пустые карманы и желание всё отдать

Яку скрещивает руки на груди и тихо переспрашивает: — Ты сейчас серьёзно? — Ну Яку-сан, ну я случайно! — Лев вытягивается и чуть покачивается на своих непомерно длинных ногах. Получать нагоняй от Мориске не хотелось, слушать едва сдерживаемые смешки остальной команды — тоже. Яку просто закатывает глаза. Лев умудрился забыть форму. «Прости, Яку-сан, я замечтался, представляя, как ты снова будешь меня ругать, и взял не ту сумку», — попытался он превратить всё в шутку и получил очередной пинок от Мориске. Лев оказывается в ужасном положении, потому что ничего из запасных футболок из раздевалки ему, разумеется, не подойдёт. И пропускать тренировку из-за собственной оплошности тоже не хочется. А в школьной форме тренироваться бессмысленно. Должно быть, Хайба выглядит очень подавленным, потому что Яку не сердится сильно, Ямамото не напоминает о том, что Лев хочет стать асом и такая забывчивость характеризует его с плохой стороны, а Кенма бросает сочувствующий взгляд. Льву ещё повезло, что он пришёл вовремя, тренировка официально пока не началась, и самого тренера не было. — Может, тебе родители помогут? — пожимает плечами Куроо. Лев воодушевляется и бежит звонить матери. Почти все в команде думают, что не захотели бы себе такого ребёнка, как Лев; только Кенма блокирует в голове вообще любые мысли о семье, а Яку думает, что когда-нибудь подвернётся случай, когда он сможет дать Льву подзатыльник. За то, что он такой глупый, — и за то, что на него невозможно долго злиться. Хайба по-своему очаровывает людей или, может быть, одного только Мориске, только ударить его за это всё равно хочется. — Я вас познакомлю со своей семьей! — возвращается в зал Лев, радостный настолько, что это передаётся и остальной команде. Яку ёжится. Приедет семья гигантов, чтобы он чувствовал себя ещё меньше. Это ощущение какой-то неполноценности заставляет его постоянно стараться делать всё лучше, чем он может. Зато появилась возможность подойти к родителям Льва и сказать, что они воспитали чудовище. Яку фыркает, представив, как это будет выглядеть. Разумеется, он не подойдёт. Вместо этого он концентрирует внимание на тренировке. Льву привозят форму достаточно быстро, Яку уже и забывает почти об этом происшествии, полностью сосредотачиваясь на новом приёме с подач Куроо. Мячи вскоре разлетаются по залу, и, пока первогодки их собирают, у либеро появляется возможность передохнуть. Он опускает взгляд вниз и боковым зрением замечает расшнурованные кроссовки. — Лев, завяжи шнурки! — бросает он, не задумываясь над тоном. — Завяжи шнурки, Лёвушка, — одновременно с ним звучит голос девушки. Яку вздрагивает и поднимает глаза, умоляя себя не краснеть. — Яку-сан, я хочу познакомить тебя со своей семьёй! — радостно улыбается Лев. Ему кажется, что Яку будет в восторге от этого предложения, и не замечает растерянного и несколько недовольного выражения лица либеро. В фантазиях Льва Мориске — именно Мориске, там он позволяет так себя называть — рад каждой идее Хайбы, рад вообще присутствию Льва в своей жизни; разумеется, в реальности всё не так, но будущий ас Нэкомы иногда забывает об этом. Яку обречённо смотрит на него, мол, ладно, давай уже. — Это Алиса, моя сестра, она приходила на наши матчи, — Лев гордится этим так, будто она дралась с толпой фанаток других команд (впрочем, Яку допускает, что это возможно, и выдавливает из себя улыбку). Он видел Алису, но мельком, а теперь она стоит здесь и отчаянно напоминает Льва, и Мориске всеми силами пытается не представлять его в одежде сестры. — А это мои родители, — Лев не теряет энтузиазма, спасая парня от непонятных мыслей. Яку кивает супружеской паре. Женщина, очевидно, русская, улыбается ещё теплее, чем Лев, но Яку смотрит на её коротко стриженные зелёные волосы и думает, что все представления об их семье у него были неправильные. А потом он встречается глазами с Хайба-саном и бледнеет. Потому что отца Льва он уже знает, и теперь нужно приложить много усилий, чтобы это знакомство не выдать. — Приятно познакомиться, — выдавливает он из