***
Где-то после семи поток посетителей иссякает, и Кусанаги-сан решает закрыть бар раньше обычного. Он и так доволен сегодняшней выручкой: это легко понять по застывшей на его лице улыбке. К тому же вечером им ещё предстоит встретиться с одной особо зарвавшейся бандой — не стоило ей влезать на территорию Хомры. Наглость следует пресекать на корню, как сказал Кусанаги-сан, пряча в карман брюк еще одну пачку сигарет. Яте и Камамото приходится остаться в баре на случай, если противник сунется прямиком сюда. Остается в «Хомре» и Анна, которой ни к чему участвовать в намечающемся веселье. И пусть Ята прекрасно понимает, что это большая ответственность и таким доверием стоило бы гордиться, но все равно отчего-то обидно. Ему ведь так хочется выпустить пар, а драка просто идеально для этого подходит. Анна уже давно спит наверху, Камамото возится за барной стойкой, а Ята еще долго не может найти себе занятие. Со скуки он некоторое время шатается меж столиками, разглядывая узор паркетных досок под ногами, а затем просто падает на мягкий диванчик, с которого так прекрасно видно все помещение, а заодно и Камамото… Чертов Камамото, злость на которого все еще бьется где-то внутри: на его новый облик, на то, что он посмел стать слабее, на то, что этим он подвел не только их с Ятой команду, но и Микото-сана. И всю Хомру. И теперь этот ублюдок упорно делает вид, что ничего не замечает и выглядит так, будто бы все в порядке. Будто бы все по-старому. Ята скрипит зубами и изо всех сил старается не бросать украдкой взгляды на так сильно изменившегося друга. Он не хочет, но не может не замечать непривычно новые движения Камамото, какое-то совсем чужое выражение его лица. Яте кажется, что отличным выходом было бы просто закрыть глаза и представить что-то другое. Вот только получается отчего-то плохо: даже здесь, в таком надежном и безопасном месте, что-то беспощадно жжет его изнутри. Ята не знает, из-за чего в нем поселилось это чувство. Из-за жара пламени, текущего по венам вместе с кровью? Из-за мутного марева летних сумерек? Или из-за невозмутимого дружелюбия Камамото, отчего-то ставшего таким раздражающе чужим?***
— Ята-сан, — даже услышав свое имя, Ята упрямо не размыкает веки. Только дергает плечами, а потом и вовсе отворачивается. В этот же момент приходит понимание, что даже голос Камамото теперь другой: такой плавный, мягкий, тягучий, под стать тяжелому вязкому воздуху в баре. С чего это? Может, нахватался всякого дерьма в разговорах с девчонками? Ведь их каждый день здесь пруд пруди… Рука Камамото, неожиданно тяжелая и горячая, ложится прямо на бедро, опаляя даже через плотную ткань шорт. — Что-то вы совсем меня избегаете, Ята-сан, — произносит он, протяжно и устало вздыхая. И словно не замечает, как Ята распахивает глаза, возмущенно восклицает и пытается удрать на другой конец дивана: — Все в порядке? Ята стирает выступивший на шее пот. Жест отчего-то выходит немного нервным, и осознание этого жутко злит. — В полном, — наконец цедит он сквозь зубы и, отпихнув Камамото, вскакивает с дивана. Пожалуй, только холодный душ может сейчас спасти Яту.***
Мокрые волосы неприятно облепляют шею и лезут в глаза. Ята отводит мешающиеся пряди назад и с тяжелым вздохом прислоняется боком к прохладному кафелю. Если закрыть глаза и отбросить все мысли, то можно представить, что ничего и не было. Не было этой затяжной жары, накрывшей родной город будто бы раскаленным куполом. Не было предательства, пошатнувшего до основания весь мир Яты и оставившего где-то глубоко внутри болезненно пульсирующую червоточину. Не было этих внимательно смотрящих глаз, смуглой горячей руки с длинными пальцами и знакомого-чужого голоса, все еще звучащего в голове. Яте кажется, что он сходит с ума. Но все же позволяет себе ненадолго расслабиться. Интересно, каким оказался бы Камамото, позволь Ята зайти ему немного дальше? Нежным и чутким, исполняющим каждую прихоть или, напротив, несдержанным, немного грубым и властным? Вполне возможно, он был бы таким, как надо, и Ята плавился бы под его руками, беспомощный и податливый, давя стоны, кусая свои и чужие губы, впиваясь ногтями в сильные плечи и прося, неустанно прося не останавливаться… Ята зажмуривается изо всех сил, до белых всполохов