Полынь и молочай

      Что такое полынь — они узнали уже на Земле. Её горечь незаметно пробирается под одежду, колет поясницу, царапает ноги. Она горчит на языке, вплетается в обыденные будни и не отпускает. Беллами кусает губы, зубами срывая шелушащуюся корочку. Мышцы спазматически сокращаются, ногти впиваются в ладони. Черноволосый не чувствует. Едкость земной травы заполняет палатку, душит навязчиво-гадким вкусом.       Блэйк не здесь.       Он видит блядский шлюз Арки и кричит в пустоту. Король Сотни вновь на ржавом ведре с гайками, где почти никто не доживает до седин, а среди подростков сплошь суицидальные наклонности. Этот коридор блестит от химикатов, намолен трясущимися верующими, умыт слезами и разбитыми судьбами. Здесь не бывает грязи или крови, у охраны каменные морды, а пустота за дверями пугает до истошных визгов. Он диким зверем чует взгляд из-под полуопущенных ресниц. Не осуждающий, осознающий неизбежность конца. Октавии рядом нет. Она в карцере и слава бездне, ей еще не исполнилось восемнадцати. Иначе, перед шлюзом стояли бы обе представительницы семьи Блэйков.       Беллами обжигает едкий запах. Полынь, горечь и страх. Он ощущает тяжкий груз, ломающий клетку белоснежных ребер, словно слишком долго бегал в комнате, где закончился кислород. У матери глаза с гетерохромией, зеленые, с кофейной звездой внутри, и спокойная улыбка.       Аврора сделала свой выбор, она не осуждает.       Но от этого не легче, ибо Блэйк в полной мере виновен в произошедшем... И он себя никогда не простит. Беллами чувствует сквозняк, пробирающийся под униформу уборщика, видит секунду, когда двери шлюза начинают открываться. Белоснежные руки матери тянутся к первенцу, они похожи на крылья птицы. Хотят то ли укрыть, то ли задушить в сильных объятиях.       Твоя сестра — твоя ответственность.       — Беллами?! Бел!       Октавия шипит рассерженной кошкой. Трясет за плечо, выдёргивает брата из дурмана кошмара наяву.       — О?       — Ты перебудишь весь лагерь. Я сказала ребятам, что у тебя в палатке горячая цыпочка, но они скоро сообразят — что столько трахаться невозможно!       Беллами садится, вытирает пот с висков, обречённо глядя в доверчиво-недовольные глаза сестры. У Октавии они бледные и сочные, и совсем без кофейной звездочки.       — Всё нормально. Я пойду подежурю.       Беллами рывком натягивает одежду, стараясь убежать от болезненного разговора.       Только ночные кошмары не кончаются.       У Кларк со сном обычно всё в порядке. Вот только она ненавидит свою мать и не может смириться с потерей отца. Она тонет в этой утрате, захлёбывается стонами и не может вырваться из повторяющегося кошмара, с пугающей точностью проецирующего казнь Джейка Гриффина.       Её страх пахнет едким молочаем. Молочный сок нитями путает тело, сжимает, душит горечью и страхом. У неё в голове хор голосов, утешающих девушку в момент гибели отца, только липкие руки матери совсем не в радость. Улыбка Эбби - оскал, за которым предательство любимого мужа и отца, ради чёртового ведра с гайками, парящего в космосе вот уже несколько десятков лет.       Она, как и Блэйк, не может простить.       Слезы обжигают щеки. Только плачет Гриффин не от мировой печали, а из ненависти.       Ей хочется тепла, но в палатке сыро и мерзло.       — Кларк?       Девушка подслеповато щурится на свет факела, гуляющего по тенту, морщится на иголочки, прошивающие руку, зажатую телом. Отлежала.       — Кларк, ты кричала.       — Нет.       — Кричала.       Беллами без разрешения влезает в палатку, плюхается на лежанку. Благо, соседка Гриффин в эту ночь решила повеселиться в ином месте.       — Не спится?       Черноволосый хмыкает под нос, кривовато улыбается.       — А тебе?       — Мне снился Ковчег.—  внезапно делится принцесса, тоже устремляя глаза в покачивающийся от порывов ветра потолок.—  И смерть отца.       — А мне - смерть матери.       Оба замолкают, обдумывая признания друг друга. Оба вспоминают прошлое, отпускают своих призраков, чуть-чуть смиряются, тоскуют и прощаются.       "Если тебе требуется прощение, я подарю его тебе".       Слова греют, разливаются от кончиков пальцев волной воздуха и нежности. Вкус молочая и полыни постепенно отступает. Блэйк вслушивается в мирное дыхание задремавшей девушки, лежащей рядом.       Его сердце бьется равномерно, пульс больше не скачет.       У принцессы глаза небесно голубые, стальные. Но если присмотреться, у самой кромки зрачка можно различить след золотой звезды. Беллами почему-то улыбается, засыпая.