себя и прежде, чем глава семейства скажет что-то такое, что выдаст их общий секрет, добавляет, — мне пора вернуться к тренировке. — Что-то не так? — Лев с удивлением смотрит на изменившегося в лице отца и на поспешно уходящего Яку, но ему никто не отвечает. — Тебе тоже лучше вернуться к команде, — вместо этого говорит отец. Алиса хлопает его по плечу и уходит вместе с родителями. Лев возвращается на площадку: и так уже сильно опоздал. — Яку-сан, мне показалось, что ты знаком с моим отцом, — начинает он разговор. — Тебе показалось, — упрямо повторяет его слова Яку. — Пригнись! Хайба не спрашивает и втягивает голову в плечи, наклоняясь. Мяч пролетает прямо над ним, и следом — не самые искренние извинения Куроо. Яку вертит пойманный мяч в руках. Лев готовится предложить ему отработать некоторые приёмы, но Мориске вдруг прищуривается и бросает мяч — попадает ровно по лбу только что спасённому парню. Хайбе не больно, но больше обидно. — Это за опоздание, — Яку выглядит довольным собой, а Лев вдруг думает, что никогда не сможет вызвать у него улыбку не своей неуклюжестью, а просто своим существованием, и от этого становится тяжелее. * Лев ни одно событие не может пропустить просто так, и, когда его отец возвращается домой, он вертится вокруг него, задавая настолько нелепые вопросы, что Хайба-сан не выдерживает: — Переходи к главному, Лев, — устало говорит он, и Хайба-младший встаёт на цыпочки от нетерпения, едва не задевая люстру головой. — Ты ведь знаешь Яку-сана, правда, да, ты ведь его узнал? — он переминается с ноги на ногу и даже сам удивляется, откуда в нём столько энергии. Хайба-сан хмурится, но Лев не замечает. Он вообще очень хорош в том, чтобы игнорировать недовольство других людей. — Ты хорошо с ним общаешься? — как-то настороженно спрашивает отец. Лев думает сказать: «Ну, Яку-сан бьёт меня чаще остальных в команде» — и фыркает, потому что это объяснение папе не понравится. — Мы друзья, — гордо отвечает он. — Ну, у тебя все друзья и хорошие люди, — на это Лев только широко улыбается и кивает. — Так вы знакомы, да? — возвращает он разговор к теме тайны, которую Яку и его отец делят на двоих. — По моей работе, — уклончиво отвечает Хайба-сан. И Лев перестаёт улыбаться. Потому что его отец занимается тем, что задерживает несовершеннолетних правонарушителей. — Ой, — выдыхает он, но в этом нет никакого презрения или страха — только удивление и некая даже восторженность, потому что Лев представляет Мориске в образе главаря таинственной и, несомненно, лучшей и опаснейшей банды Японии. Хайба-сан смотрит на сына с некоторым непониманием. — Мы задержали его и ещё двух третьегодок другой школы в конце прошлого учебного года, они очень жестоко дрались и умудрились разбить витрину магазина, — как можно более отрешённо говорит он. Лев уверен: эти двое были союзниками в драке, а Мориске был один и всё равно никуда не убежал, а принял вызов. — Он, наверное, защищал кого-нибудь, — задумчиво тянет парень. — Не думаю, — резковато произносит Хайба-сан. — Там не было никого, кроме них, а эти трое тогда о причинах так и не сказали. Да и выглядело это… иначе, что ли, — он задумывается, не зная, как точно объяснить, чтобы Лев перестал идеализировать своего сокомандника. А тот представляет Яку в синяках и порезах от стекла, вызывающе показывающего свои раны и ничего не говорящего, и это очевидное «помоги мне», кричащее красным и тёмно-серым на коже, и смущённо отведённый взгляд, и доверительно протянутые руки — это всё для него, Льва, и он инстинктивно тянется к карману, чтобы достать оттуда бинт. Но карманы его пусты, и всё, что у него есть, — это едва сдерживаемое желание спасти, и его он готов отдать без остатка. Молчание Льва отец расценивает по-своему. — Ты не переживай, я не собираюсь запрещать тебе общаться с ним, я понимаю, что вы команда, да и у него скоро выпускной. Ты просто больше времени проводи с другими семпаями, ладно? А Яку-кун пусть идёт своей дорогой. «Своей дорогой?» — эхом отзывается в голове Льва. Он не понимает, он хочет, чтобы их с Мориске пути совпадали, и было бы и