под веками. То, что у него встает на Камамото, отвратительно. Но Ята ничего не может поделать со своими мыслями, со своим телом. Он запрещает себе думать, просто в какой-то момент опускает руку и сжимает наполовину возбужденный член. Потом медленно проводит пальцами по всей длине. Прижимается виском к мокрому кафелю и пытается представить Камамото. Наверняка тот прижался бы к спине, горячо и часто дыша в затылок, обхватил член Яты и дрочил ему быстрыми, немного неловкими движениями человека, у которого уже давно никого не было. Наверняка сжал бы сначала у самого основания, а затем скользил по всей длине, то и дело потирая чувствительную от горячей воды головку. Ята ведь не раз видел руки Камамото, особенно этим летом, особенно в последние дни. Он может представить их, может предположить, как именно они бы двигались: то обманчиво нежно, то грубо и быстро. Ята глухо стонет сквозь зубы, чувствуя, как начинают дрожать от предвкушения скорой разрядки колени. А Камамото в его мыслях растягивает губы в этой своей блядской улыбке, которая действует на всех девчонок без исключения. Улыбается и словно специально оттягивает момент, замедляет темп, ослабляя хватку на члене, а затем, прижавшись еще ближе, склоняется к уху Яты и… — Ята-сан, я принес полотенце! Ята кончает от одного только его голоса и тут же сползает вниз по скользкой от брызг стенке. Пару минут он просто сидит и тяжело дышит через нос, а затем с трудом поднимается, игнорируя неприятную слабость в мышцах, и делает воду немного холоднее. Уже давно пора привести себя в порядок и перестать грезить черт знает о чем… Ята полностью возвращается к реальности, только когда раздается настойчивый стук в дверь ванной: — Ята-сан, это все еще я, — Ята не сразу понимает, что услышанный пару мгновений назад голос действительно принадлежал Камамото, реальному Камамото, а не пошлой фантазии, созданной лишь для того, чтобы снять скопившееся напряжение. Сдвинув в сторону шторку, Ята действительно не обнаруживает полотенце на обычном месте — крючок над стиральной машиной пуст. — Ята-сан, все в порядке? — продолжает топтаться под дверью Камамото, в его голосе проскальзывают нотки легкого беспокойства. — Я могу войти? Ята кусает губы и вновь задергивает шторку. — Мог бы и не спрашивать, — наконец отвечает он и сам удивляется, как неожиданно бодро звучит собственный голос. Ята слышит облегченный вздох, а потом дверь с легким скрипом открывается. На пороге стоит Камамото, пусть и изменившийся за эти несколько месяцев, но все такой же знакомый, будто прочитанная книга. И Ята пытается убедить себя, что не чувствует ни неловкости, ни смущения, когда выбирается из ванны и принимает из его рук полотенце. Это обыденность. Это нормально. Это действительно старый добрый Камамото, которого интересуют только девчонки, который никогда не захочет Яту, никогда не полезет к нему и не будет «фантазировать» в душе на все еще по-мальчишески щуплое тело. Камамото стоит совсем близко, прислонившись к дверному косяку и неожиданно пристально изучая коврик под своими ногами. Он ждет, когда Ята закончит вытираться и завернется халат, но отчего-то рассеянная улыбка так и не сходит с его лица. И Ята упускает момент, когда именно Камамото резко поднимает взгляд. — Я рад, что все возвращается на круги своя… — выдыхает Камамото. И пусть он говорит действительно правильные слова, Ята не может отделаться от ощущения, что смотрят на него уже как-то странно, незнакомо, совершенно по-иному. Нет, нет, показалось, во всем виной дурное воображение. Все так, как и должно быть. — Чушь какую-то болтаешь, — бурчит Ята, резким движением затягивая пояс, и затем, наконец, покидает ванную. Камамото дружески хлопает его по плечу, прежде чем закрыть дверь. А через пару минут Ята слышит шум включенной воды. А позже, спускаясь вниз, Ята думает о том, что это лето, начавшееся так отвратительно, возможно, не так уж и ужасно. И совсем немного о том, что, наверное, даже хорошо, что Камамото так непохож на Сарухико. С ним ведь все совсем по-другому, правда? Теперь, когда Ята уже во всем разобрался и почти забыл… то, о чем действительно необходимо забыть. Все обязательно будет хорошо. Ведь все, что ни делалось этим летом, было только к лучшему. Верно?