Прощение

Нанести поражение своим союзникам — это нанести поражение себе, а победа над собой — это победа над собственной плотью.©

Праздник цветов и воздушных змеев в Ханамуре всегда напоминал Ханзо о тех временах, когда отец был жив. Плевать, что за фейерверками и парадом огромных бумажных драконов приходилось любоваться лишь с крыши дома Шимада, но это был самый счастливый день в году, потому что сыновьям клана позволялось делать всё, что заблагорассудится. Старшего Шимаду освобождали от тренировок, а младший мог в любой момент сбежать от няни и присоединиться к брату в саду, где до самого позднего вечера они рассказывали друг другу различные истории и делились полученными знаниями. Гендзи неизменно получал лишнюю порцию онигири, а Ханзо просто мог себе позволить провести рядом с братом больше времени. Больше, чем в обычные дни. Ныне этот праздник ассоциировался со скорбью и тишиной. С тишиной, которая давила на виски и выбивала воздух из лёгких. Потому что в доме Шимада уже никогда не появятся свежие цветы и сладости. Обагрённое кровью братской вражды, это место лишилось частички света, превратившись в мрачную преступную твердыню, где вершились судьбы невинных людей. Всем здесь теперь управляли старейшины, а оставшиеся приближённые клана резали друг другу глотки за место главы, из-за чего сверху был дан приказ прекратить беспричинный самосуд. Лишившись всего, мафиозные группировки постепенно выходили из-под контроля и откалывались от своих боссов, начиная работать на корпорации, но Ханзо до этого уже не было никакого дела. Возвращаясь в родную Ханамуру раз в год, он преследовал только одну цель — почтить память погибшего брата. Как только Гендзи явил себя и попытался переманить старшего на свою сторону, всё пошло наперекосяк, и окончательно запутавшийся Ханзо, мгновенно потерявший цель своего и без того несладкого существования, всерьёз задумался о том, что ему делать дальше. И ноги сами привели его к дому Шимада в самый разгар праздника цветов. Ему казалось, что если он сейчас здесь встретит Гендзи, они смогут провести этот день, как раньше, не задумываясь о том, что будет завтра. Но дом был всё так же пуст и мрачен, и охрана, выставленная на ночной патруль, нисколько не украшала безрадостный пейзаж, а лишь убеждала в том, что все заветы отца оба брата-дракона благополучно отринули и обратили память о нём в пепел позора. Это означало, что делать в Ханамуре им больше нечего. Развернувшись в сторону узкой улицы, вдоль которой переливались всеми цветами радуги праздничные фонарики, разрисованные цветочным узором, Ханзо накинул на голову капюшон и, ускорив шаг, вскоре влился в пёструю толпу празднующих. Оружие ему пришлось оставить — не так-то просто спрятать лук под одеждой, когда в Ханамуре буквально не протолкнуться, особенно в веренице торговых рядов. Невольно Шимада задумался о том, что в этой оглушающей какофонии взрывов и свиста шутих легко скрыть убийство, совершённое с помощью громкого огнестрела, а в ворохе брошенных бумажных змеев можно спрятать труп, который непременно обнаружат только под утро. Мрачные карикатурные силуэты наслаивались на яркие праздничные картинки, и от них становилось до невозможности дурно. Словно стоило подумать об этом тщательнее, и всё непременно сбудется, вызвав на улыбающихся лицах панику, страх и ненависть. А праздник цветов должен был оставаться неизменным. Свернув в переулки, Ханзо обошёл столпившихся у сцены зрителей, что пришли посмотреть выступление местных барабанщиков, ловко забрался по стене на неприметный балкон, а оттуда в тени раскинувшегося дерева сакуры залез на пологую крышу, где скрылся от любопытных глаз за установленным рекламным щитом. Отсюда были видны не только звёзды, но и парящие на уровне крыш длинные хвосты бумажных змеев и вспыхивающие то там, то тут яркие бутоны фейерверков. Если бы Ханзо закрыл глаза, он бы наверняка мыслями вернулся в далёкое детство, но теперь эти воспоминания невыносимо горчили. И злили. А злиться старший Шимада себе запретил ещё десять лет назад. Простил ли он себя? Нет. И никогда не простит. — Будешь? Вздрогнув и похолодев, Ханзо чуть повернул голову и увидел протянутую к нему механическую руку, в пальцах которой была зажата шпажка с данго. Неуверенно подняв взгляд, Шимада задержал дыхание и, проигнорировав рвущиеся наружу эмоции, внимательно посмотрел на нарушившего его сомнительный покой брата. Тот был без шлема. Непотребно неузнаваемый. Прошло много лет, Гендзи вырос, его лицо растеряло юношеские черты, а Ханзо всё это умудрился пропустить и теперь не мог найти в