правда странно, если бы они разошлись. — Хорошо, — кивает он отцу, потому что знает, что лучше с ним не спорить, чтобы лишний раз его не волновать. Лев во сне видит, как Яку своими сломанными окровавленными руками перебинтовывает его запястья — абсолютно чистые и целые, — и никак не может проснуться. * То, что Яку его избегает, становится очевидным почти сразу же, и Лев к собственному удивлению осознаёт, как много времени вне спортзала они проводили вместе: от совместных обедов и случайных разговоров на переменах до посиделок в библиотеке, даже если оба готовились к разным предметам. С Мориске было комфортно: он придавал жизни какую-то серьёзность и наполненность, а также заставлял Льва по-другому — более ответственно и уверенно — смотреть на жизнь. Хайба, наверное, ничего подобного в мир Яку не приносил, поэтому тому так легко было оборвать все связи. Но Лев ведь наивный, настойчивый и немножко влюблённый, он всё ещё видит перед собой две дороги, идущие рядом, а потому не собирается так просто отпускать Мориске. А тот будто принимает вызов и отступать даже не думает. Поначалу у Льва совсем ничего не получается, как и на втором этапе, и на третьем. Потому Яку-сан не хочет идти в кино, когда у Хайбы случайно (нет) оказываются два билета, и советует парню засунуть эти билеты в руки кому-нибудь другому, хотя по глазам либеро Лев понимает, что Мориске хотел сказать что-то грубое. И вредный Яку-сан не собирается помогать Льву с литературой, потому что он ненавидит литературу (это правда), и совсем не его дело, что там Мориске в школьных предметах любит, и нет, это не математика (это именно она), и с ней он тоже помогать не собирается. Куроо, ставший невольным свидетелем этого разговора, мягко объясняет Льву, что у них совсем скоро экзамены, и любые разговоры о дополнительной учёбе несколько раздражают. Хайба благодарно принимает это к сведению, потому что всё, что он может сделать, — это стараться надоедать не так сильно (он действительно очень старается; Тетсуро обращает на это внимание Яку, а Мориске бьёт капитана линейкой по лбу; линейка трещит и ломается, как ломаются все моральные устои Яку, потому что он не слепой и видит, что Лев прилагает много усилий из-за него). А ещё ужасный Яку-семпай (это обращение Лев почти выхныкивает) не хочет даже говорить, и от этого Хайба ходит печальный, потому что серьёзные разговоры нужны ему больше всего. Ему очень хочется сказать, что Мориске со своими синяками и страшными тайнами такой же замечательный, как с аптечкой в руках и уверенностью в будущем, и Лев готов отдать такому Яку всё, что он захочет (даже если у него пока ещё ничего нет). Но Мориске его не слышит и ничего не просит. Он неудержимо отдаляется, и пустота из карманов стремительно перебирается в грудную клетку. Печалится Лев так же, как и хвастается, надеется на лучшее и тренируется — то есть с полной отдачей. Конечности, и так раньше непослушные, теперь явно принадлежат этому демону печали, а не Льву. — Эй! —Ямамото хлопает его по плечу, когда он в очередной раз неудачно подаёт. — Ты же собирался быть асом, а ас должен быть сосредоточен. Соберись! «Да, ты прав, — виновато думает Лев, — но ты вообще замечал, какие у Яку-сана щиколотки?» Cто-оп. — Я постараюсь, — выдавливает из себя Хайба, надеясь, что это прозвучало убедительно. Ямамото, конечно же, не замечал, это был бы глупый вопрос; но Льву теперь любопытно, когда это его интерес с хрупких рук перешёл на сильные ноги и вообще — есть ли что-нибудь в Мориске, что не было бы для него красивым? Он вдруг с уверенностью думает, что такого нет, и приносит команде очко с подачи. Яку улыбается — не ему, выигрышу; Лев улыбается тоже — победе над собой. Куроо зажигается от чужой энергии тоже, ему всегда приятно, если кто-то ловит отдельный импульс, наполняющий энергией; они ведь один организм, и этот импульс передаётся всем, особенно ему и Кенме, легко читающему людей. Они переглядываются, и Козуме будто даёт разрешение на серьёзную игру. Подача Куроо и правда серьёзная, но Яку с лёгкостью принимает её, отправляя мяч почему-то