боль вытекает по капле. А я не хочу, чтобы боль меня покидала. Боль — единственное, что у меня осталось. После Него. Она дорога мне, она меня держит, заставляет просыпаться и открывать глаза, видеть этот мир снова и снова. Не смей её отнимать! Не смотри. Ты что-то рассказываешь, старательно привлекая моё внимание, и каждое слово вонзается тонкой иглой. Я ничего не могу понять, смысл фраз мне не ясен, поток твоей речи — невыносимая пытка, но я слушаю, слушаю и от тоски умираю. Ты меня убиваешь! Замолчи. Как сумел ты прокрасться в мою жизнь? Кто ты?! Живёшь рядом, говоришь и смотришь так, будто имеешь на это право. Почему тебя впустили в этот дом? Чтобы ты занял его место и этим окончательно свёл меня с ума? Я тебя ненавижу! Это ты во всём виноват. У тебя отвратительное лицо. Оно преследует меня день и ночь. Истязает мой мозг. Я не в силах его разглядеть: черты расплываются и дрожат. А я знаю, как это важно — увидеть, наконец, какой ты, и понять, кто ты такой. Я мучительно всматриваюсь в смутную маску и от напряжения слепну. Это невыносимо! Почему все тебе рады? Кто ты, чёрт бы тебя побрал?! Твоё имя я знать не хочу. И ничего не хочу знать о тебе. Ты чужой. Только запах… Он волнует меня. Тонкий, едва уловимый. Я как будто пропитан им полностью. Почему? Лишь он один не вызывает во мне раздражения, лишь он подавляет желание немедленно тебя уничтожить. Убить. Ты настойчиво пытаешься сократить расстояние между нами. Проводишь со мной все вечера, разжигаешь камин. Звонишь, если вдруг ненадолго покидаешь квартиру: «Как ты, Джон?» Тебе-то какое дело? Жив пока. Уж не хочешь ли ты стать мне другом? Вместо него? Сумасшедший! Упрямый, назойливый сумасшедший! Ненавижу тебя. У меня уже был друг. Единственный. На всю жизнь. А я не смог его уберечь. Мне никогда не избавиться от чувства вины. Его теплая кровь стекает с моих рук в каждом сне, и, проснувшись, я дрожу и плачу, как брошенный всеми ребенок. Ты, наверное, слышишь. Мне все равно. Ты чужой! Понимаешь? Чужой! Тебе не стать моим другом. Тебя впустили в эту квартиру, в это наше пространство по жестокой ошибке! Ты инородное тело среди всех этих вещей — свидетелей нашей жизни. Дотрагиваешься до них своими тонкими пальцами, а я содрогаюсь от омерзения, будто ты коснулся меня. Только вот запах… Ты так трогательно заботишься обо мне. Думаешь, я этого не замечаю? Готовишь кофе именно так, как мне нравится, как привык это делать я. Откуда ты знаешь мои привычки? Мне это не нужно. Я сам. Вот только немного передохну. Устал невыносимо, нечеловечески. Но это пройдет, и я сварю себе кофе. Укутываешь мои ноги пледом, когда я дремлю у камина. Я чувствую это сквозь тяжесть своего забытья. Я кажусь себе древним, смертельно уставшим старцем. Мне тысяча лет. Против пледа я не возражаю. Только не прикасайся к моей щеке. Почему мне так тяжело? Я все делаю через силу: встаю по утрам, бреюсь, принимаю душ. На большее меня уже не хватает. Я сажусь в кресло и погружаюсь в грёзы. Я помню каждый прожитый день. День, где был он. Живой. Не тот бездыханный обломок прежней жизни, который так беспощадно преследует меня каждую минуту пустого, никчемного существования. Нет. А тот, кто выдернул меня из отчаяния и одиночества и наполнил собой до краев. Мой друг. Которого я потерял. Которого я не спас. Почему ты решил, что сможешь его заменить? Ты жалок! Я тебя ненавижу. Но ты не уходишь, хотя я всё время об этом тебя прошу. Ты опускаешь глаза и тихо отвечаешь: «Нет. Я буду рядом». Зачем? Мне никто не нужен. Но ты настойчив. Ты так безобразно настойчив! Упрямо варишь