9-й Тигровый

      9-й Тигровый легион великой сандарнской армии с победой вошёл в последний освобождённый город своей родины. Завтра он вступит на территорию вражеского государства Зербех, и далее бои будут происходить только там. Короли не смогли договориться, стало быть, война не закончится до полной капитуляции одной из сторон, и теперь уже становится яснее, что этой стороной будет не Сандарн. Впрочем, расслабляться не следует, на территории врага биться всегда сложнее, там зербехцы знают каждый угол, каждую нору, и за свою землю будут цепляться гораздо отчаянней, так что, возможно, впереди как раз самое трудное. Однако легионеры преисполнены энтузиазма. Чужие земли – это добыча, её сладостная тяжесть уже сейчас ощущается в руках, перед глазами так и мелькают золото, шёлк, меха, убитые горем лица рабов… А пока же пришла команда из столицы: поощрить храбрых воинов 9-го Тигрового дарованием наложников. Давно пора, ребята сильно заскучали без слабого пола, да и кое-какой политический аспект в этом прослеживается: имея наложников и возможность удовлетворять плотские потребности, солдаты не будут бросаться на первых попавшихся зербехцев из слабых, не будут их насиловать без разбора, а то ведь можно нарваться на важную шишку или того хуже – колдуна, и тогда легиону совсем не поздоровится.       Матиас стоял за занавеской в доме губернатора и наблюдал, как в парадном зале пировали легионеры. Здесь были только знатные и прославленные из них, прочие пировали либо в лагере, в своих шатрах, либо в тавернах. Наложников они уже получили, мальчиков из простых семей, бедных, зато более-менее симпатичных и хозяйственных, способных не только ноги раздвигать, но и одежду заштопать, и кашу с мясом сварить, такую, чтоб не только бродячим псам годилась, и оружие почистят, если надо, и коня покормят. В общем, среднестатистическим воякам большего и не надо. А вот элита легиона чествовалась у самого губернатора, и им в подарок подготовили наложников из семей побогаче, чистых, ухоженных, хорошо одетых, причёсанных, надушенных, даже образованных и воспитанных. Может, многие из них никогда не держали в руках ни швейной иглы, ни поварёшки, зато эстетического удовольствия от них гораздо больше, да и секреты ублажения сильного пола они изучали особо, с опытными учителями, оставшись при этом девственниками. Это их главные достоинства – специальное обучение и невинность.       – Волнуешься? – сбоку вылез Грайл, ещё один кандидат в наложники. Красив, чертяка, личико прям точёное, фигурка – загляденье, глазищи огромные, голубые и наивные, как у младенца, хотя среди наложников слывёт самым коварным говнюком. То пауков кому-нибудь в волосы запустит, то соус на платье опрокинет, то дверью пальцы прищемит. Знает, зараза, что за его мордашку многие готовы золото к ногам губернатора кинуть. А если узнают, что по науке ублажения он отличник…       – Мне всё равно, – дёрнул плечом Матиас, даже не поворачивая головы.       – Не скажи. Всем хотелось бы попасть в лапы вежливого, нежного и обходительного воина.       – И где ты среди этих морд вздумал сыскать подобного? Они все изголодались без задниц слабого пола, любой накинется на тебя, как коршун на цыплёнка, и раздерёт соответственно.       – На тебя, между прочим, тоже, – Грайл обидчиво поджал губы.       – Все в равном положении. Так что особо на свои прелести не рассчитывай, не проймёшь.       – Смотри-смотри, это ж прославленный воин Фелистет! – вдруг восторженно подпрыгнул Грайл, осторожно указывая пальцем на первый ряд легионеров, расположившихся с вином и яствами у импровизированной сцены, где выступали танцовщики. – Как же он красив, в реальности ещё красивее, чем по слухам! Вот бы к нему попасть… Ооох, я уже прям ощущаю на себе его руки! Ты только глянь, какие они изящные, чувственные, и не поверишь, что он великолепный мечник…       Матиас отодвинулся от стонущего в экстазе Грайла, но его сердце предательски заколотилось. Да, именно за этим Фелистетом он и наблюдал из-за занавески. Яркая красота белокурого воина в белом плаще, небрежно открывающем могучие бугристые плечи, завораживала с первой же минуты. На его лице не было ни одного шрама, кожа белая, чистая, наверняка гладкая на ощупь, и это вовсе не показатель трусости, напротив, это означает, что он слишком профессионально владеет оружием, чтоб позволить врагу коснуться себя. Матиас не мог отвести глаз от его ярко выделяющегося на фоне занавесок профиля, а когда он со скучающим видом оглядывался по сторонам – конечно, в столице ему доводилось видеть танцы куда лучше – Матиас пугливо прятался, боясь, как бы его взгляд не поймали, не застукали его за бесстыдным наблюдением и не подумали чего.       Вряд ли это можно назвать любовью с первого взгляда, наложники в такую чушь не верят, но бедного парня определённо манило к прославленному герою, который, по слухам, в одиночку удерживал горный перевал целых десять минут, пока за его спиной перегруппировывались части разбитого легиона. Десять минут сдерживал натиск сотен врагов, чем позволил легиону собрать силы для новой, победной атаки. Сколько же раз он спасал своих товарищей от неминуемой гибели, и не счесть, о нём ходят легенды, одна абсурдней другой. Например, тот же Грайл утверждает, что Фелистет способен поднять на руки своего коня, что он и проделывал, когда его конь получал раны и не мог его нести. Чушь, конечно, Фелистет не выглядит настолько могучим, он был бы тогда просто горой мускулов, но его, безусловно, отличная мускулатура не страдает излишками, как раз в меру для того, чтоб быть красивой и добавлять хозяину неоспоримых бонусов.       Сам Матиас воспитывался в семье богатого винодела, владеющего самыми большими и плодоносными виноградниками в округе. Именно воспитывался: его родители давно умерли, пали жертвой дорожных разбойников, и винодел, приходившийся ему дядей, и то сомнительно, что родным, взял бедного сироту к себе в дом. Вроде как, в качестве члена семьи, что, конечно, добавило лестных слухов о нём как о человеке широкой души и косвенно восхваляло его вино, но в действительности Матиас всё больше напоминал прислугу, если судить о работе, которую он делал по дому. Так что да, Матиас мог быть полезным в хозяйстве, умел готовить (по крайней мере, себе он всегда готовил сам), умел чинить и стирать одежду, обращаться с лошадьми (его не заставляли, он сам любил лошадей и предпочитал их компанию), прибираться в доме.       Когда губернатор обратился к виноделу, не желает ли тот отдать кого-нибудь из своей семьи в наложники, винодел, естественно, пожелал лично подыскивать своим сыновьям слабого пола пару, зато племянника отдал с радостью, за что получил от губернатора неплохие денежки. Да, наложники сперва покупались у своих семей, едва ли не как рабы, только за более высокую плату – она варьировалась в зависимости от внешности и талантов наложника – и после либо перепродавались хозяевам за ещё более высокую плату, либо давались в дар за особые заслуги. Заветной мечтой каждого наложника, как и любого представителя слабого пола, было получить в подарок от сильного пола Золотое Зелье, испив которое, слабый пол получал возможность рожать детей, но только от того, чей волос добавлен в данное конкретное зелье (в подавляющем большинстве случаев это был волос самого дарителя). Сие означало предложение родить дарителю ребёнка и, соответственно, стать его мужем. Матиас особо не рассчитывал получить такой подарок. Он был не из красавцев, никогда не озабочивался уходом за собой. От работы на виноградниках его кожа загорела, загрубела, обветрилась, щёки впали, под глазами то и дело возникали мешки, но это уже не от работы, а от чтения, которому он кое-как выучился вместе с детьми винодела и продолжал обучение уже самостоятельно. Фигура у Матиаса была тощая и неказистая, одно плечо чуть выше другого, никаких округлостей, одни острые углы, посмотреть не на что. На тощей жилистой шее, не знавшей украшений – по собственной прихоти своего хозяина – сидела небольшая заостренная книзу голова с длинными, чуть ниже лопаток, прямыми чёрными волосами. Сегодня они впервые были распущены по плечам, тщательно вымыты и расчёсаны. Чертами лица Матиас тоже не вышел: глаза тёмные и смотрят то напряжённо-отталкивающе, то с раздражённой злостью, мол, идите все лесом, я вас знать не хочу, брови тоже тёмные и густые, никогда не знавшие щипцов, что, конечно, не ставится слабому полу в достоинство, особенно же подкачал нос: он с горбинкой, а в некоторых местах Сандарна горбоносые люди считаются едва ли не разбойниками или тёмными колдунами. В профиль, да и анфас, чего уж там, Матиас здорово напоминает ворона, запертого в клетке и норовящего клюнуть каждого, кто просунет в клетку руку. Он вообще ожидал, что его отправят с солдатнёй, с каким-нибудь легионером, грязным, пропахшим потом, своим и лошадиным, грубым и озабоченным, но, поскольку Матиаса взяли из богатого дома винодела, обучали и тратили недешёвые ткани на его наряды да ароматные масла для его омовения, то уж приберегли парня для элиты легиона.       – Да ты меня не слушаешь! – Грайл обидчиво пнул его локтем в бок. – Я тут стою, распинаюсь, а он в облаках витает! Послушал бы, дельные советы ведь даю! Вот ты знаешь, где эрогенная зона у?..       – Заткнись, а? И без тебя тошно.       – Вредный у тебя характер. Про рожу я вообще молчу. Вот отправят тебя к Демиду, попляшешь!       – Что ещё за Демид?       – Генерал! Совсем с луны свалился, имени генерала легиона не знает! Вон он, сидит.       Грайл указал на мужика, спрятавшегося в дальний тёмный угол и уткнувшегося в какую-то бумагу перед собой, не обращая никакого внимания на сцену. Он даже не подумал принарядиться на чествование в губернаторском доме, и абсурдно было бы предположить, что генералу не во что переодеваться: на нём была боевая кольчуга, с которой свисала тигриная шкура, служившая плащом – знак его генеральского звания. Тёмные жёсткие волосы были коротко и очень неаккуратно обрезаны, на левом виске виднелся старый шрам, правая щека была уродливо разорвана и кое-как зашита, такие же густые, как у Матиаса, брови хмуро сдвинуты к переносице, смуглое лицо выражало мрачную пугающую задумчивость. Казалось, он сейчас решает, скольких рабов казнить, кого и как именно, и прокручивает в голове упоительные картины кровавой расправы.       – Мда, неприятный тип. А что, его все боятся?       – Ещё бы! – фыркнул Грайл. – Даже в глаза ему лишний раз не смотрят. Он ни с кем не церемонится, недаром 9-й Тигровый – самый дисциплинированный легион, по крайней мере, слывёт таким. В генералы он не за выслугу лет выбился – молодой, вроде как, не старше тридцати – и уж тем более, не по связям. Говорят, его родители вообще из крестьян. Но никто, даже красавчик Фелистет, не оспаривает его боевых качеств и талантов. И авторитет железный. Страшно подумать, что он сделает со своим наложником. Отказываться не принято, но губернатор озабоченно шептал ещё третьего дня, что генералу надо подыскать кого-нибудь, кого не жалко: всё равно Демид либо вышвырнет наложника солдатне, либо вместе с рабами отправит его в своё поместье, да так потом из рабской среды и не заберёт, либо…вообще прикончит на месте, чтоб не возиться с «грузом».       – Он что, импотент? – Матиас нервно сглотнул, по спине пробежал холодок: вот для чего, наверно, его и оставили среди «хороших» наложников, спецом для генерала, потому что, если кого и не жалко, то только его, Матиаса.       – Чёрт его знает. Всякие оригиналы бывают. Говорят, у него слишком нежные отношения с его конём… Ой, кажется, началось! Ну, удачи!       И запугав Матиаса ещё больше, Грайл легкомысленно упорхнул. Между тем, танцульки на сцене прекратились, и губернатор, весь на пафосе, вышел с большим свитком. Сейчас будет зачитывать имена элиты легиона и имена наложников, которые пожалованы соответствующим легионерам. Матиас весь обмер, сжался за занавеской и впервые понял, как ему на самом деле страшно. Мельком глянул на других, сбившихся в кучку поодаль. Все нервничают, но веселы, перехихикиваются и с любопытством вытягивают шеи, стараясь рассмотреть заранее своих будущих хозяев. Они даже довольны, что им перепали такие бравые вояки, и у всех, небось, тайные надежды получить однажды Золотое Зелье. Уж всё, что от них зависит, они сделают, ублажат каждого по высшему разряду… Вот некоторые уже получили хозяев, радостно выпархивают из-за занавески, идут к тем, кому их подарили. Легионеры, получив наложников, улыбаются, усаживают их рядом, обнимают за талии, знакомятся, у всех сразу томная поволока на глаза наползает, некоторые прям нетерпеливо ёрзают на лавках, мечтая скорее утащить наложника в шатёр и опробовать его в деле. Ого, Грайла пожаловали Фелистету! Что-то болезненно укололо Матиаса в сердце. Повезло гадёнышу, такого красавца отхватил, ещё и героя. Ну, это было ожидаемо, Грайл ведь смазливый отличник, губернатор и не скрывал, что считает его жемчужиной среди набора наложников. Слегка отдавшись мрачным мыслям о несбыточности всех его надежд, Матиас пропустил самое важное: со сцены прозвучало его имя. А имя того, к кому он должен идти, он прослушал.       – Кто?.. – он беспомощно обернулся к ещё оставшимся за занавеской наложникам.       – Генерал Демид, – сочувственно шепнул ближайший из них.       – Что?.. Серьёзно?.. – сердце у Матиаса окончательно упало.       – Да мы все ещё с утра знали… Прости, друг, не хотели тебя расстраивать, губернатор тебя для него и оставил, он сам проговорился… Да иди же ты, иди, там все уже роптать начинают!       Под удивлённо-любопытными взглядами легионеров Матиас выполз из занавески и ни жив ни мёртв отправился в отдалённый угол к генералу. Он мельком замечал, с каким презрением на него смотрят легионеры, хотя некоторые из них тоже сочувствовали. Похоже, все заранее догадывались, что именно сделает с ним генерал, может, даже пари заключали. При близком рассмотрении Демид оказался весьма широкоплечий, могучего телосложения, с мощными руками, широкими мозолистыми от постоянных упражнений с оружием ладонями (Матиас прямо вздрогнул, представив, как его ударят эти грубые лапищи), кроме кольчуги и плаща, на нём были грубые солдатские штаны и подбитые мехом тяжёлые сапоги. Он только мельком взглянул на остановившегося сзади наложника, и то не на лицо, а куда-то в район коленей, ленясь поднять на него глаза, и буркнул хриплым неприятным голосом:       – Стой тихо, не рыпайся. Чтоб ни звука.       Сразу, по первым нотам голоса, становилось ясно, что человек привык командовать. И привык, что его беспрекословно слушаются. Моментально потеряв к наложнику интерес, генерал опять уткнулся в бумагу. Матиас заметил, что это какое-то шифрованное послание, весь лист был усеян чёрными закорючками, и близко не напоминающими ни буквы, ни цифры, и генерал медленно и упорно расшифровывал сие послание. Чествование не длилось долго, губернатор понимал, что каждому не терпится уединиться с наложником, поэтому его поздравительная речь длилась от силы минуты три, потом все шумно встали, дружно гаркнули тост за победу Сандарна, осушили кубки и стали быстро разбредаться в разные стороны в обнимку с живыми подарками. Генерал тоже встал, оказавшись всего на пару сантиметров выше Матиаса ростом. Это не означало, что он был низкорослый, это Матиас вышел высоковатым для слабого пола, что тоже не считалось достоинством.       – Ты, парень! Бери сундук и неси за мной, – буркнул он, мощным пинком выдвигая из-под стола деревянный, окованный железом сундук. Потом развернулся и потопал прочь, обременив себя только бумагой и мечом.       