Как в кино

Солнце садится за бесконечные крыши большого города. Лес антенн прорисовывается в раскаленном воздухе тонкими, дрожащими линиями на фоне грязно-алого заката. До темноты осталось недолго, а вертолета эвакуации все еще нет. Они сидят на крыше, бок о бок, откинувшись спинами к нагретой солнцем бетонной стенке. Коулсон чувствует левым плечом тяжесть. Бартон все сильнее на него наваливается. Это плохо. Он осторожно, чтобы не потревожить, высвобождает плечо, придерживая Клинта рукой, и поворачивается, чтобы посмотреть ему в лицо. Выглядит так себе, но по крайней мере, тот еще в сознании. Запрокинув голову, Бартон смотрит в небо, и в его светлых глазах отражается закат. Зрачки сужены, констатирует Фил. Обезболивающее перестает действовать. -Эй, ты как? - Коулсон заглядывает в эти глаза, видит, как Бартон пытается сфокусировать взгляд на его лице. -Пить... хочется. Клинт еле шевелит пересохшими губами. В правом углу рта запеклась темная кровь. -Нельзя тебе пить. Если бы только можно было, я бы отдал тебе всю нашу воду. Что там воду - вену бы себе вскрыл, лишь бы напоить. Но тебе нельзя. Бартон обеими руками прижимает к животу окровавленную тряпку. Они сорвали в одном из этих грязных дворов старую рубашку, сушившуюся на веревке, чтобы хоть как-то зажать рану. Дворы были похожи на бесконечный лабиринт колодцев. Небо где-то далеко вверху, а внизу сырость, прохлада, эхо шагов, которое может выдать их преследователям. Молчаливые любопытствующие лица в окнах - эти как раз не выдадут, для жителей трущоб обычное дело: кто-то за кем-то гонится. Выдавать беглецов не принято, потому что завтра ты сам можешь вот так же прятаться от копов. Так что трущобы остаются глухими и немыми. Не видели, не слышали, наше дело сторона. Зато и сдохнуть ты можешь в одиночестве, в свое удовольствие. Все это слишком похоже на плохое кино, чтобы быть реальностью. Скверный боевик или фильм жанра нуар - Коулсон терпеть не может ни те, ни другие. И как их угораздило так вляпаться? Эвакуация запаздывает, а Бартон уже довольно плох. Проникающее пулевое в живот, удивительно, как он досюда-то дошел. Надо говорить с ним, нельзя давать ему уплывать в беспамятство. -Я не понимаю, - раздраженно говорит Коулсон, - зачем тебе это было надо? -Надо - что? -Закрывать меня. Ну я, допустим, сам подставился. Но ты же не был в этом виноват. Зачем прыгнул под пули? Я тебе кто - мать родная? Бартон пытается растянуть губы в привычной саркастической усмешке. - Может, нравишься ты мне. Вот говнюк. Фил чувствует, как в щеки бросается кровь - от злости и смущения. Очередная злая шутка, попавшая прямо в точку. Клинт Бартон просто не умеет промахиваться. Неужели он заметил? То, как Коулсон просыпается и слушает его дыхание, когда им приходится ночевать вместе, заметить не так-то просто. А вот то, как Фил искоса посматривает на него, когда на бесконечных конспиративных квартирах, которые они делят на двоих, Клинт выходит из душа в одном полотенце, обмотанном вокруг бедер... Окей, вот тут он мог выдать себя. Нет, Фил не пялится. И это... в основном эстетический интерес. Потому что Клинт движется плавно, как вода, как пламя, с завораживающей грацией хищного зверя. Потому что у него сложение спортивного гимнаста: легкий, подтянутый, сплетенный из мышц и сухожилий. Потому что всегда хочется подойти и поцеловать его спину в крупных каплях воды после душа. И... Остановись, - говорит себе Фил. Злость куда-то уходит. Бартон не виноват, что его напарник и куратор - ублюдок с больным воображением. Которому - да, нравится пялиться на собственного подчиненного, представляя себе... всякие вещи. Отвратительно. Фил чувствует себя грязным, и совсем не из-за пота, пыли и крови, которые покрывают их обоих с ног до головы. Но он никогда бы не... Ни словом, ни жестом. Ни даже слишком долгим взглядом. У агентов ЩИТ слишком хорошая выучка, а Коулсон к тому же, еще был одним из лучших. Думал, что ему удается успешно скрывать это, но вот, оказывается, нет. Но все это не имеет ровно никакого значения, потому что гребанный вертолет эвакуации все не появляется, и Бартон, кажется, вздумал умереть. -Клинт, ты когда-нибудь дошутишься! - сердито говорит он. -Когда-нибудь? За что... люблю тебя, Коулсон, так это за... оптимизм. Фил вздрагивает. Клинт уже не может нормально держать голову, она клонится набок, а за ней и все тело. Фил садится лицом к нему и поудобнее укладывает его себе на руки, чтобы Бартону было не больно. Но кажется, ему все равно больно, - судя по тому, как у него посерело лицо. Солнце вот-вот коснется горизонта. Дневная жара спадает. У Бартона начинается озноб. Фил чувствует, как тело под его ладонями колотит крупная дрожь. -Фил, уколи морфин. - У нас остался только один. Потерпи еще немного, когда будет совсем невыносимо, я уколю. -Фил... Они не прилетят