Красная Земля

      Желто-оранжевый закат растекся по каменистой поверхности Марса. Солнечный свет лениво тянулся по рельсам и спотыкался о шпалы. Татьяна сидела на сооружении для поддержки проводов над железной дорогой, похожее на мостик. Ржавые балки мостика ничем не отличались от земных. Таня просунула через прутья ноги и свесила вниз. Она представила, будто зависла в воздухе над железнодорожным полотном, над марсианским грунтом, сыпучим и коварным, как Сахара. Марсианская пыль слегка присыпала узкоколейку -- так красная планета медленно поглотит всё людское. И вернет былое величие воинственно безмолвный Марс.       Танечка сняла шлем и уложила голову на перилла, подложив руки. Теперь, без тёмного стёклышка шлема, она щурилась. Солнце одно и то же, но это не Земля. Это дом.       Таня бесшумно вздохнула. Воздух отдавал пластмассой и топливом. Его производство наладили неподалеку отсюда, на копрессорной фабрике имени Джона Синквелла. Завтра, когда прилетит Марсианское правительство, в парламенте будет и сам Джон Синквелл, омерзительная недоросль с кустящимися черными бровями и жадным взглядом. Она видела его по телевизору столько раз, что одни лишь звуки этого имени вызывали этот запах жженого пластика с бензином.       Таких Джонов хватает как в телевизоре, так и в недавно назначенном Марсианском правительстве. У них одинаковые лица, иногда с морщинами, и всегда фантастические амбиции и счета в банках. Всегда при часах и галстуках. Пускай их сильнее душат их шёлковые петли.       Завтра прилетят их круизные космические лайнеры. Татьяна будет молиться о том, чтобы хоть один из них постигла участь Титаника.       Да, она помнит, как это было. Каково это -- испытывать перегрузки, зная, что ты можешь сгореть заживо, не покинув земную атмосферу. Или сжиматься от страха столкновения с незнакомой планетой, враждебно-оранжевой, пустой, подозрительно открытой. Каково жить в жилом модуле размером с консервную банку, экономить еду и воду.       Это было здорово. У Танечки был иллюминатор, в который иногда можно было увидеть Землю, такую далекую и такую суетливую. Забавно было иногда глянуть новости и усмехнуться тому, какие они глупые, эти земляне. А потом выйти на марсианскую поверхность, впитать в себя эту ширь, этот горизонт, чтобы тишина планеты наполнила покоем. Хорошо, что я не там.       Таня попыталась вспомнить, что ее окружало на Земле. Воспоминания выскакивали обрывками, как анонс новостной передачи. В каждом из них был конфликт, страх, давление. Одно воспоминание было отчетливее других. Разбитая чашка, его любимая. Таня сползла на пол и вздрогнула от звука захлопнувшейся двери. Сгребла осколки и сжала их. Сжимала до тех пор, пока не почувствовала отрезвляющую боль.       И еще одно. Бледное лицо, дергающееся в приступах кашля. Мокрое. Усталое. Молящее.       Лицо ее сестры дрожало и таяло до тех пор, пока вовсе не замерло. Татьяна почувствовала облегчение, когда она покинула этот омерзительный мир.       Таня вспоминала и вспоминала, видела давку в транспорте, очередь в магазине, видела комиссию по приему дипломных работ. Видела избивающих ради удовольствия копов и наглых Джонов Синквеллов, дающих то предвыборные обещания, то комментарии по поводу инцидентов, то интервью и секреты успеха. И таких же Джонов в комиссии, отбирающей членов экспедиции на Марс.       Постепенно людей на Марсе становилось все больше, но это были не те люди, не земляне, то были работяги, мечтатели или отчаявшиеся. Отшельники и первопроходцы. Смельчаки, которые боялись марсианских бурь. Таня любила это время. Время, когда можно услышать скрип обшивки жилого модуля, когда чувствуешь себя маленьким существом, у которого нет ничего, кроме жизни. Которое не боится признать свою ничтожность перед жизнью, оно готово отдать ее по требованию природы. А не бороться за свое рабочее место или за рейтинг, как земляне.       Марсиане -- нагие дети господни в саду Эдема. Беззащитные перед ним и лишенные жеманства и наглости. Готовые смириться с любым приговором.       Люди продали и перепродали по кусочкам Землю. Теперь продадут и Марс.