Матиасу прямо краска в глаза бросилась. Всех наложников выводят бережно, почти как равных, а его заставляют тащить генеральские пожитки, как…как раба! На глазах у всех! Боги, за что ж такое наказание?! Матиас не торопился выполнять приказ, он подождал, пока зал почти опустел, чтоб как можно меньше было свидетелей его позора, только потом подхватил сундук и поволок наружу. Ноша оказалась тяжёлой, за несколько секунд мышцы рук начали ныть. К тому же, сундук был грязный, и белое нарядное платье парня быстро запачкалось у бёдер. И стоило переводить на него дорогую ткань? Никакие наряды не способны сделать Матиаса привлекательным, неужели губернатор этого не понял и напрасно растранжирил деньги? С трудом высмотрев в наступившей ночи тигриную шкуру генерала, Матиас побрёл за ним. Руки всё сильнее оттягивало. Хорошо ещё, что он был закалён физическим трудом, кое-какие силёнки у него имелись, а то не донёс бы он ношу до самого лагеря. К счастью, на него почти не обращали внимания, все легионеры были заняты своими проблемами и думали только кое-чем ниже пояса, не воспринимая ничего вокруг. Шатёр генерала стоял в самом центре лагеря и с виду ничем не отличался от остальных. И правильно, мало ли какие лазутчики окажутся в городе, зачем, чтоб они заранее знали, где опочивает главный враг? Внутри не было никакого особого убранства, как Матиас, собственно, и ожидал, всего лишь большой крепкий стол с кучей бумаг и карт, скамеечка рядом с ним, грубая лежанка из досок, едва прикрытых какой-то тканью – генерал, конечно, проигнорировал предложение губернатора устроить мягкое ложе для приятного времяпровождения с наложником – куча тряпья в углу и куча оружия в другом углу. И всё. Первым делом генерал зажёг лучиной лампу на стене, сбросил на лежанку тигриный плащ и показал на пол рядом со столом.       – Ставь сюда.       Матиас с громким стуком почти уронил сундук на указанное место, руки уже не держали его, и испуганно сжался, подумав, что ему влетит за такое обращение с хозяйским скарбом, но генерал не обратил на это внимания, снял с пояса ключ, открыл сундук, извлёк из него бутылку зелёного стекла, кружку, набулькал себе из бутылки подозрительно пахнущей травами коричневой жидкости, спрятал бутылку обратно, закрыл сундук, уселся за стол и снова сунул нос в бумаги. Матиас застыл рядом, стараясь громко не дышать, хотя дыхание сбивалось, по лицу тёк пот, волосы мерзко налипли на лицо, а их даже не уберёшь: руки-то грязные, на лице останутся пятна, а вдруг это только раздражит генерала? Платье безнадёжно испорчено. Вся жизнь, похоже, безнадёжно испорчена. А Демид, кажется, совсем забыл о нём, шелестит картами, проводя по определённым участкам чёрным грифелем, вчитывается в шифрованные и нешифрованные донесения, сверяет сведения, полученные из них, с показателями карт и изредка прихлёбывает из кружки. Его таинственный напиток, вроде бы, не на спирту, какой-то травяной отвар, наверное, для сохранения бодрости и внимания. Прошло, наверно, не меньше часа, в лагере уже не слышно никакого движения, все легионеры сидят по шатрам, вернее, лежат и получают удовольствие, а Демид весь в работе. У Матиаса ноги заболели стоять, и наконец он решился слегка кашлянуть, привлекая внимание. Реакция генерала напугала его до полусмерти: он резко вскочил из-за стола, одновременно выхватив из-за пояса кинжал, и вот этот кинжал уже дрожит у горла несчастного наложника.       – Ты кто такой?! – рявкнул Демид, злобно блестя на него жуткими чёрными провалами глаз.       – М-мат-тиас… – заикнулся весь бледный парень. – Ваш…наложник…       – Тьфу ты, чёрт! – Демид спрятал кинжал и грязно выругался. – Какого лешего ты тут стоишь?! Не видишь, я занят! Иди погуляй…не знаю…займи себя чем-нибудь!       «Он действительно забыл о моём существовании! – с колотящимся сердцем думал Матиас, охотно выпрыгивая из шатра, подальше от этого зверя. – Его волнует только стратегия и тактика, только война, смешно даже думать, что в его голову хоть на мгновение может проникнуть мысль, что наложника можно и нужно трахать, а не только заставлять его сундуки таскать! Чёрт, даже не знаю, радоваться мне или печалиться? Наверно, лучше сундуки, чем… Такой тип ведь и правда разорвёт, как лягушку, если вдруг ему захочется плотских утех». Бесцельно проблуждав пару минут и уняв сердцебиение, Матиас огляделся. Ни в одном шатре не горел огонь, зато отсюда, с улицы, очень хорошо было слышно, что лагерь наполнился сладострастными стонами. Отовсюду слышались охи-ахи, протяжные пошлые вскрики, мычание и активное ёрзанье. У ближайшего шатра ритмично дёргался полог, стенку противоположного явственно сжала в порыве страсти чья-то рука. Вокруг был сплошной разврат. Матиас снова густо покраснел, чувствуя себя, как застуканный на месте преступления вор, застыдился и попытался найти место поспокойней, но такового не было. Куда ни ткнись, везде одни и те же звуки, невольно рисующие в голове одинаковые пошлые зрелища. Он даже уши заткнул, но не помогало, стоны пробивались всё равно, да и глупо он, наверно, выглядел, с закрытыми-то ушами. Потом белое платье сыграло с ним дурную шутку: из-за него он был слишком заметен в лагере, и его вскоре отловили дозорные, два здоровенных воняющих бугая.       – А кто это тут у нас такой, а? – хихикали они, лапая Матиаса за плечи и дыша ему в лицо перегаром. Даже дозорные напились, и это в самом дисциплинированном легионе. – Никак, милый мальчик ищет приключений на тощенькую попку? Так мы соглааасны!       И Матиаса попытались ущипнуть за задницу. Он отпрыгнул, рванулся прочь, но его грубо сгребли в охапку и сразу, не теряя время на разговоры, разложили прямо на траве. Один мёртвой хваткой сжал ему обе руки, другой недвусмысленно задирал ему платье и высвобождался из штанов.       – Идиоты, я наложник генерала Демида! – истошно заорал Матиас, думая, что сейчас ему вывернут запястья, и смутно надеясь, что генеральское имя обеспечит ему защиту. Собственно, не прогадал, дозорные сразу остановились и встревоженно переглянулись.       – Да? А какого хрена ты тут шляешься, наложник генерала Демида? – в их голосах чувствовалось ужасное разочарование.       – Он занят и отправил меня погулять! Я всё о вас расскажу, кретины! – Матиас посмелел и решил ещё пригрозить для острастки. И это сработало, его даже аккуратно подняли с травы и попытались слегка отряхнуть ему платье. Хмель с обоих заметно слетел.       – Ну ладно, поговори тут ещё… Давай, топай, – припуганно засуетились дозорные. – И не шляйся по лагерю, посиди хоть у генеральского шатра, а то ещё примут за шпиона и пристрелят.       Матиас так и сделал. У него чуть инфаркт не случился, когда возникла угроза изнасилования, и его собственный страх его здорово разозлил, однако второй раз рисковать задницей не хотелось. Вдруг другие сразу закроют ему рот и только постфактум выяснят, на чьего наложника покусились? Прошёл ещё час, заметно похолодало, и неподвижно торчащий у генеральского шатра Матиас начал замерзать, в одном-то лёгком платье. Во всех шатрах уже стихла возня, стихли крики и стоны, удовлетворённые легионеры и их измотанные наложники спали в тепле, под шерстяными одеялами. Один Матиас торчал на улице, как пёс цепной, и чувствовал себя последним отбросом общества, пониже даже рабов: рабы-то тоже дрыхнут в тепле, их никто в грязном куске холодной ткани за дверь не выставляет. В шатре Демида всё ещё горела лампа, и окончательно замёрзший Матиас решился заглянуть внутрь. Демид торчал за столом в той же позе, что-то старательно выводил на карте, кружка опустела и была отставлена на сундук, чтоб не мешала. Почуяв холодное дуновение, генерал дёрнул плечом и сердито зыркнул на вход.       – Опять ты? Закрой шатёр и ложись спать! – он грозно кивнул на кучу тряпья в углу.       Матиас даже обрадовался этому приказу, торопливо юркнул в шатёр, тщательно затянул шнурки на входе и зарылся в эти неведомые тряпки, пахнущие железом, травой, свежевспаханной землёй и немного навозом. Что бы это ни было такое, оно было тёплое, и Матиас ничем не брезговал, лишь бы согреться. Только на мгновение в голове промелькнула мысль, что он совсем не так представлял себе воссоединение с хозяином, не для того мыл и распускал волосы, наряжался в дурацкое платье и берёг девственность до двадцати лет. А хотя…пошло оно всё. Надо поспать.       Утром его разбудили крики снаружи, ржание лошадей и бряцанье оружия. Он встревоженно подхватился, торопливо проморгался, тут же вспомнил, что вчера случилось, и лихорадочно огляделся. Генерала в шатре не было, бумаг на столе тоже не было, ни одной, куча оружия из противоположного угла пропала, пропал и сундук. Его что, бросили? Генерал уехал, забыв своего наложника, оставив его в городе? Ожидаемо, но что же с ним, Матиасом, теперь будет? Его имеют полное право отшвырнуть первому встречному, если законный хозяин от него отказался…или прямо здесь и сейчас отоварят первые попавшиеся легионеры… Чёрт, страшно высовываться наружу…но ведь надо, сейчас придут разбирать шатёр. Немного потоптавшись и поприслушивавшись к звукам снаружи – легион явно собирался вот-вот уйти из города – Матиас рискнул высунуться наружу. День был в самом разгаре. Половины шатров уже не было, по лагерю суетились пешие и конные легионеры, торопливо собирали свой скарб, грузили его на телеги обоза, и, как Матиас сразу приметил, в этом же обозе появились кареты, запряжённые тягловыми лошадьми, в них сажали одетых потеплее наложников. Всё же многие вояки решили взять их с собой. Генерала нигде не видно. Точно, бросил его. Теперь остаётся полагаться только на себя. Что же делать?       – Эй, ты! – рядом вдруг образовалось трое солдат в полном боевом облачении, все суровые и страшные. – Кто такой? Наложник, что ли? Потерялся? Ты чей?       – Я…ничей…я… – Матиас сперва растерялся и не смог придумать подходящие слова. Эти точно были не подходящие: солдаты сразу злобно осклабились и обступили его тесней.       – Ничей, значит? Отлично, тогда будешь наш. Ребята, у нас ещё есть с полчасика? Давайте кинем жребий, кто первый его попробует!       Ситуация сложная. Именем генерала уже не отделаешься, генерал его бросил. Что ж…надо попытаться защититься, он ведь не нежный безропотный птенчик! У одного из солдат за поясом слишком откровенно торчал кинжал, засунутый неаккуратно, впопыхах и, наверно, на нетрезвую голову. Рванувшись вперёд, Матиас выхватил этот кинжал и стал в боевую позу. Мало кто знал, что он, живя у дяди-винодела, обучался кое-какому бою у местного кузнеца и его сыновей. Конечно, ему не могли показать серьёзные боевые приёмы, только что-нибудь общеизвестное, но это общеизвестное удавалось парню отлично. Физически не слабый – для слабого пола – ловкий, гибкий, легко обучаемый, Матиас, в принципе, мог постоять за себя с оружием в руках. Солдаты расхохотались при виде его воинственности, один ухватил его за вооружённую руку и попытался вывернуть, но Матиас вырвался и нанёс длинный молниеносный удар кинжалом по плечу солдата. Плащ порвался и сразу обагрился кровью: на предплечье появился глубокий порез. Стало очень тихо, Матиас и сам испугался своего поступка. Пустить кровь легионеру…его ж могут приравнять к предателю и зарубить прямо на месте! А…а какая, к чёрту, разница?! Всё равно жизнь кончена! Парень отпрыгнул назад, выходя из окружения, и приготовился отражать другие атаки, которые не заставили себя ждать: обозлённые легионеры, грязно матерясь, бросились на него все трое сразу. Одному он попал ногой по причинному месту, другому умудрился засадить рукоятью кинжала в лицо и, кажется, сломал нос, во всяком случае, что-то хрустнуло, третий сам отпрыгнул, когда лезвие кинжала мелькнуло у самых его глаз. Матиас был им не противником в драке, но уж очень быстро он двигался, испуг и отчаяние добавили ему сил. Его схватили с двух сторон и попытались вырвать кинжал, но один получил ногой в колено, второму до крови оцарапало шею. Парень не шутил, он был готов драться насмерть. Вокруг уже начали собираться любопытствующие из легионеров, предвкушая потеху, кто-то даже одобрительно кричал Матиасу, словно он тут шутом перед ними выступал. Попытка завалить его на землю тоже не увенчалась успехом, Матиас с неожиданной силой пнул наглеца прямо под зад ногой, и солдат не удержал равновесие, растянулся у ног своих товарищей, невольно перекрыв им доступ к жертве. Вот это уже было похуже, чем кровопускание. Это неслыханное унижение, ещё и на глазах многих зевах. Все трое достали мечи.       – Что тут происходит? – вдруг сквозь ряды наблюдателей прорвалась гнедая лошадь, перед которой все торопливо расступились. На лошади восседал Демид в полном облачении и плаще.       – Вот он…этот…этот… – сбивчиво и стараясь не ругаться при генерале, попытался объяснить опозоренный солдат, тыча мечом в застывшего в боевой позе Матиаса, а остальные демонстрировали кровавые порезы как аргумент, что парня надо немедленно прибить.       – Он первый на вас напал?       – Да! – тут же нашёлся тип с порезанным плечом, поняв, что никто не подтвердит обратное.       – Врёшь, скотина! – крикнул Матиас. – Это вам, кобелям вонючим, целой ночи не хватило накувыркаться с собственными наложниками, нашли первого попавшегося бесхозного парня и вздумали ещё напоследок присунуть по очереди! Я бы вам отрезал за такое под корень, всем троим!       – Как это бесхозного? – генерал проигнорировал вопли парня, уцепился только за одно слово и очень грозно нахмурился. – Вообще-то, это мой наложник.       – Вообще-то, вы меня бросили! – Матиас уже не на шутку ярился и прямо нарывался на то, чтоб ему сразу отхватили башку. – Вы за всю ночь внимания на меня не обратили и приравняли к куче бесполезного тряпья, в которой я спал! Но пока у меня есть руки-ноги, я и сам за себя постою!       – Марш в строй, – генерал безапелляционно указал всем троим на выход из лагеря. Они мигом слиняли, чуя, что ещё легко отделались. Потом он порылся в притороченной к седлу сумке, достал свёрток с одеждой и швырнул в грудь Матиасу. – Переодевайся. Будешь моим оруженосцем.       – Ч-чего?.. – парень свёрток поймал, но кинжал не выронил. Его лицо забавно вытянулось от недоумения.       – Мне бесполезные люди в обозе не нужны. Поедешь рядом со мной в строю, потом тебя подучат обращаться с оружием. Начальные навыки есть, не пропадёшь. Это не обсуждается, у тебя пять минут на переодевание, легион строится на площади, шевелись!       И Матиас послушно побежал в ещё не разобранный шатёр переодеваться. Недоумение быстро сменилось радостью, особенно когда он увидел, что в свёртке есть штаны, настоящие грубые солдатские штаны. Их полагалось носить только сильному полу, и тут вдруг генеральской волей его приравняли к сильным. Это значит, что больше не будет вот таких беспардонных посягательств на его зад, и, хотя с виду он совершенно очевидно слабый пол, с ним будут считаться. Штаны за просто так не жалуют, особенно в армии. Они ещё и по размеру подошли, кажется, генерал позаботился об этом заранее. Ну ещё бы такой подвинутый на работе человек, как он, не придумал, как извлечь пользу из бесполезного подарка. У него идея с оруженосцем возникла, небось, сразу, как только он узнал про наложников. И…и хвала богам, что он оказался именно такой, боги, наверно, сжалились над несчастным Матиасом и послали ему именно такого хозяина, не нуждающегося в сексе, но готового приспособить своего наложника к делу сильного пола. Другой бы на месте Матиаса, небось, обиделся, загрустил, заистерил, а Матиас лихорадочно впихивал себя в штаны и плотную тёмно-вишнёвую рубаху, боясь только, что замешкается, и легион ускачет. Грязное ненавистное платье полетело в груду того самого бесполезного тряпья, словно парень раз и навсегда менял шкуру.       Легион не уехал, он построился в боевом порядке, и Матиас без труда нашёл генерала в его главе. Демид окинул его придирчивым взглядом, и тут к нему подвели вторую лошадь, серую в яблоках, симпатичную некрупную кобылу, с виду стоически спокойную.       – Твоё, – кратко буркнул генерал, указывая на кобылу. – Быстро заканчивай гардероб.       У седла кобылы тоже болталась походная сумка, а в ней – кольчуга, сапоги и плащ. Пока никакого оружия, но кинжал у Матиаса не забрали, значит, он может оставить его у себя. Хоть у парня не было сноровки в надевании подобных предметов, он на радостях управился неожиданно быстро. Кольчуга была тяжёлая, сапоги тоже, зато тёплые, и плащ тёплый. Ничего, это с непривычки, Матиас был уверен, что через пару дней не будет замечать никаких неудобств. В седле он держался хорошо, чем, кажется, заслужил одобрительное хмыканье генерала. Ну не пешком же Матиас ходил на окраину города, в дядюшкины виноградники, этак он бы только часа три на дорогу затрачивал, и лошадей, как уже упоминалось, он любил.       – Волосы прибери, – на руки Матиасу упала длинная тонкая полоска грубой ткани, и он поспешно завязал волосы в хвост и спрятал под плащ.       – Может, их вообще обрезать?.. – буркнул он, ни к кому не обращаясь, просто размышляя вслух, и удивился, услышав недовольное ворчание генерала:       – Не надо. Кой-чёрт, тут и так все куцые ходят… Выступаем!       Запели трубы, лошади нетерпеливо затоптались на месте, и 9-й Тигровый легион под громкие радостные крики собравшихся в отдалении горожан красивым строем выехал из города.