за нами. Нельзя сказать, что Коулсон об этом не думал. Такое бывает - операции, в которых отхода просто не предусмотрено. Не всегда исполнителей об этом предупреждают заранее. Но если поверить в это, то остается просто лечь и умереть. Оказывается, Бартон тоже рассматривал такую возможность. -Прилетят, - отзывается Коулсон, следя за тем, чтобы голос звучал уверенно. - Просто продержись еще немного. Кстати, ты не в курсе, как "Янкиз" сыграли последний матч? -Продули. -Слабаки. -Ага. Еще несколько минут они пытаются обсуждать бейсбол, но паузы между репликами становятся все дольше. Клинту все труднее отвечать. Когда солнце наполовину скрывается за горизонтом, он говорит: -Фил, я больше не могу. -Сейчас, сейчас, - Коулсон лезет в полевую аптечку, роняет пластиковый шприц-тюбик с морфином на бетонный пол, поднимает. -Нет, - Бартон отталкивает его руку. - Оставь, вдруг тебе самому пригодится. Пристрели меня и уходи сам. Ты же понимаешь, что никакого вертолета не будет. -Бартон, иди-ка ты... со своими идеями. И не указывай мне, что мне делать. Я пока еще твой куратор. -Фил... что за... детство? Героизм в заднице заиграл? Тебе надо выбираться отсюда. Со мной ты далеко не уйдешь, да и я сдох бы через сотню метров. Решение... очевидно. -Нет. -Слабо тебе? - кривится Бартон. - Тогда дай мне пистолет и отойди вон, к краю крыши, полюбуйся на закат пару минут. -Нет. -Почему? Хорошенький вопрос. Воображение подкидывает картинку: вот он вкладывает Бартону в руку свой пистолет, отходит, слышит выстрел. Клинт лежит на спине, окончательно и непоправимо мертвый. На лице - теперь уже навсегда - застыло это его дурацкое упрямое выражение: жесткая складка у рта. Пальцы разжались, под простреленной головой собирается темная лужа крови. И тогда он садится рядом и стреляет себе в сердце - наверное, потому что так и полагается в плохом кино. Ничего другого он почему-то, как ни старается, представить не может. Если ты умрешь, то зачем мне край крыши, разве что спрыгнуть оттуда, - тупо думает Коулсон. Сказать это вслух не представляется возможным. -Может, нравишься ты мне, - скалится он. -Бля. Лицо у Бартона удивленное, по-настоящему удивленное. Он морщит лоб, будто пытается осмыслить то, что только что услышал. Да ладно, не ты ли час назад меня подкалывал на эту же тему. А потом его расфокусированный взгляд снова стекленеет, и что ты будешь делать. Трясти нельзя, стимуляторов под рукой нет, а залепить пощечину умирающему человеку - это как-то дико. Отчаяние бьет в голову, пьянит, как темное, горькое вино. Хорошо, - думает Фил с каким-то весельем смертника, - я найду, чем тебя шокировать. Считай, ты сам напросился. -Да, нравишься, - усмехается он. Приподнимает пальцами подбородок Бартона и целует его. У поцелуя вкус пороха и крови, он длится бесконечно, потому что Коулсону страшно после этого взглянуть в глаза Клинту и... у него наверное едет крыша от горя и переутомления, потому что как иначе могло показаться, будто ему отвечают? Глаза у Бартона огромные, и - слава богам! - он смотрит ему прямо в лицо, абсолютно осмысленно. Шоковая терапия была не такой плохой идеей, думает Коулсон. Правда, потом придется искать себе другого снайпера. Он конечно, не останется. Но это ничего. Лишь бы выжил, а там пускай уходит к другому куратору. Только бы знать, что он где-то есть. -Ого! - выдыхает Клинт. - А можно повторить? -Сначала морфин, - строго говорит Фил, в то время как внутри у него что-то сотрясается и переворачивается. Беззвучно рушится весь его привычный мир. Мир Фила Коулсона, в котором его... ориентацию надо было тщательно прятать под военной формой, офисным пиджаком и бесстрастной маской Терминатора. Он действительно это услышал - или ему только показалось? А если услышал, то как жить дальше, с осознанием того, что он, Фил Коулсон - полнейший осел, слепой кретин? Столько лет... бок о бок - и не замечать. И понять только сейчас, когда Клинт, мать его за ногу, Бартон собрался на тот свет. Он колет морфин, он торопится, и пальцы у него трясутся, потому что страшно прикоснуться к бледной коже на сгибе локтя - и страшно промедлить хоть на минуту. Конечно, он промахивается мимо вены, колет еще раз, и то, что Бартон терпит это все молча, только доказывает, что ему сейчас и без того очень больно. Фил целует красную точку укола, беспросветный он идиот. Шепчет что-то бессвязное и совершенно - для агента его уровня - постыдное о том, что сейчас, сейчас станет легче, вот, уже легче, верно? все будет хорошо, за нами прилетят, только продержись еще немного, Клинт. По всем закона жанра, пора бы уже появиться вертолету, ну правда. Фил никогда бы не признался в этом вслух, но в кино он больше всего любит слащавые мелодрамы, где герои целуются на фоне заката, а спасение всегда приходит в самый последний момент. И вертолет появляется.