себе силы даже на то, чтобы просто пошевелиться. — Бери быстрее. А то я передумаю. Когда Гендзи улыбнулся, его лицо осветил раскрывшийся в небе красный бутон фейерверка, и Ханзо захотелось встать и уйти. Пройдёт ещё столько же времени, а груз вины и бесконечные самокопания будут преследовать его, как затравленная свора ищеек, от них не скрыться так просто. В какой-то момент ему даже показалось, что происходящее ему снится, но старший Шимада быстро убедился в обратном. Он протянул руку, забрав шпажку у Гендзи, и даже позволил брату сесть рядом. Как раньше. Какое-то время они оба молча наблюдали за тем, как искрится и переливается праздничное небо над Ханамурой. — Знаешь… — Гендзи первым нарушил тишину. — А ведь сначала я хотел тебя убить. Отыграться за то, что ты со мной сделал. Отвечать на это Ханзо ничего не стал, да и понимал нутром, что сейчас младшему Шимаде в меньшей степени нужны пустые оправдания. — Потом. Уже в Непале. Учитель сказал мне, что мудрость прощения — одна из самых великих на земле. Что бы ни случилось, что бы ты ни чувствовал, самое главное — это прощение. Кусок в горло не лез, но Ханзо всё равно снял один шарик данго с деревянной палочки и протянул остатки Гендзи, стараясь ничем не выдавать того, насколько вся эта ситуация выводит его из равновесия. Он нахмурился, молча облизнув пальцы, и покачал головой, отвечая: — Тогда я… — Не перебивай… — шутливо ткнув брата в бок, Гендзи вздохнул и продолжил: — Простить другого гораздо проще, чем простить самого себя. Потому что те раны, что мы наносим себе сами, могут не заживать до самой нашей смерти. Но, согласись… — он улыбнулся и перевёл на Ханзо взгляд. — Они позволяют нам чувствовать себя живыми. — Пришёл сюда читать мне лекции своего учителя? — с невесёлым смешком отозвался Шимада. — Я не в настроении их слушать. Гендзи сощурился, поджал губы и покачал головой, какое-то время наблюдая за проплывающими мимо их крыши воздушными шарами. — Ты с возрастом стал упрямым и мрачным, как отец. Но даже в нём никогда не умирала искра доброты, понимания и любви к своим близким. Просто ты этого не видел… — откусив от шпажки кусок данго, Гендзи поморщился, усмехнулся и, даже толком его не прожевав, проговорил: — Ничего вкуснее не ел. Жаль, что аппетита нет. Когда не испытываешь потребности в еде, даже как-то грустно становится. От каждого такого слова Ханзо всё сильнее хотел покинуть крышу, но он отчего-то не двигался с места. Наконец-то сумев перебороть оцепенение, он повернул голову к младшему брату и встретил его внимательный настороженный взгляд. Было странно смотреть в эти глаза спустя столько лет и чувствовать вместо злобы и желания уничтожить, скрываемую за холодом перемен нежность. Гендзи был прав, когда упомянул отца. — Не говори с набитым ртом… — не сдержавшись, старший Шимада улыбнулся, чем заставил брата радостно выпрямиться. — Я уже взрослый. Хочу и говорю. К тому же, что мне будет? Но спасибо за заботу. Я скучал по твоему ворчанию. Сдержанный смех Гендзи заглушила запущенная кем-то во дворике шутиха. Неожиданно затихнув, он тяжело вздохнул, посмотрев на небо, и, положив ладонь на плечо старшего брата, крепко его сжал. На раздумья было всего несколько секунд до того, как Ханзо отодвинется или деликатно смахнёт руку Гендзи, поэтому медлить он не стал. Приподнявшись, он перекинул ногу через брата и, сев на него, крепко обнял за шею, неровно выдыхая горячий воздух из искусственных лёгких. Накрыв ладонью затылок Ханзо, младший Шимада стащил с него капюшон и, чувствуя, что лучник задрожал не то от злости, не то от противоречивых эмоций, что обуревали его мятежную душу, крепче прижал его к себе. — Я хотел столько всего тебе рассказать… — сбиваясь, проговорил Гендзи. — Где я был. Что я видел. Столько всего произошло. Ты не поверишь, но каждый раз, когда я замечал прогресс в своём лечении и обучении, я невольно оглядывался, надеясь увидеть тебя. Я хотел, чтобы ты гордился мной, гордился моими свершениями. Я хотел показать тебе мир за пределами Ханамуры — он удивительный, честно! Просыпаясь каждый день в Шамбале, я открывал глаза и думал, что ты вот-вот снова влезешь ко мне через окно, как в детстве, но реальность не была столь благосклонна к моим желаниям. У меня была только старая фотография, как напоминание о том, что действительно важно. Голос младшего Шимады превратился в шёпот, который проникал, казалось, в самую суть Ханзо. Задевая особо болезненные струны в его душе, Гендзи говорил и говорил, не прерываясь ни на секунду. Его кибернезированное тело то и дело вздрагивало, будто от подступающих