***

      Первые дни Матиасу было очень сложно. Целый день проводить в седле с редкими перерывами на еду оказалось мучительно, всё тело ужасно ныло и умоляло поместить его в горизонтальное положение. К тому же, легион, вступив на территорию Зербеха, оказался в холодной степи, продуваемой всеми ветрами, ночью невозможно было уснуть, зуб на зуб не попадал. Демид выдал ему меч, не самый лучший, но внушительный, довольно тяжёлый, и велел брать уроки у флегматичного седобородого мужика, который обучал новобранцев. Мужик мало разговаривал и внешне походил на некрупного быка, особенно взглядом, зато как ловко меч мелькал в его руках, и глазом не уследишь. Он буркнул Матиасу, что от него как от оруженосца требуется в основном прикрывать генерала в бою, то бишь, уметь орудовать щитом и только в крайнем случае – какой-нибудь острой железкой. Но, тут же оговаривался учитель, генерал у них такой, что в бою к нему приближаться опасно, так что Матиас будет предоставлен сам себе, а его звание чисто номинальное, чтоб как-то оправдать его нахождение в строю, ибо слабый пол в армии не служит. Посему в интересах Матиаса очень внимательно отнестись к обучению, от этого будет зависеть его жизнь. Никто не собирался учить его всем премудростям фехтования, только тому, что даст ему шанс выжить в горячей битве. И Матиас оказался вполне способным к этой науке, только первые дни он ходил весь в синяках на и без того вусмерть уставшем затёкшем теле. Ему ведь не делали скидок на пол, обучали как и всех. В процессе обучения он клял свою судьбу на все лады, тысячи раз падая, получая ссадины и порезы, с трудом успевая отвести наставничий меч от своей шеи, но в короткие часы отдыха он продолжал мысленно благодарить богов, что ему выпало именно это, а не участь подстилки под каким-нибудь солдатом или ещё хуже – подстилки под любым желающим.       С едой в легионе было всё хорошо, припасов много, и все самые лучшие, а с появлением в обозе наложников еда начала даже качественно готовиться. Впрочем, наложники готовили только для своих хозяев и то не все, лишь те, кто умел это делать, а всем остальным по-прежнему выдавались пайки, с которыми они могли делать, что угодно. Хотите – ешьте в сыром виде, хотите – жарьте-варите по своему скудному умению и просите богов, чтоб оказалось съедобно. Генерал тоже получал такой паёк, его рацион ничем от других не отличался. И в основном этот паёк, как подметил Матиас, съедался в своём первозданном виде. Поэтому сырого мяса генерал не брал, только если было копчёное, аналогично с рыбой, а в остальном он обходился хлебом и овощами, которые достаточно было просто порезать. У него не было ни времени, ни желания, ни умений готовить себе что-либо, он зависал то с картами и депешами, то с оружием, то с инспекцией походного лагеря. Да, генерал каждый вечер обходил весь легион и выискивал, где что-нибудь не так, как надо. Иногда он это делал прямо в процессе приёма пищи и тыкал легионерам в неполадки огурцом, который как раз жевал. Никто ему на это ничего не говорил, ибо, если неполадки не будут устранены, генерал этот огурец им в зад впихнёт и прокрутит раз десять. Матиас за этим наблюдал и однажды решился приготовить генералу ужин самостоятельно. Только Демид выгребся за пайком, как перед ним появились горшочек супа и большая миска с салатом и большим куском хорошо прожаренного мяса с хрустящей корочкой. И ломоть свежего хлеба. А над всем этим – напряжённая рожа Матиаса.       – Я вам приготовил…вот… Я особо не умею, только себе раньше готовил…но, по-моему, неплохо… Если что, я сам уже это ел, вы однозначно не отравитесь.       Генерал постарался сделать вид, что не удивился, принял угощение и подмёл всё за считанные минуты, даже ни разу не отвлёкся на бумаги. И хотя Матиас не услышал ни слова благодарности, вообще ни слова по этому поводу, он каким-то особым слабопольным чутьём почуял, что его стряпня пришлась по вкусу, генерал очень давно ничего подобного не ел. С тех пор по крайней мере раз в день Демид получал нормально приготовленную еду. Матиас не мог отвлекаться на готовку чаще, ему ещё требовалось многому научиться, чтоб не слиться в первом же бою. В обозе он сталкивался с другими наложниками, некоторые из них были с ним в тот день за занавеской в доме губернатора, и они смотрели на преобразившегося Матиаса с крайним изумлением. Его уважали, и не только как генеральского наложника – впрочем, всё чаще его называли именно оруженосцем, кажется, генерал лично приложил к этому лапу, – но и как вроде бы заслужившего (непонятно, чем) право носить штаны и оружие. Обозник выдавал ему лучшие продукты, другие наложники уступали ему лучшую посуду для готовки и остерегались заговаривать с ним, пока он сам не заговорит. И ни о чём его не спрашивали. Здесь они – почти бесправный слабый пол, а Матиас вооружён.       До боёв дело всё никак не доходило. Уже который день они медленно продвигались по степям Зербеха, и никто не пытался их остановить. Наконец в середине одного из таких дней генерал велел легиону остановиться и приготовиться к бою, но так, чтоб полная готовность была незаметна. Легионеры недоумевали, почему. Неужели Демид рассчитывал нарваться здесь на засаду? Разведчики доложили, что никакой опасности нет, со всех сторон голая степь, негде спрятаться. Однако его приказ выполнили. Демид выждал пару часов и повёл легион вбок от намеченного пути, туда, где на горизонте виднелся небольшой лес. Внезапно из него полетели стрелы, среди деревьев кто-то бегал, суетился, кричал. В лесу расположились лагерем зербехцы, довольно крупный хорошо вооружённый отряд. Они не собирались нападать на легион, держались от него в стороне, однако генерал велел их атаковать. Завязался первый для Матиаса бой. Он сразу оказался один среди агрессивных вражеских воинов, норовящих свалить его с лошади и разорвать на части. Вдруг стало очень страшно, захотелось повернуть назад и укрыться в обозе, но ведь его же засмеют. Нацепил меч, а по сути остался всё тем же наложником… Ну нет, надо хотя бы попытаться!       Битва закончилась довольно быстро, в пользу легиона, пленных повели на допрос, а генерал, не получивший ни царапины, увидел в отдалении своего оруженосца, вытирающего окровавленный меч о плащ поверженного врага. У него на кольчуге были брызги чужой крови, бровь рассечена, больше никаких повреждений. Кобыла вообще не пострадала. Выражение лица Матиаса было неожиданно довольное, губы так и растягивались в какой-то победной улыбке.       – Нравится? – окликнул генерал. Матиас поднял на него наивно блестящие глаза и кивнул.       – Ага… Семерых ухлопал… Хватит для начала…       Показалось, что на лице Демида тоже промелькнула улыбка, что-то вроде «ну вот, я с тобой угадал». Выяснилось, что этот отряд зербехцев был резервным, он базировался тут для того, чтоб ударить в спину легиону, когда тот схватится с основными зербехскими силами, которые ждут впереди. И Демид умудрился разгадать этот манёвр, даже точно вычислил базу резерва, хотя ни один разведчик ему ничего подобного не докладывал. Сведения от пленных тоже не волновали его, он заранее знал местоположение главных сил, их численность, вооружение и кто ими командует. Недаром он не отлезал от своих таинственных бумаг. Он, кстати, не знал, что Матиас, всё равно пытавшийся держаться поближе к нему в бою, чисто на всякий случай, а вдруг придётся выполнять обязанности оруженосца, наблюдал, как великолепно генерал управляется с оружием, как вокруг него образовывается «мёртвая зона», и любой, кто осмеливается пересечь её границы, тут же падает, сражённый насмерть с первого удара. Это суровое лицо со шрамами приобретает вдруг пугающую и одновременно притягивающую красоту, хочется наблюдать за ним, впитывая каждую мелочь его преображения, но, увы, то и дело отвлекают настырно лезущие враги, которые хотят тебя убить. Всё-таки генерал – замечательный образец истинного военачальника, обладающего как силой, так и интеллектом. Самоотверженный человек, посвятивший всего себя своему призванию, до такой степени, что все простые человеческие удовольствия стали ему чужды. И, может быть, Матиасу только так показалось, но каждого врага Демид старался убить наповал одним точным ударом, чтоб не доставлять ему мучений, по возможности даже не дать ему почувствовать боль. Это не хвастовство боевыми талантами, скорее уж своеобразная воинская гуманность.       Матиас готовил ужин, когда рядом с ним с несколько испуганной рожей образовался Грайл.       – И ты здесь! – удивлённо подхватился Матиас, узнав его симпатичную мордашку. Грайл был закутан в чей-то меховой плащ, под которым виднелось нарядное, но холодное платье.       – Да…меня вот взяли…сам не знаю, зачем… – судя по тихому дрожащему голосу, паренёк был сильно недоволен своей участью, но не смел роптать. – А ты…это…очень неожиданно… Из наших никто не ожидал… Губернатор, наверно, тоже был в шоке… Ты это…правда дрался сегодня?..       – Да, я лично убил семерых. Ты пришёл спросить, каково это, биться с легионерами? Я, честно говоря, не понял, не до того было, чтоб осознавать свои ощущения. Страшно, конечно, ни к чему скрывать, но потом мне даже понравилось. Правда, это упоительное чувство победителя…ты чего?       Грайл вдруг воровато оглянулся и склонился почти к самому его уху:       – Слушай, ты, говорят, готовишь для своего генерала…помоги мне приготовить ужин Фелистету, а? Ну будь другом… Видишь ли, я не совсем умею…совсем не умею…и он мной не доволен… Я его вообще боюсь, честно говоря…       – Боишься?! Ты же, вроде как, хотел к нему…       – Ну да, да, он красавчик, герой и вообще, но…у меня такое ощущение, что он относится ко мне как к вещи. Дорогой, симпатичной, иногда нужной, но вещи. И в случае чего запросто может меня выбросить или…сломать. Ну, вещи ведь имеют свойство ломаться… А ты своего не боишься?       Матиасу самому показалось странным то, что он ни капли не боялся Демида. Вроде как, недавно дрожал, представляя, какие ужасы с ним сотворит эта мрачная личность, а теперь дико было представить, что он на подобное способен. Матиас чувствовал к генералу огромное доверие, признавал в нём талантливого успешного лидера и, задаваясь вопросом, мог ли бы он влюбиться в такого типа, неожиданно для себя отвечал утвердительно. Может, он уже влюбился и не заметил?..       – Ладно, попасись где-нибудь подальше, не маячь. Приготовлю я твоему красавчику ужин.       – Он любит морковь и куриную грудку. И ненавидит капусту, – радостно нашёптывал Грайл.       Обозник удивился, когда Матиас взял у него морковь и не взял капусты.       – Генерал морковь не любит, – счёл он своим долгом напомнить.       – Это для Фелистета. Я готовлю ему, – а Матиас не счёл нужным скрывать сие. Ну подумаешь, какая разница, он же не минет этому Фелистету делает, а всего лишь ужин.       Правда, когда Демид не получил свою еду в привычное время – как ни старался Матиас поспеть, а с двумя ужинами замешкался – и пошёл получать свой паёк, наверняка думая, что оруженосец ведь не обязан кашеварить, и к хорошему привыкать не стоит, обозник ему тут же донёс:       – А ваш налож…оруженосец готовит для Фелистета. Даже знает, что тот морковь любит и курятину, а капусту ненавидит. И за что, отличная ведь капуста, я сам лично запасал! Вот скажите, ваша милость, разве плохая капуста?..       – Хорошая, – рассеянно кивнул генерал. Кажется, его лицо побледнело, и шрамы слегка дёрнулись, но больше ничего не изменилось, и к чему были эти мелкие перемены, непонятно. – Мне нравится капуста. Паёк оставь. Сегодня я ужинать не буду.       – Да как же это, ваша милость, всем ведь надо… – но генерал уже удалялся прочь.       Через какое-то время, спровадив счастливого Грайла с чужой едой, Матиас зашёл в шатёр генерала. Тот впервые удивился его визиту и не успел это скрыть.       – Ваш ужин…       – Мой?.. Ты уверен?       – Конечно уверен, странный вопрос, – Матиас тоже удивился. И действительно, в принесённом супе не плавало ни единой морковинки.       – А…ну ладно… – генерал порывался ещё что-то сказать, но закрыл рот, будто сам себе мысленно дал подзатыльник за несдержанность.       – Тогда…я могу идти? – оруженосец чуял, что с генералом творится неладное, и начал волноваться.       – Можешь, – он уже взялся за полог шатра, но его всё же остановили. – Погоди. Если ты хочешь перейти в наложники к кому-нибудь другому, просто скажи мне. Я всё устрою.       Матиас замер, сердце пропустило пару ударов, а потом в лицо бросилась краска. И это было не смущение. Это была смесь гнева и обиды. Почему-то эти слова прозвучали для него не менее унизительно, чем если бы ему предложили пойти по рукам солдатни. Генерал был болезненно бледный и страшным ненавидящим взглядом сверлил запасное седло, валяющееся в углу шатра. Словно это седло было виновато в некоей ужасной перемене в его жизни.       – Спасибо за заботу. Я подумаю, – если бы превратить каждое слово Матиаса в нож, то генерал был бы уже истыкан ножами, как дикобраз иглами. Конечно, хлопнуть дверью у оруженосца не получилось за неимением двери, но пологом он хлопнул не хуже, чуть шатёр не обрушил.

