***
Паника пришла незаметно. Она состояла из тех самых мгновений, когда Джим понимал, что мог умереть, и из тех, когда он этого не понимал, но точно знал, что сделал что-то глупое и невообразимо опасное. Кирк был уверен в том, что сильнее страха, ведь он себя в этом давно убедил. В самом деле, он уже достаточно раз находился на волоске от смерти (по словам коммандера и врача), чтобы каждый раз этого бояться. Всё это по маленьким кирпичикам складывалось где-то глубоко внутри, не давая ни единого шанса обнаружить себя и попытаться исправить. Да и что бы он сделал?***
Простой плановый медосмотр. Таких было уже слишком много, чтобы допускать мысль о том, что что-то может пойти не так. Единственное, что тут могло пойти не так — внезапное желание Маккоя воткнуть что-нибудь Джиму в шею, но доктор пока делать этого не собирался, поэтому повода для волнения не было. Как и врагов поблизости. Как и смысла в очередном ночном дежурстве. Но так надо было, и это был один из тех немногих случаев, когда Кирк лучше вспомнит о правилах, потому что как бы весело ему не было забывать о существовании такого слова как «правило», здоровьем и жизнями экипажа рисковать хотелось меньше всего. Леонард светит фонариком в глаза, проверяя реакцию зрачков, задаёт какие-то вопросы, в смысл которых Джим почти не вникает, как, кажется, и сам доктор. Всё это уже давно стало привычной процедурой, и Кирк был почти уверен в том, что когда-нибудь Маккой признается самому себе и ему в том, что это надоедает, и отныне он будет записывать всегда одинаковые ответы Джима без самого Джима рядом. Это всегда случается в самый неподходящий момент. В самый неожиданный. Джим просто посмотрел на три скальпеля, лежащих на столе неподалёку от него. Паника всё сделала сама, отличившись даже особой жестокостью. Весь страх, так долго запертый где-то внутри, выходил не полностью, и в самую пору сравнить его с болотом, поглощающим тебя по мере твоих отчаянных попыток выбраться. Всё складывалось из маленьких кирпичиков, по кирпичикам сейчас и рушилось, высвобождая самые потаённые мысли, заставляя бояться. Маккой этого ещё не видит, он стоит спиной к Джиму, но это капитана уже не волнует. Весь его внутренний мир сконцентрировался на словах «опасность» и «смерть». Здесь слишком много предметов, которыми могут его убить, и этими предметами точно воспользуются, если он ничего не предпримет прямо сейчас. Но Кирк не может сделать ничего, что могло бы помочь ему, потому что он боится, и всё, на что он способен — переводить взгляд с одного потенциального орудия убийства на другое. — Джим, ты... — Маккой оборачивается, чтобы напомнить другу о том, что очередной медосмотр прошёл нормально, и бросает на него мимолётный взгляд, но даже этого хватает, чтобы ясно увидеть, что что-то не так, — Джим? Чужой голос выводит из транса, но будь у Кирка выбор, он бы сделал всё, чтобы дать Маккою понять, что последняя вещь из тех, которые он мог сейчас сделать — спросить, в порядке ли Джим. Потому что после этого Леонард развернулся и медленно направился к капитану. Разумеется ответа не последовало, потому что страх в Джиме лишь усиливался по мере того, как он понимал, что к нему кто-то направляется. Кирк вздрагивает и теперь не сводит взгляда с Маккоя, которому не надо даже быть доктором, много раз видевшим испуганных до смерти людей, чтобы понять, что его друг сильно чем-то напуган и едва ли может это контролировать. Тело и мозг существуют сейчас отдельно от его сознания. Кирк полностью во власти страха и панической атаки, но мозг, будучи под влиянием обострившегося сейчас инстинкта самосохранения, управляет телом самостоятельно, заставляя его пятиться назад. Джим не моргает, потому что уверен в том, что не увидит что-то очень важное и потенциально опасное, и Маккою немного не по себе от столь пристального взгляда. — Джим, — Леонард старается, чтобы его голос сейчас звучал твёрдо, но не строго, потому что здесь действительно много предметов, которыми при неправильном обращении можно навредить себе и окружающим, — Джим, ты меня слышишь? Ответом ему служит частое поверхностное дыхание. Капитан напоминает загнанного в угол зверька, и Маккою стоит больших усилий отогнать от себя мысли о том, что так ему выглядеть не положено. В его взгляде, как и в выражении лица, читается чистейший страх, и Леонард лишь примерно может вспомнить, что делать в таких случаях, потому что смотреть Джиму в глаза кажется чем-то необходимым, словно только так он может объяснить ему, что бояться нечего. Кирк сам не замечает, как отходит к стене, поэтому прикосновение с чем-то заставило его вскрикнуть и почти прыжком обернуться. Леонард замирает, чтобы не напугать ещё сильнее своим неосторожным приближением. — Джим, — снова попытка достучаться до поглощённого страхом здравого смысла, — Джим, ты же понимаешь, что- Взгляд обернувшегося Кирка заставляет Маккоя замолчать. В его глазах стоят слёзы, но что-то внутри говорит, что