рыданий, и, ощущая это, Ханзо не выдержал и наконец-то, спустя столько лет, обнял младшего брата в ответ, заставив словесный поток на мгновение иссякнуть. Брошенная шпажка с данго осталась лежать на пологой крыше. — У меня нет никого, кто был бы роднее тебя. Осознание этого и помогло мне простить. Что бы с нами ни происходило, я верю, что в трудную минуту ты будешь рядом со мной и не откажешься вновь взяться за оружие во имя добра. Помнишь… — младший Шимада порывисто отстранился, положив ладони на плечи Ханзо и заметил, что тот внимательно к нему прислушивается, будто волк, прирученный охотником. — Помнишь, как я попытался поймать воришку на рынке, который обокрал старика? Я бежал за ним через все ряды, сбивая людей с ног, и поймал его только тогда, когда ты выстрелил из лука по его ногам. Ты тогда стрелял не очень, но в критический момент собрался и попал точно в цель, испугав и его и меня до чёртиков. Ты знал, что от отца тебе обязательно попадёт, но в тот день это было неважно. Мы вместе… — с глупой радостной улыбкой, которая омолодила Гендзи на десять лет, он накрыл холодными металлическими ладонями шею брата и на выдохе проговорил: — Вместе поймали вора. Разве тогда ты не ощутил, насколько крепка наша связь? Ханзо задумался и кивнул, ничего не отвечая. Рассматривая механическое тело брата, он всё равно чувствовал, как вина петлёй затягивается у него на шее. Осознавая, что никогда больше не почувствует тепло его ладоней, старший Шимада сглотнул вставший в горле ком слабости и попытался обречённо убрать руки Гендзи, но тот, упрямо поджав губы, всё равно оставил их на месте. — Я всё ещё твой брат, Ханзо. Я живой. Я существую. Я помню. Те раны, что ты нанёс мне, сделали меня сильнее. Пойми уже наконец. Перехватив запястье брата, он приложил его ладонь к своей груди и произнёс: — У меня ещё есть сердце, которое бьётся. И оно бьётся вопреки всему, что было и будет. Прими уже настоящее, брат. Прими то, что я рядом и так будет всегда. Небо озарило последним залпом фейерверка, и в воздух под громогласные крики с улицы взлетел огромный бумажный дракон, извергающий пламя. Люди подбрасывали вверх цветы, до крыши доносились звуки музыки и мелодичные трели духовых инструментов. Под этот оркестр из прошлого Гендзи поцеловал брата, чтобы напомнить ему о том, что всё ещё бережно хранит свои воспоминания. О тех ночах, когда Ханзо не мог уснуть, избитый отцом. О вечерах, когда задыхающийся от рыданий Гендзи прижимался к брату, пытаясь найти в его объятиях утешение после пережитого позора от поражения в очередной драке. О том, как они оба ловко перелезали через балконы и забирались в закрытые комнаты огромного дома, чтобы побыть вдвоём. Ханзо почти позабыл те редкие встречи. А сейчас вспомнил. Сквозь поцелуй он действительно услышал, что сердце Гендзи всё ещё бьётся, и этот звук утешил его на мгновение близости. Ему безумно хотелось, чтобы праздник никогда не заканчивался, потому что утром он, скорее всего, снова исчезнет из Ханамуры. — Тебе идут седые виски… — прошептал младший Шимада, отстранившись. — Ты похож на отца. — Надеюсь, что так будет не всегда. — Ответил Ханзо на выдохе, не узнавая собственного голоса. — Ты ведь… Не согласишься отправиться со мной, верно? — без какой-либо надежды спросил Гендзи и, когда пальцы брата скользнули по его щеке, изучая шрамы, прикрыл глаза. — Ты знаешь мой ответ. Накинув капюшон, Ханзо попытался встать и уйти, но руки киборга были сильнее его собственных. — Тогда, где мне потом найти тебя? — Гендзи нуждался в ответе на этот вопрос, но старший Шимада не знал, как ответить. Он озвучил первое, что бросилось ему на язык: — Канун следующего праздника, здесь, в Ханамуре. Ханзо ожидал чего угодно, но только не того, что его младший брат согласится. Решительно кивнув, тот отпустил лучника и, глядя ему вслед, поднялся на ноги. Пока силуэт старшего Шимады не скрылся на цветастой улице, Гендзи не двигался с места. Он надеялся, быть может напрасно, что рано или поздно Синий Дракон клана сдастся агентам Overwatch и будет сражаться на их стороне, избежав тюремного срока. Переведя взгляд на парящего в небе воздушного змея, киборг скрыл своё испещрённое шрамами лицо под маской и, улыбнувшись, вскоре тоже исчез с крыши. Праздник цветов и фейерверков в Ханамуре проходил каждый год. Добраться сюда можно различными путями — от монорельса до ежедневных авиаперелётов. Ждать от праздника до праздника Гендзи было в тягость, но он был готов на всё, чтобы снова почувствовать, как брат крепко обнимает его. Как в прошлом, которое навсегда останется в памяти.