***
— Ты не можешь всю жизнь провести, прячась от самого себя! Он — твоя семья, несмотря ни на что. Адриан сквозь закрытую дверь слушал возмущённую Маринетт. Он понимал её в каком-то плане. У неё всегда была любящая семья, мама и папа, которые поддерживают и переживают за неё. Уверен, даже если бы она им решила рассказать про своё альтер-эго, они бы поняли её и не стали запирать дома. У Адриана такого не было. Он всегда был уверен в том, что отец не хотел его появления на свет. Сначала его это не особенно волновало, потому что рядом была мама, успешно справляющаяся с активным сыном. Потом, став постарше, Адриан заметил прохладное отношение отца к нему. Он не обнимал сына, не улыбался ему и вообще старался лишний раз не пересекаться с ним*. Когда мама пропала, отец медленно, но верно исчез из жизни Адриана, оставшись лишь строгим голосом, велящим или запрещающим что-либо делать. Адриана, конечно, водили к психологу, но что могли дать эти бесполезные советы, которые не на ком было практиковать? Трудно называть семьёй человека, которому на тебя плевать с высокой колокольни. — Котик, — Маринетт всё ещё не оставляла надежды уговорить упрямого парня, — я понимаю, ты сердишься на него, но взгляни на ситуацию под другим углом. Попробуй представить, что им двигало, узнать его мотивы… — Эгоистичное желание держать всё и всех под контролем, потому что считает всех вокруг идиотами! — Адриан сердито вскочил с кровати и распахнул дверь в комнату, отчего Маринетт едва не упала. Благо, он успел подхватить её. Нахмурился, отвёл взгляд, не в силах смотреть в её заплаканное лицо. Потом коротко выдохнул, взлохматил и без того торчащие в разные стороны волосы, сдаваясь. — Хорошо, хорошо, я схожу к нему. Но только один раз и только потому, что ты просила. Но вообще, я не понимаю, почему… — Он — твой отец, Кот. Что бы ни натворил. Подняв руки в знак того, что сдаётся, Адриан покрепче обнял всхлипывающую Маринетт. Он не хотел её расстраивать, но ему и вправду не хотелось видеть отца. Не тогда, когда так сильно разочарован в нём. — Не ожидал увидеть тебя, — Габриель, даже одетый в тюремную робу, сидел прямо и держался воистину с королевским достоинством. Адриан, сжав под переговорным столом кулаки, напряжённо глядел на своего отца. Доказательства его злодеяний собрали достаточно быстро, суд тоже состоялся так скоро, как это было возможно, — всего через три месяца после раскрытия личности Хищной Моли он оказался осуждённым на десять лет тюремного срока. — Это всё Маринетт… Твоё счастье, что она не стала выдвигать обвинения за причинение телесных повреждений… И что в Париже от твоих рук никто не умер. Тогда бы ты десяткой не отделался! — начав достаточно холодно и относительно спокойно, под конец Адриан вспылил. Габриель, наоборот, как будто расслабился. Откинувшись на прямую и жёсткую спинку стула, на котором сидел, он из-под очков глянул на сына: — Она замечательная девушка. Действительно, настоящая героиня. — Она не!.. — Можешь обманывать кого угодно, сын, но не меня. Ты серьёзно полагал, что я не догадаюсь, а? Что я не смогу узнать твою маленькую тайну, Котик? Сердце Адриана пропустило пару ударов и поднялось к горлу. Нет, этого не может быть!.. На лице Габриеля было написано торжество: — Я слышал, как она передала тебе Камни Чудес, Адриан. Жаль, что я не внял своей интуиции раньше. — Зачем? — Что? — Зачем тебе Камни Чудес? Для чего?! — Адриан смотрел полными боли глазами на отца, не в силах совладать с собственными чувствами. Ох, ну почему, почему всё именно так? Почему именно с ним, Адрианом, случаются такие ужасные вещи?! — Ты уже совершеннолетний; достаточно взрослый, чтобы понять меня. Представь, что твоей Маринетт нет. Что ты остался без неё, совсем один, — Адриан замер, поражённый ужасной догадкой. Отец, его всегда сдержанный, холодный и почти безразличный ко всему отец всё-таки умел любить. — Вижу, что понял меня. Амели была для меня всем; она давала мне то, чего не хватало. Поэтому я не мог позволить себе не искать её, не пытаться вернуть. Да только, Адриан, мёртвые не возвращаются. Мужчина снял очки и сжал переносицу; никогда прежде Адриан не видел его в таком состоянии. Для него Габриель оставался недостижимым идеалом, снисходительно взирающим на мир с пьедестала ледяным взглядом. Высокий, статный, непробиваемый — произведение искусства, бессердечная мраморная статуя, не имеющая чувств. Но… Нет, он просто притворяется, не больше. Как будто подтверждая эту мысль, Габриель вздохнул и снова надел очки. На его лице не было ни следа недавних эмоций. Поглядев на сына пустым взглядом, он уронил безразлично: — Ты можешь быть свободен. Услышав ненавистную фразу, Адриан подскочил, как ужаленный. Встрепенувшаяся, было, жалость по отношению к отцу, разбилась вдребезги об эти холодные слова. Не говоря ни слова, парень вскочил и забарабанил в дверь так, будто за ним гналась стая злобных диких собак. Стоило только полицейскому открыть, Адриан бросился к выходу, а потом — к небольшому кожаному дивану, спрятанному за кадкой с крупнолистовым растением. Именно там и обнаружилась Маринетт. — Ну, как… — она только и успела привстать, с ожиданием глядя на Адриана, как он подлетел к ней, схватил и с силой прижал к себе. Сейчас ему как никогда нужно было почувствовать, что