они ненастоящие и это плод паники, завладевшей разумом Джима из-за которой он сейчас наверняка думает, что выбраться отсюда уже не выйдет. И Леонард поможет ему, потому что для этого друзья и существуют. Кирк был для него немного больше, чем другом. Джим разворачивается полностью, прижимается спиной к стене и оседает по ней на пол, обхватывая колени руками. Маккой внутренне радуется тому, что в пределах его досягаемости нет ничего острого. Несколько нарочито-медленных шагов, за которыми Джим пристально наблюдает, и всё, что остаётся сделать доктору чтобы наконец коснуться своего пациента — присесть. Осторожно поднять обе руки, отмечая про себя, что и без того сбитое дыхание чаще не становится. Положить их сначала на вздрогнувшие от прикосновения плечи, а затем переместить на лицо, так, чтобы большими пальцами можно было стереть с щеки слезу. — Эй, Джим, — делать свой голос твёрже не пришлось, Кирк и так слушал его более, чем внимательно, поэтому Маккой глубоко вздыхает и продолжает, — Тебе нечего бояться, слышишь? С тобой не случилось и не случится ничего страшного, это просто паника. Я знаю, что ты достаточно силён для того, чтобы справиться с этим. Смотри на меня, не отворачивайся. Джим шепчет что-то неразборчивое, но среди этого шёпота можно уловить слова "шприц" и "скальпель". Кажется, он даже не вспомнит, что говорил что-то. — Они тебе не навредят вплоть до тех пор, пока я этого не захочу. А я этого пока не хочу, так что сделай глубокий вздох, будь так добр. Джим слушается и вздыхает вместе с Леонардом. Он всё ещё напуган, но уже не рискует упасть в обморок от недостатка кислорода, что не может не обрадовать Маккоя, который тщательно скрывает непонятно откуда взявшееся волнение. — Отлично. Оказывается, ты умеешь слушаться, — в привычной себе манере замечает врач. Кирк слабо и криво улыбается, — Давай ещё пару раз, чтобы мы восстановили твоё дыхание и позволили твоему мозгу получить достаточно кислорода, чтобы ты понял, что бояться тут надо только меня. Кирк снова слушается и вздыхает. Лицо его теперь выражает лишь обеспокоенность, но уже не тот испуг, который довелось увидеть Леонарду. Ненастоящий, слишком сильный, вызывающий злость тем, насколько легко смог лишить Джима возможности здраво мыслить. Ещё пара минут проходит прежде чем Джим начинает говорить. Даётся это сложно, потому что он всё ещё не до конца понимает, что с ним только что произошло. — Боунс, я… я не знаю, что- — Ох, заткнись, меньше всего я хочу слушать твои извинения и попытки оправдаться. Это был приступ паники и такое иногда случается, когда капитаны играют сами с собой в остроухих гоблинов без чувств. Просто отдохни. Леонард запоздало ловит себя на слишком долгом рассматривании приоткрытых губ Джима. Он смотрит на них вплоть до того, пока они не начинают двигаться: Кирк уже не такой послушный и молчать даже по просьбе больше не будет. — Спасибо, Боунс. Серьёзно. В воздухе повис немой вопрос, на который у Джима, видимо, не хватило смелости. «Это ведь останется между нами?» Маккой кивает. Он никому не скажет. Кирк тепло улыбается. Леонард улыбнулся бы в ответ, если бы не привык улыбаться внутренне. И он до сих пор чувствовал большими пальцами горячие щёки Кирка. Но руки приходится убрать, потому что Джим начинает подниматься. Маккой следует его примеру. Какое-то время они стоят молча, смотря друг другу в глаза. Насыщенно-голубые и известные, наверное, каждому, глаза Кирка цепляют и оторваться от них сложнее, чем кажется. — Это было…страшно. Не знаю, сколько бы я тут сидел, прижавшись к стенке, — неуверенно начинает Кирк. — «Ты прекрасно выполняешь свою работу, Боунс» — ты это хотел ска- Договорить Маккой не успевает потому что меньше всего он сейчас ожидал объятий. Конечно, Джиму не привыкать нарушать чужое личное пространство, но сейчас в Леонарде не проснулось желания воткнуть ему за это гипошприц в шею. Потому что...это было приятно. И тепло. — Уверен, что с тобой не случится такого же по пути в каюту? Да, Джим, именно в каюту, потому что тебе нужен отдых. Останься тут на пару часов, чтобы я был уверен в том, что тебя ничего больше не напугает. — Ты мог бы просто попросить, чтобы я никуда не уходил, — не надо видеть лицо Кирка, чтобы знать, что он улыбается. Широко и по-доброму. Джим немного отстраняется, и теперь они снова смотрят друг другу в глаза. Маккою ничего не стоит податься вперёд и снова обхватить руками лицо и скулы Кирка чтобы коснуться своими губами его губ. И следующим, что он делает, становится именно это. Джим закрывает глаза: этот поцелуй едва ли ощутим, но большего не хочется никому из них. Достаточно уже того, что они могут стоять тут и целоваться, почти не нарушая относительную тишину медотсека, прерываемую лишь писком оборудования. — Серьёзно, Джим, отдыхай. Мне, как и команде, нужен здоровый капитан, не рискующий сойти с ума или потерять возможность управления кораблём из-за панической атаки. — Слушаюсь, мистер Маккой.