and I'll try to save you

Ритмичный треск канцелярской резинки нарушает тишину в их гримерке, напоминая по звуку капли воды, приземляющиеся на пол. Джош сидит в кресле у стены, глядя на руки Тайлера, и от каждого удара резинкой невольно ежится сам, до боли прикусив щеку изнутри. Тай сидит к нему вполоборота, сложив дрожащие руки на коленях, и неуклюже дергает белую резинку на запястье, резко контрастирующую с его смуглой кожей. Переборов дрожь, Джозефу, пусть и не с первой попытки, все-таки удается зажать своеобразное украшение между пальцев. Максимально натянув резинку, он не глядя опускает ее и чуть слышно шипит от боли, закусив губу. Резкий, болезненный удар о кожу, и резинка (вместе с выдержкой барабанщика) лопается с характерным треском и отлетает в сторону. о, черт Джош поднимается с места и, в один шаг преодолев расстояние между ними, садится перед Тайлером на корточки, беря его ладони в свои руки. Ладони у барабанщика большие и горячие, немного шершавые от постоянной игры на ударных, и он глядит на Тайлера с немым вопросом в шоколадных глазах, спрашивая разрешения на то, о чем сам едва имеет представление. Тай в замешательстве смотрит на него в ответ, не в силах выдавить из себя ни звука. Джош принимает это за «да» и медленно, будто в замедленной съемке, подносит руку Тайлера к своим губам, мягко целуя покрасневшую кожу на тонком запястье, не разрывая зрительного контакта. Тай шумно выдыхает, боясь шевельнуться. Ощущение чужого тепла на коже опьяняет сознание, и на долю секунды брюнету кажется, что все вокруг для него перестало существовать. Картинка вокруг расплылась и выцвела, растворилась, оставив Тайлера наедине с самим собой и Джошем, бережные поцелуи которого бутонами распускались там, где до этого много лет были лишь трещины. Глаза младшего округляются до размеров блюдца, придавая ему схожести с напуганным олененком, когда горячие губы Джоша касаются его запястья в еще нескольких местах, чуть выше, ближе к локтю, где тонкими линиями белеют полоски шрамов. Джош не настаивает, позволяя Тайлеру в любой момент убрать руку, отдалиться от него, но у Тайлера, похоже, даже мысли об этом нет. И кошки, остервенело точившие когти о нутро Дана все это время, сворачиваются внутри него в теплый большой клубок, мурлычущий от удовольствия. От этой непозволительной нежности (и смущения) сердце Тайлера бьется об его собственные ребра, как сумасшедшее, гоняя кровь по организму быстрее, чем когда-либо, желая выпрыгнуть наружу, навстречу этим губами тоже. Миллионы мурашек бегают по его спине холодком, а уши пылают. Самого Тайлера бьет мелкой дрожью. — Джо-о-ош… — на выдохе зовет он и отводит глаза в сторону, обессиленно прикрывая рот рукой. Тайлер зажмуривается, прогоняя слезы, что собираются в уголках глаз, и Джош, заметив это, неслышно садится рядом, заключая друга в объятия. — Я снова облажался… — скулит Тайлер между всхлипами, цепляясь за футболку ударника, как за спасительный круг, — прости меня… Прости меня, Джош. Прости… — Тебе не за что извиняться, Тайлер, — тихо шепчет Дан и прижимает Тайлера крепче. Руки Джоша беспорядочно гладят его по спине и шее, пока влажное пятно от слез расплывается на ткани его футболки. Вся боль, все сомнения и страхи Тайлера, достигнув последней точки, вырвались наружу в виде соленой влаги на его щеках и ресницах. Слезы облегчения. — Все хорошо, Тай, все хорошо. Я здесь… Ласковый шепот Джоша и его тепло действуют на Тайлера лучше всех успокоительных мира и резинок на запястье. Они сидят в объятиях друг друга около получаса, и бесконечная цепочка благодарностей застревает в горле младшего, когда тихий голос Дана доносит до его уха нечто, состоящее из «справимся», «вместе» и «навсегда».