она здесь, рядом, не исчезнет в ночной синеве и не растворится, как утренний туман. Лёгкий цветочный запах её духов, смешанный с ароматом выпечки, принёс успокоение. Чуть ослабив объятия, Адриан прислонился лбом ко лбу Маринетт, преданно заглядывая в её глаза. В горле стоял ком, мешая говорить, сердце разрывалось на части от страха и злости. Но Маринетт, кажется, поняла его и без слов. Притянув его голову себе на плечо, она позволила ему обнимать её крепко, скользить ладонями по спине, сминать жесткую ткань её пальто, утыкаться носом в шею. Дышать ею, ощущать её, быть рядом с ней, не оглядываясь на прошлое и ничего не боясь. Он не знал, как они добрались до его дома. Не помнил, как обеспокоенная Маринетт сначала помогла ему раздеться, затем уложила в постель, затем и сама забралась поверх одеяла, чтобы устроиться рядом. Утомлённый переживаниями, Адриан только и смог, что снова прижать её к себе, закопавшись пальцами в копну распущенных иссиня-чёрных волос и прошептать на выдохе: — Спасибо.***
Маринетт и Адриан стояли в аэропорту, ожидая, когда объявят посадку на самолёт до Берлина. — Ты уверен? — который раз спросила девушка у невозмутимо оглядывающегося Алана. Он только улыбнулся и ответил ровно: — Ну ты же понимаешь, что так будет лучше для всех. К тому же, мне не каждый день предлагают работу, тем более, такую престижную, — он усмехнулся, лукаво заблестели его серо-зелёные глаза. — Может быть, однажды я превзойду тебя, Агрест. И тогда Маринетт согласится быть моей невестой. — Для этого тебе, как минимум, надо будет стать супер-звездой и супер-героем, — раздражённо фыркнул Адриан. О, разумеется, ему не нравилось, что Маринетт решила проводить этого ужасного человека. Он вообще не понимал, зачем это нужно его девушке — ведь Алан долгое время доставал её своими ухаживаниями, а потом и вовсе подставил. Пусть и случайно, нелепо, но сам факт! Однако Маринетт настаивала на своём, ссылаясь на благодарность. — Ну, однажды я смог тебя вырубить, между прочим, поэтому не зазнавайся, Ко-отик. — Алан! — вскрикнула Маринетт, в то время как у Адриана обрывается сердце. Он знает тайну личностей Ледибаг и Кота Нуара? Агрест напряжён, будто с минуты на минуту ждёт нападения. И лишь лёгкое прикосновение маленькой нежной ладошки остужает его пыл. — Я же просила тебя!.. Алан поднимает руки и смеётся: — Прости, прости! Но должен же я был предупредить его, что будет, если он посмеет тебя расстроить, а? — Ты был под воздействием акумы. А вот один на один мы ещё посмотрим, кто кого вырубит! — раздражённо зашипел Адриан, сгребая пискнувшую Маринетт в объятия. Да, когда дело касалось её, он становился жутким эгоистом и совершенно по-кошачьи начинал ревновать свою маленькую напарницу к каждому, кто посмел даже взглянуть на неё не так. — Да-да, всенепременно, — снова ухмыльнулся Алан, а потом посмотрел в глаза Маринетт и взял её ладошку в руки, заставив Адриана плотнее прижать её к себе. — Я никогда тебя не забуду, моя Леди. Запечатлев невесомый поцелуй на выступающих костяшках, он подхватил свои чемоданы и, махнув на прощание рукой, направился к уже ждущему его Клоду. И только когда светлая растрёпанная макушка скрылась за стойкой регистрации, Адриан позволил себе расслабиться. И лишь один вопрос не давал ему покоя: — И когда эта пародия на кота успела узнать твою маленькую тайну, а, моя Леди? Маринетт только засмеялась, обхватив ладонями лицо сверкающего глазами от ревности Адриана: — Да твоя, твоя Леди. Всё было достаточно банально…***
Над Парижем поднималось яркое зимнее солнце. Хрустел под людскими ногами хрупкий лёд, гудели громкие автомобили и гомонила толпа. На Эйфелевой башне сидели четыре человека и осматривали свой родной город, наполненный разнообразными эмоциями и переживаниями, делами, встречами, поцелуями и прощаниями. Парень в фиолетовом костюме с маской в виде крылышек бабочки весело ухмыльнулся, блестя карими глазами, и повернулся к друзьям: — Айда наперегонки! — и первым же рванул вперёд, махнув на прощание длинными фолдами своего жакета. Следом за ним с весёлым гиканьем ринулась рыжая девушка в костюме лисы. Ярким росчерком метнулась по небу и умчалась в рассветное марево. — Ей-богу, Нино и Алья такие смешные, — шепнула Ледибаг своему напарнику, прижимаясь к его крепкой, надёжной груди. Он оплёл её руками, притискивая к себе, будто желая слиться с ней телами в одно целое, неразделимое и столь же вечное, как инь и янь. Легко целует мягкую макушку, так удобно расположившуюся под подбородком. — Да, смешные. Люблю тебя. И только восходящее солнце видит их нежный поцелуй — один из множества разнообразных, нежных и страстных, лёгких и пробирающих до дрожи в коленях, но наполненных взаимной любовью. Возможно, им предстоит много чего открыть нового. Жизнь неизменно внесёт свои корректировки в их планы, научит стойко переносить потери и страх. Научит откровенно говорить о своих чувствах, не боясь отторжения. Ценить каждый момент, проведённый в любящих объятиях, доверять и принимать друг друга. Потому что когда есть, на кого опереться, когда есть тот, кто не оттолкнёт, но прижмёт к себе, кто не станет высмеивать твои слёзы и призывать успокоиться, когда больно, — только тогда жизнь будет полной. Ну, а соперники… Что же, придётся послать их подальше.