в сторону Льва, ненамного смягчив силу удара Тетсуро. Хайба воодушевлённо пас принимает. Лицом. Игра тут же останавливается, а футболка Льва в миг окрашивается в красный. Он ещё ничего не понимает, как Яку — и когда только успел? — протягивает ему пару салфеток. Кровь из носа всё не останавливается, а Мориске трагичным шёпотом сообщает Куроо: — Салфетки у нас в зале закончились. — Надо отвести его в медпункт, — радостно советует Ямамото (радостно — потому что Фукунага показал ему на салфетке кровавое пятно, жутко похожее на льва, и ситуация больше никого не пугала). Куроо думает, что они ужасные и классные, все они, и так мучительно, что остался какой-то месяц, когда они ещё будут в таком составе, и нельзя сейчас тратить дни на недомолвки и невыясненные отношения, потому что совместного «после» может и не быть. — Яку, оставляю его на тебя, — тихо и серьёзно говорит он, и Мориске не решается спорить. Он зовёт Льва, и тому неправильно здорово, что он снова слышит своё имя так, как произносит его Яку. — Простите, Яку-сан, я опять всех подвёл своей неуклюжестью, — тараторит он, чтобы задобрить Мориске, но тот отмахивается. — Да в этом нет твоей вины, скорее, это мы с Куроо слишком разошлись. Медпункт закрыт: они тренируются вне отведённого времени, и медсестра уже ушла домой. Но у Яку оказывается связка самых разных ключей, и он попросту подбирает нужный. Лев решает ни о чём не спрашивать. Мориске даёт ему вату с перекисью, и Лев сидит на кушетке, больше ничем не расстроенный. Яку садится на соседнюю и болтает ногами, ожидая, когда кровотечение остановится. — Яку-сан, — Лев вообще не хочет терять ни секунды, ведь не один Куроо ощущает близость расставания, и ему тоже нужно много чего успеть. — А мой отец про тебя рассказал. — Лев, пожалуйста, не начинай, — Яку закатывает глаза. — Но в этом ведь нет ничего страшного, — Лев машет руками и роняет на пол подушку. — Я зато могу говорить, что мой семпай сидел в тюрьме! Яку фыркает. — Я не сидел в тюрьме, с нами провели воспитательную беседу, выдали штраф и отпустили. В этом нет ничего хорошего, Лев, и тебе уж точно не стоит на меня равняться. Хайба быстро переключается на серьёзный тон. — Отец сказал, что вы так и не объяснили причины драки, — он подвигается ближе, — расскажешь? — и в этом вопросе слишком много уверенности в том, что Мориске сдастся. Яку смотрит ему в глаза, честные и искренне ждущие чего-то хорошего, вздыхает и действительно сдаётся. — Да не было там никаких причин, мы просто сцепились, потому что всем хотелось выплеснуть свою злость, — он пожимает плечами, и Лев вдруг понимает, что это, наверное, далеко не первая и не последняя серьёзная драка Яку, просто тогда им не повезло с полицией. Чего Мориске искал: адреналина, боли или возможности высвободить все ломающие чувства — этого Лев пока не понимает, но его больше волнует другое: сможет ли он сам это дать Яку? — А зачем связка ключей? — любопытствует он, потому что боится, что больше такого шанса получить искреннего Мориске, который устал сопротивляться и хочет вручить себя со своими проблемами кому-нибудь хорошему, больше не будет. — Я не всегда ночую дома, — уклончиво отвечает Яку, намечая ещё одну границу своего поля каждодневной битвы, за которую Льву пока ещё нельзя. Почему Хайба уверен, что обязательно наступит время, когда будет можно, — хороший вопрос. — Давай сегодня ты тоже не пойдёшь домой, — хитро предлагает он. Мориске заинтересованно смотрит, мол, что же ты можешь мне предложить. Лев обводит руками медпункт. — Мы можем переночевать здесь. Это плохая идея; но в ситуации Яку, когда дома отвратительно, а со Львом хорошо где угодно, идея оказывается замечательной. И он улыбается. Лев пишет маме, что останется у друга, и рассказывает много забавных историй, больше не заставляя Мориске думать о чём-то плохом, и Яку искренне смеётся над его рассказами и забывает обо всех проблемах. Хайба спит, свернувшись клубочком; Яку раскидывает конечности и занимает ужасно много пространства, довольно удивительно — с его-то ростом. На утро их строго отчитывают, но они