Гайярэ

Её звали Гайярэ. Восточная красавица. Чёрные кудри до колен, глаза оленёнка и гордая стать. Она говорила мало, смеялась и того меньше. Она внимательно слушала и изредка кидала долгие, задумчивые взгляды из-под длинных ресниц. Она не любила автобусы и кофе с молоком. Она ездила на трамваях и читала Горького. Снежинки не таяли в её волосах, оставаясь жемчужной сетью. Она хмурилась и часто-часто моргала, когда солнце целовало её в лоб. Она любила ходить в старый парк. Особенно зимой. Она приходила туда каждый вечер, гуляла длинными, занесёнными снегом аллеями, а затем садилась на скамейку около пруда и открывала книгу. Он всегда приходил и садился рядом. Она читала. Он молчал. Две чёрные фигурки под аркой тонких обнаженных ветвей. Они сидели, не произнося ни звука, смотря на затянутый голубым льдом пруд. Зажигались фонари, и снег в треугольнике их света становился золотым. Потом она закрывала книгу и медленно брела обратно. Он шел рядом, как верный пёс, как тень. Она шла, полуприкрыв глаза, мысленно находясь где-то очень далеко. Она не замечала мороза. Он шёл, нахохлившись от холода, сунув руки в карманы и украдкой глядя на неё. Они доходили до остановки и садились в трамвай. Рядом. Молча. Не касаясь друг друга. Она смотрела в окно и задумчиво хмурила чёрные брови. Он смотрел в другую сторону. Потом она вставала и выходила, а он оставался. Она шла домой и засыпала. На следующий день всё повторялось снова. Они сидели и молчали. Она не знала его имени. Он не знал, как звучит её голос. Исходил декабрь. Парк был украшен разноцветными новогодними огоньками. Она сидела на скамейке и читала. Он сидел рядом и молчал. Вдруг он поднялся, стряхнул с колен налипший снег и осторожно поправил сбившийся на её шее шарф. Она подняла на него свои огромные блестящие чёрные глаза, похожие на, покрытые льдом, омуты. Но он уже растворился в вечерней мгле. Только на скамейке рядом с ней осталась коробка, затянутая в подарочную бумагу. Незаметно пробежал январь, февраль, заплакал капелью март. Она ходила без перчаток. У неё были изящные пальцы и тонкий белый шрам на левой ладони. На его серой куртке расползались темные пятна от мокрого снега. У неё от сырости вились тугими колечками волосы. Они дошли до остановки. Стояли рядом, почти касаясь плечами. Смотрели в разные стороны. Они ждали трамвай. А его все не было. Они уже замёрзли. Обоих мелко трясло от холода. - Может, пойдём пешком? – это были первые слова, которые она услышала от него за все месяцы. Его голос был хриплым и надломленным из-за долгого молчания. Она не ответила. Лишь коротко кивнула. И они медленно тронулись в путь. Они снова молчали. С тяжелого, свинцового неба слетал мокрый снег. Они шли, думая каждый о своём. Под ногами чавкали лужи. Впереди был мост, который нужно перейти. Он вдруг растворился среди людей. Она лишь чуть заметно вздохнула. Она медленно брела по мосту, запрокинув голову, глядя в небо. Вдруг её руки что-то робко коснулось. Она чуть нахмурилась, она всегда так делала, когда была удивлена, и повернулась. Он стоял рядом с ней, рассеянно глядя в другую сторону. Только в руке у него был пион, стебель которого её и потревожил. Она осторожно, словно тот был хрустальным, взяла холодными пальцами цветок, принимая дар. Он тут же разжал пальцы, едва задев её ладонь. Совсем чуть-чуть. И тут же сунул руки в карманы. А она улыбнулась мягко и робко, словно впервые. А он впервые увидел её улыбку. И снова они молча шли плечом к плечу, глядя в разные стороны. Под ноги стелился старый каменистый асфальт, небо осыпалось дождём, река равнодушно несла свои воды, превращаясь на горизонте в стальную ленту. Из его рта вырывались облачка пара. У неё едва заметно розовели скулы. Вдруг раздался визг тормозов, лязг и грохот покореженного металла, взбесившаяся, паническая какофония автомобильных сигналов! Резкий удар, выбивающий из лёгких воздух. Жесткий асфальт. Вода и небо перемешались, слившись в сплошное грязно-серое месиво, всполохи света повсюду, чьи-то крики, вонь разлившегося бензина и горелой резины. Он до крови закусил губу, пытаясь унять боль, немилосердно вгрызшуюся в тело. Короткий вскрик и скрежет железной ограды моста прорезали тяжелый гул. Гайярэ! Внутри у юноши всё похолодело. Он, не разбирая дороги, кинулся на крик. В последний момент он отчаянно ухватился за её тонкую холодную руку своей. Второй было не пошевелить. Кровь из рассеченного лба заливала глаза. Было тяжело дышать. А она висела над оскалившейся льдом водяной пропастью, удерживаемая лишь его рукою. Он тянул её наверх, тянул, не понимая, что это бесполезно. Он говорил, говорил, говорил, убеждая её, что всё будет хорошо, и что они обязательно – обязательно, слышишь! - спасутся, и что он возьмёт её в жены, и что у них будет трое, нет, четверо детей, и что все они будут такими же прекрасными, как и их мать… А она молчала, глядя на него своими невозможными глазами. Она смотрела и смотрела на него, и не могла оторваться. И он смотрел. И говорил, говорил не переставая, потому что ему было страшно. И ей было страшно. Тело наливалась свинцовой тяжестью, медленно, верно, неизбежно, неотвратимо. Её мокрая от воды и крови ладонь выскальзывала из его руки. Она добела сжала дрожащие губы, а потом вдруг резко вздохнула и разжала пальцы. Она смотрела ему в глаза и падала. Она не вскрикнула, только зажмурилась, когда острый лед коснулся ее тела. Тяжелые волосы укрыли её, как саваном. Ледяная вода стала её могилой. Сколько он ещё лежал вот так, свесившись в пролом выбитой оградки и вглядываясь в бездушную воду? В горле клокотало отчаяние, сломанная рука ныла, а слезы безотчетно стекали по чёрным от копоти щекам, смешиваясь с начавшимся дождем, где-то за гранью восприятия суетились люди, выли сирены, трещало пламя. Он не слышал. Зачем он смотрел? Он знал, Гайярэ не сможет выплыть.