кофе каждое утро. Вкусно. Приносишь какие-то фильмы и заставляешь смотреть. Садишься очень близко и время от времени с любопытством заглядываешь в лицо — нравится или нет. Неплохо. Это всегда довольно неплохо. Однажды ты громко расхохотался, и я неожиданно улыбнулся. Но сразу же полоснуло по сердцу. Предатель! Предатель! Предатель! Я ушел в свою комнату и долго сидел у окна, думая о том, что мы никогда не смотрели фильмы с моим лучшим другом. Мы всегда куда-то бежали, и время бежало вместе с нами. Иногда ты заходишь ко мне по ночам. Всматриваешься в моё лицо и вздыхаешь. Как будто ищешь в его чертах ответы. Что ты хочешь узнать? Какую тайну? У меня нет тайн. Я делаю вид, что сплю, и ты вскоре уходишь, тихо прикрыв за собою дверь. Ты приходишь всё чаще и чаще, и я все реже сплю. Я ловлю себя на том, что наполнен ожиданием. Я жду тебя. Каждую ночь. Зачем? У меня нет ответов. Однажды после твоего ухода я резко сел на постели. Я с ужасом думал, что не помню имени своего друга. После его гибели это было самым страшным. Конец всему. Я метался по комнате в полном отчаянии. Даже имени его у меня не осталось. У меня ничего не осталось. Утром я не захотел подниматься. Впервые это было совершенно мне не по силам. Я понимал, что это неправильно, но ничего не мог с собою поделать. Тело перестало мне подчиняться. Но ты вытащил меня. Как тебе это удалось, не понимаю. Ты мыл меня в душе, брил, упрямо совал мне в руку зубную щетку и что-то бубнил. Я не очень отчетливо это помню. Но вскоре я сидел за столом в кухне и пил кофе. Что ж, надо признать, если б не ты, я бы больше не встал. Никогда. * * *  — Это необратимо? — Да. — Вы уверены? — Вы же видите, мистер Холмс, он деградирует. — Ничего я не вижу! Он апатичен, рассеян, утомлён, не хочет меня узнавать. Но он всё тот же Джон. — Разве? — Он никогда меня не узнает? — Никогда. — Но это безумие! У него нет травм, его мозг не сотрясён, легкие, селезёнка в порядке… — При чем здесь селезёнка? О чем вы? Странный подход к ситуации… — Простите, доктор. Я удручен и раздавлен, несу всю эту чушь… Простите. — Мы многое знаем о теле — почти всё. Мозг, селезёнка… Но что знаем мы о душе, мистер Холмс? Видимо, вы значили для него слишком много, и удар его уничтожил. — Не могу в это поверить. Не хочу. Так не должно быть. — Мистер Холмс, вы верите в чудеса?.. * * * Теперь ты почти никогда не уходишь. Сидишь возле меня. Я — в кресле, ты — на полу, у моих ног. Иногда укладываешь голову мне на колени и закрываешь глаза. Я вздрагиваю всем телом, но у меня нет сил тебя оттолкнуть. Так и сидим часами. Зачем? Теперь ты много молчишь, видимо понимая, как беспокоит меня твой голос, как он мучителен для меня. И лишь иногда: «Джон, хочешь чаю? Джон?» Раскаленная игла тупо проворачивается внутри, но я уже не закрываю ладонями уши. Я научился с этим справляться. Я слежу за тобой глазами. Пристально наблюдаю, как ты передвигаешься по гостиной — то стремительно, то плавно. Это очень любопытно и раздражает уже чуть меньше. Но почему я  не могу разглядеть твоего лица? Оно скрыто от меня туманной завесой, как непостижимая тайна, как откровение. Мне страшно. Кто же ты? Кто?! Ты целуешь меня в висок, и губы твои обжигают. Мне так хочется спрятаться, я так цепляюсь за свою привычную боль. Ты не нужен мне. Уходи. Не трогай. Твои руки — капкан. Ты рвешь мою кожу. Как ты не можешь понять, что я у последней черты? Боже… Так мучительно сладко ранишь ты моё бесполезное тело. Твое объятие так горячо и так безнадежно. Я ненавижу тебя. Я ненавижу тебя. Я ненавижу тебя… Я без тебя не могу.