Катаклизм

      — Тоору.       Я намеревался. Практически был уверен, что мой голос не дрогнет, не задребезжит неуверенным звоном во мраке помещения. В непроглядной темноте.       Ты, мой невыносимый порок, сам ее создал. Жилистая рука на удивление мягко коснулась пальцами до выключателя, погружая все пространство вокруг нас в сумерки.       Ты собирался покинуть студию и побыстрее добраться до родной квартиры.       Я собирался уйти вместе с тобой, как обычно и делаю, но что-то неожиданно запершило в горле, с болью вырываясь из него.       Это был мой голос, неуверенно позвавший тебя по имени.       И ты откликнулся. Как бы сильно ни ненавидел это имя, все же, услышав его, ты повернулся ко мне.       Подняв голову, я увидел, как ты смотришь. Серьезно, без тени улыбки, и взгляд твой не спрашивал безмолвно "Что случилось? Зачем меня зовешь?"       Ты просто стоял и пристально смотрел на меня.       А я, растеряв все с трудом собранные слова, падал в пропасть черных глаз.       Я думал, что именно в таких глазах тонут множество людей, вязнут в мазуте мыслей и еле сдерживаемых эмоций. Не находят ни единого сучка, за который можно ухватиться и идут ко дну, так и не выбравшись на поверхность.       Тонули и в твоих глазах. А там, в темноте, они замечали меня, уже давно плененного непроглядной глубиной.       Начинается буря.       Ресницы встрепенулись. Будто понимая, что я снова залег на дно, ты медленно моргнул и вновь глянул на меня.       Ждал, когда мой голос повторно вырвется из пересохшей гортани.       — Тоору, я...       Ноги ослабели, не держат, и мне потребовалось немало усилий, чтобы подойти к тебе. Подойти именно на такое расстояние, на котором можно было коснуться твоего плеча. Почувствовав через ткань черной рубашки тепло, исходившее от твоей кожи, я замер. Даже перестал дышать. Но ты не дернулся, не убрал руку. Все так же всматривался и ждал.       Чего ты ждал? С таким серьезным, встревоженным лицом?       — Я хочу извиниться.       Снова мой голос, звучавший будто издалека. Рваными предложениями шептал из-под барабанной стойки, стола с наваленными на нем бумагами. Меня раздражает его интонация, но ты терпишь. Только сведенные до этого брови на переносице чуть дрогнули.       — За то, что чувствую...       Буря...       Ты резко отводишь взгляд. "Я все понял, достаточно, не продолжай это", - говорила вся твоя невысокая фигура.       Я слышал стук камня об камень.       Это рушилось все, что мы вместе проходили: все улыбки и рукопожатия, все душевные разговоры падали в пучину вод тяжелыми глыбами.       Я постоянно лгал тебе. При всем твоем искреннем желании дружбы, при всем доверии, я продолжал бессовестно скрывать правду.       И только сейчас, спустя много лет, не в состоянии довольствоваться тем, что есть, я решил потерять все.       Я обречен выбираться на поверхность.       Пригнувшись и аккуратно повернув твою голову, я прильнул к сухим, горячим губам. Настолько неторопливо поцеловал тебя, насколько позволяли мне безрассудство и эгоизм.       После пары секунд ощущения чужого тепла на своих губах, я оторвался и отошел назад. Один шаг, второй. Упершись в стену, сжал внезапно задрожавшие руки в кулаки.       В голове грохот. Все рушилось.       А ты смотрел на меня. Я чувствовал это каждой клеточкой тела. Но стоило мне неуверенно поднять голову, как ты вновь нахмурился, опустил веки. Поднес руку к губам и, коснувшись их пальцами, шумно выдохнул.       Я не оправдал твоих ожиданий, не разгадал тайны твоих чувств.       Медленно дойдя до двери, ты открыл ее и тихо вышел. Будто тебя здесь и не было. Я не нашел в себе сил побежать за тобой, просить прощения или переводить все в шутку.       Я помню твои глаза.       Именно в таких глазах тонет вся ложь и наигранная неискренность.       Я не оправдал твоих ожиданий. Не услышал твоих немых просьб.       "Я люблю тебя так сильно. Но, прошу, не пойми меня неправильно.       Оставь все, как есть."