выглядят победителями и смеются. И оба делают вид, что пустота внутри вовсе не расширилась, а, наоборот, даже уменьшилась, почти исчезла (это ужасная ложь). * Последняя тренировка с третьегодками заканчивается какой-то смесью слёз, смеха, объятий, слов и молчания, никто толком и не может разобрать, самое страшное и неизбежное — она именно заканчивается. Яку идёт домой в разы медленнее, чем обычно, хотя сегодня-то дома должно быть спокойно. Просто теперь некуда идти — не в плане места, крышу над головой он всегда найдёт, да только зачем? Мориске сидит на станции, мимо проезжает уже второй поезд, на котором он мог бы уехать. Но всё упирается в это «зачем» и «что дальше», и Яку правда не знает ответа. Будущее ему не надо, каким бы светлым его ни рисовали, нет уж, спасибо, было очень здорово в настоящем, и совсем непонятно, зачем что-то менять, куда-то ехать, прокладывать новые маршруты, если этого совершенно не хочется, хочется просто сидеть, смотреть, как другие куда-то стремятся, и знать, что тебе никуда не нужно, ты всего достиг, морально разложился, опустился на самое дно, а подниматься тебе и не нужно. Яку обнимает себя за колени (к чёрту будущее, к чёрту всю его жизнь, к чёрту его самого, к чёрту, к чёрту). — Ой, Яку-сан, я боялся, что опоздаю, — запыхавшийся Хайба плюхается на скамейку рядом (к чёрту Льва, хотя нет-нет-нет, Льва нужно оставить). — Куда опоздаешь? — переспрашивает Мориске, и ему немножко завидно, потому что у парня остаются какие-то чёткие ориентиры, а у него самого такого больше нет. — К тебе, конечно! — Лев машет руками и на этот раз ничего не роняет. Яку молчит, ещё один поезд проходит мимо, вот бы вся жизнь прямо сейчас прошла мимо, чтобы знать, что же там в конце и ради чего это всё. — Ты мне нравишься, — говорит Лев без всяких предисловий. — А? — Яку удивлённо смотрит на него, решив, что не расслышал. — Ты мне нравишься, Мориске, — почему-то шёпотом повторяет Хайба и сжимает пальцами край скамейки, потому что боится реакции. Но Яку молчит дольше положенного, и Лев начинает волноваться. — Я всё испортил, да? Я тебе совсем-совсем не нравлюсь? — он чуть-чуть покачивается от напряжения. Мориске снова обнимает себя за колени, будто прячется. — Ты очень хороший, — бормочет он, но знает, что Лев всё слышит. — Очень-очень хороший. А я вот… не особо. Он поднимает голову, и ему уже плевать на собственный румянец. — Мы знакомы с тобой всего год, Лев, а через два ты тоже станешь выпускником, повзрослеешь и ещё много-много раз пожалеешь о том, что связал свою жизнь со мной. — Не пожалею, — уверенно отвечает Хайба. Потому что его не отвергают, а заботятся о его выборе, и он сейчас подходит к нему со всей серьёзностью. Яку тяжело вздыхает. — У меня сейчас начнутся вступительные, и я правда не могу ничего тебе ответить, мне нужно разобраться в себе, поэтому ты займись за это время тем же, ладно? Он достаёт бумажку и что-то быстро пишет на ней. Лев думает, что все свои чёрные дыры готов доверить вселенной Яку, да только примет ли он их? Приближается очередной поезд, один из последних по расписанию. Последние шансы — самые важные. Хайба понимает, в чём проблема: у Яку шаткое будущее, он сначала должен перекинуть мост в него — куда-нибудь поступить — а потом уже звать с собой Льва, но ему было необходимо убедиться в том, что Мориске знает, что его кто-то любит и примет любым. (Потом Яку обязательно расскажет, что Лев своей смелостью подарил ему новые маяки, но это будет немного позже). — Если ты и правда не передумаешь, то вот, — Мориске протягивает бумажку, — это адрес квартиры, которую я собираюсь снимать, и ты можешь прийти туда в любой момент, чтобы… — Яку краснеет и отворачивается, потому что понимает, что будет действительно ждать прихода Хайбы, чуть повзрослевшего и не отказывающегося от своего выбора. Поезд останавливается, и Мориске вдруг срывается, забегая в открытую дверь. Будущее приобретает странные ориентиры, больше похожие на чёрные дыры, но его это не смущает. Лев трепетно сжимает в руке адрес, абсолютно уверенный в том, что он обязательно придёт.