***

      Каким-то невероятным образом основным силам зербехцев стало известно, что их резервный отряд нашли и разбили, поэтому встреча с этими основными силами произошла отнюдь не на том месте, где рассчитывал Демид, а гораздо раньше. На медленно вышагивающий легион внезапно налетели с трёх сторон, легионеры едва успели обезопасить обоз и построиться для боя на три фронта. Матиас же и испугаться не успел, когда вокруг стало черно от вражеских плащей и знамён, он только выхватил взглядом родной полосатый флаг и решил цепляться за него, чтоб его не отсекли от легиона, не оставили в одиночестве. Уходить было некуда, оставалось надеяться, что сбившийся в кучу посреди огромного поля легион сумеет выстоять, волна нападающих разобьётся об него, как о скалистый утёс, и дальше можно будет перейти в наступление. Уши заворачивались в трубку от яростного лязга мечей, боевых кличей и воплей агонии со всех сторон, от испуганного ржания лошадей и звуков падающих тел. Как бы Матиасу ни хотелось проявлять генеральскую гуманность в бою, он очень быстро сосредоточился только на том, как бы выжить. Кому-то удалось отрубить голову, кому-то руку, чья-то могучая рука едва не сдёрнула его из седла, но только сорвала с него громко треснувший плащ. Матиас плохо ориентировался в пространстве, картинка вокруг бешено мелькала, и он старался только не терять из виду полосатый флаг, стремился к нему, пробиваясь сквозь напирающие орды зербехцев, больше выезжая на джигитовке и топча противников конём, чем взмахивая мечом. А потом он понял, что это не флаг, а тигриная шкура на генеральских плечах. Он пробился к генералу, то есть, в самый фронт, в первые ряды сражающихся, где творился основной ад. И какого хрена он это сделал, нет бы отсидеться… Оп, а вот и его кобылу убили. Жалобно заржав, она встала на дыбы, сбрасывая седока, и затихла с пикой в груди.       Генерал сражался отчаянно, как дикий зверь. Он не желал признаваться самому себе, что нападение застало его врасплох, что он немного недооценил силы противника, и теперь в его движениях не было поражающей точности, какой-то даже будто лёгкости боя, хотя он по-прежнему создавал вокруг себя «мёртвую зону», но теперь удерживать её было всё труднее. Из-под его меча летели ошмётки человеческой плоти, головы и части тела, его конь сбивал с ног неосторожных, подошедших слишком близко, а когда и его коня подстрелили, он в пешем бою только пуще разошёлся. Вокруг него то и дело падали сражённые легионеры, первый ряд уже полностью сменился, на место убитых приходили новые, пока ещё было кому приходить, а генерал всё ещё стоял колоссом и даже не пятился назад. Его с ног до головы заливала кровь, однако его ноги будто вросли в землю, руки мелькали с такой скоростью, что отбивали летящие стрелы, его голос рычал, словно он воплотился в тигра, чью шкуру носил на плечах. Ну…и много других пафосных слов можно было бы про него сказать, если б внезапно в него не прилетело копьё, прямо куда-то в район желудка. Конечно, на генерале был панцирь, но, когда всадник на всём скаку всаживает в тебя длинную острую палку, панцирь спасает примерно так же, как черепаху, когда на неё наступил слон. Демид упал на мёртвую тушу коня, успел почувствовать, что под плечами жарко от вытекающей конской крови, а потом и на животе стало жарко, уже от собственной крови, и наконец в мозг поступила боль, заставляя хрипеть в попытках кричать и застилая глаза мутной плёнкой. Прямо на него бежал вражеский воин с мечом в замахе. То ли проткнуть решил генерала, то ли – скорее всего – отрубить ему голову. Неизвестный всадник не смог остановиться и развернуться, чтоб добить важную вражескую шишку и поиметь лавры генералоубийцы, а вот этот ушлый тип не побрезговал доделать чужую работу. Потом, небось, будет ходить по лагерю зербехцев, который они раскинут на месте гибели 9-го Тигрового, трясти генеральской головой, насаженной на пику, и купаться в овациях и хвалебных выкриках, впишет своё имя в историю и так далее… А хотя нет, не впишет. Ему до анналов истории оставалось пару шагов, генерал уже почти чувствовал лезвие на своей шее, но справа на этого молодчика напрыгнул знакомый тип в тёмно-вишнёвой рубашке под кольчугой. Матиас. Решил поиграть в полноценного оруженосца, дурачок. Однако у него хорошо получилось сбить с ног претендента в генералоубийцы и со всего размаху всадить меч ему в грудь. Демид ещё услышал громкий звук ломающейся грудной клетки противника и поразился, с какой же яростной силищей бил этот типичный представитель слабого пола. Потом Демид отключился.       Матиас был один против полчищ врагов, которые валили отовсюду. Многие из них не понимали, что под их ногами лежит недобитый генерал, и не охотились за его головой, зато прекрасно видели эмблему Сандарна на кольчуге мелкого парнишки, кажется, слабопольного, и желали его убить просто потому, что в бою положено убивать врагов. Матиас же совсем не думал в тот момент об аховости своего положения и не строил планы спасения кого бы то ни было, вся его мыслительная деятельность ушла на вспоминание усвоенной военной выучки. Как правильно держать меч, чтоб удар не смазался, как, когда и куда наносить наиболее сокрушительные удары, как уходить от вражеских атак…а ведь задней стенкой черепа он ещё помнил, что рядом валяется полудохлый генерал, и он, Матиас, сам решил в одно мгновение, что должен защищать его, пока самого не проткнут чем-нибудь. Пусть это будет его последним делом на земле. И желательно, чтоб Демид в итоге спасся. Как бы там ни было, а он оказался лучшим человеком из всех, с кем Матиас пересекался в жизни. Парень, конечно, не считал убитых и раненых, которым лично причинил телесные повреждения разной степени тяжести, и он здорово удивился бы узнав, что этот счёт перевалил за дюжину, когда откуда-то слева послышались звуки смутно знакомых труб. Вернее, трубы были по звучанию очень похожи на те, в которые трубили в легионе, только играли они что-то другое. Зербехцы ужасно засуетились, отпрянули назад и отстали от Матиаса. Бедный парень тут же обнаружил, что совсем не может стоять на ногах. Ранили его, или это он от усталости, с непривычки, но он упал прямо там, где стоял. Последние силы ушли на то, чтоб подползти к генералу и кое-как закрыть его своим телом. Авось их обоих сочтут мёртвыми и не пожелают потыкать в них железками для проверки. И сознание из Матиаса тоже начало потихоньку уплывать.       Потом его растолкали и перевернули на спину. Сквозь полуприкрытые веки резанул яркий солнечный свет, и парень застонал. Казалось, свет узким лезвием вскрыл ему череп.       – Живы, оба! – радостно воскликнул голос рядом. На родном языке. – Несите к шатру вашего…       – Это что, мальчишка слабого пола? – перебил другой голос, резкий и совсем незнакомый. – У вас в легионе есть такие фрукты?       – Это…исключение. Генеральская прихоть. И учти, если он протянет ноги, генерал потом нас всех кастрирует. Кроме шуток! И этого вашего колдуна тоже, если он косорукий окажется.       Спустя полчаса Матиас был вполне способен воспринимать информацию. На выручку 9-му Тигровому подоспел 11-й Медвежий легион. Он шёл в Зербех с другой стороны, нарвался на две серьёзные засады и потерял в бою своего генерала. От самого легиона осталось меньше половины, зато это были самые отчаянные и опытные бойцы. Они по счастливой случайности оказались рядом как раз во время этого боя, ибо их путь всё равно лежал туда же, куда и 9-го Тигрового, и этот удар в тыл зерберхцам оказался переломным. Зербехцы дрогнули и отступили, потеряв существенную часть своих сил. Потери в обоих легионах были такими, что им было как раз впору объединиться, чтоб образовать один полноценный легион. По умолчанию – 9-й Тигровый, под командованием выжившего генерала Демида. Так потом и поступили.       – Все только о том и судачат, что ты спас генералу жизнь! – нашёптывал Грайл, стараясь выучиться у Матиаса премудростям готовки. – И чем тебя за это наградили?       – Ничем вещественным, – скромно улыбался Матиас, нарезая картофель в котелок. – Мне достаточно того, чтоб со мной считались, признавали, что я полезен легиону.       – И ты что…вот прям так просто был готов умереть?! – у Грайла были искренне круглые глаза. – В твои-то годы взять и пожертвовать жизнью…прям целиком!..       – Нельзя пожертвовать жизнью наполовину. Я вообще про это не думал. Рядом лежал генерал, надо было его защитить, иначе зачем он назвал меня оруженосцем?       – Ты, никак, любишь Демида? По-настоящему? Ну признайся, мне можно, я твой старый друг!       – Да ладно? Вот новости, оказывается, стоит спасти генералу жизнь, и сразу столько старых друзей обнаруживается. Не обижайся, Грайл, просто по-честному мы ведь с тобой только у губернатора на «учениях» познакомились. Ты мне дохлую мышь в постель засунул.       – Экий ты злопамятный! Подумаешь, пошалил немного!       – А теперь я могу, например, твои патлы под корень обрезать, тоже вроде как пошалю, и мне за это ничего не будет, потому что я оруженосец и, вроде как, герой, а ты бесправный наложник.       Грайл увял и в друзья больше не набивался, а Матиас только порадовался, как искусно он избежал крайне нежелательной темы о своих чувствах к генералу. Потому что чувства эти определённо были, теперь он совершенно ясно это понимал, но это только усложняло ему жизнь. Генерал Демид – настоящий ангел войны, всецело отдан ей и, кажется, существует только до тех пор, пока ему есть с кем воевать. Всего остального для него не существует. Кстати, в 11-м Медвежьем чисто случайно оказался состоящий на службе колдун, который буквально за один день вылечил все годящиеся для излечения раны соотечественников. Генерала подняли на ноги в первую очередь, и ещё пару суток спустя от его ран остались только багровые полоски шрамов. И никакой боли. Но ещё до этого Матиасу довелось отнаблюдать, как Демид волоком таскает туши мёртвых лошадей, которые решено было сжечь. Благородных животных не принято отдавать на растерзание стервятникам.       – Это очень странно… – робко буркнул Матиас, в очередной раз протягивая генералу ужин. – Я слыхал разные легенды про Фелистета, якобы он в одиночку способен устоять против сотен врагов и поднимает на руки коня, но всегда считал это слишком сильным преувеличением. А вот теперь я наблюдал вас, делающего подобные трюки. А Фелистет за подобным не замечен. Как так?       – Да вот как-то так, – буркнул генерал, набычив голову и рассеянно щипая хлеб. Похоже, ему не хотелось об этом разговаривать, но Матиас считал, что после собственного подвига вправе настаивать на разговоре.       – Если я правильно понял, Фелистету в легендах приписывают то, чего он на деле никогда не совершал, зато совершали вы? Почему так получается? Специально, что ли?       – Специально, – Демид продолжал щипать хлеб. В шатре повисло звенящее молчание. Оруженосец не был удовлетворён таким ответом и красноречиво ждал продолжения. Хлеб был отложен в сторону. – Ну что ты на меня так смотришь? Фелистет куда больше подходит для роли героя легенд. Сравни его и меня хотя бы поверхностно, и сам поймёшь…       – Нет, я не понимаю, хотя сравнивал вас обоих! Сравнивал только после того, как заметил расхождения между легендами и реальностью, – почему-то Матиас смутился и решил сделать сию оговорку. – Чем же Фелистет подходит больше, чем действительный герой?       – Ладно, растолкую. Читая и слушая всякие легенды, песни, сказания, народ рисует в своём воображении типичного героя. Каков типичный герой? Красив до безобразия, могуч до неприличия, высок, широк, статен, просто богоподобен! И если этот герой существует в реальности, то народ нельзя разочаровывать, предъявляя им кого-то, кто выглядит и ведёт себя совершенно не так, как в этих народных представлениях. Им нужно показать максимально соответствующую личность. Повторения подвигов для толпы от него никто не потребует, всем достаточно будет знать, что этот тип способен на героические поступки в случае, когда родина будет в этом нуждаться. Поэтому пусть лучше героем будет Фелистет. Он достаточно красив, в меру умён, хорошо обученный воин, умеет держать себя на публике, да и его статуя будет красиво смотреться на какой-нибудь площади.       – Но это несправедливо!..       – Ты ещё будешь тут рассуждать о справедливости! – генерал изо всех сил пытался разозлиться, хотя это плохо получалось. – Я же не твои подвиги другому приписываю, а со своими делаю, что хочу! Иди вон лучше… Фелистету ужин приготовь.       – Ещё не хватало… – Матиас покраснел. – Ему будут готовить ужин те, кто восторгаются им как героем легенд.       Пока генерал поедал свой паёк, оруженосец тихо сидел в углу и исподтишка наблюдал за ним. Шрамы на виске и щеке так забавно шевелились, губы блестели, глаза как-то странно моргали, будто в них периодически попадали соринки. Впрочем, генерал догадывался, что за ним наблюдают, и старался спрятать лицо, но так, чтоб Матиас не понял, что от него прячутся, ибо генералу не солидно, он должен излучать самоуверенность, даже если у него капуста к губе прилипла. Но в этот раз у Демида не получалось изображать кирпич, и эти его метания на грани смущения казались Матиасу невероятно милыми. Он откровенно любовался своим номинальным хозяином, его взгляд, наверно, физически ощущался, поэтому генерал поспешил умять свой ужин втрое быстрее обычного, глотал почти не прожёвывая, и в результате, когда он уже отодвинул посуду, молча намекая Матиасу забрать это и выметаться, его живот пронзила острая вспышка боли. Всё же рана о себе напомнила.       – Что случилось? – Матиас встревожился и присел рядом, видя, как вздулись жилы на лбу Демида, как он сжался всем телом и непроизвольно схватился за живот. – Рана, да? Позвать колдуна?       – Не надо… Я сам виноват… – и голос как-то сразу осип. – Ты иди, не задерживайся…       – Ага, встал и побежал. Дайте, я посмотрю, – Матиас попытался отнять его руки от живота и удивился, какие они холодные. – Да вы что, мёрзните? Здесь же тепло!       – Нормально всё… Иди, правда… – ни малейшей уверенности. Руки дрогнули. Кажется, дело здесь уже не в ране. Чужие-то лапки оказались тёплыми, мягкими и неожиданно ласковыми, хотя и на них уже образовались мозоли от упражнений с мечом.       – Я, конечно, не колдун, но кое-что в ранах понимаю. Ещё у дяди научился. Я его телёнка лечил, когда он брюхом на штакетину напоролся. Не упрямьтесь, здесь, может, пустяковое дело, но вы сами не справитесь без сноровки…       Демид сдался очень быстро. Его подкольчужную рубаху развязали, открылся вид на усеянную следами прошедших боёв могучую грудь. Свежая рана с виду не вызывала беспокойства, а когда Матиас бездумно погладил шрам кончиками пальцев, исчезла и внутренняя боль. Или забылась. Оруженосец всей кожей почувствовал вибрацию, исходящую от чужого тела – это бешено колотилось генеральское сердце. И температура кожи заметно подскочила. Грудь судорожно подрагивала от попыток скрыть участившееся дыхание, оттого вздохи выходили хаотичными и рваными. Нервно дёрнулся кадык – генерал судорожно сглотнул, из последних сил стараясь не выдать себя и не понимая, что уже и так весь как на ладони. У Матиаса в голове зашумело, его собственное сердце сорвалось с привязи и укатилось куда-то в пятки, вдоль позвоночника прокатилась волна холода, что-то странное, прежде незнакомое, завязалось тугими узлами внизу живота, и его горячее торопливое дыхание, кажется, раздавалось на весь шатёр. Это вид генеральской груди сотворил с ним такое, ощущение его кожи под пальцами, странное состояние генерала или всё вместе?..       – Уходи… – едва слышно прохрипел Демид, пытаясь не смотреть в лицо своего оруженосца. – Если ты сейчас же не уйдёшь, ты сильно пожалеешь…и я пожалею…       – О чём?.. По-моему, тут не о чем жалеть… – Матиас сам не узнавал своего слабого дрожащего голоса, а его рука, совершенно игнорируя мозг, медленно поднялась на грудь и поглаживающими движениями прошлась снизу вверх и обратно. Генерал рвано выдохнул сквозь зубы.       – Заклинаю тебя всеми богами и демонами в придачу, уходи, пока есть шанс! Я себя совершенно не контролирую, и после ты будешь смертельно обижен и зол на меня!..       – Клянусь всеми богами и демонами в придачу – не буду…       Слабый голос Матиаса завибрировал, в нём вдруг появились такие глубокие завораживающие ноты, что выдержка генералу изменила: он сгрёб своего оруженосца обеими руками, приподнял и жадно поцеловал его губы. Мягкие, горячие, чуть влажные, пахнущие какими-то овощами…такие детали мозг уже не фиксировал. Он только помнил, что с этим типом ни в коем случае нельзя обращаться грубо, и, хотя генеральские лапищи не выглядят способными на нежность, надо их заставить быть максимально нежными. Не торопиться… Легко сказать! Как остановить эти лапищи, когда они уже вовсю шарят по худому, нескладному, но уже заметно подкачавшемуся телу оруженосца, порывисто сминают его рубаху, стремясь почувствовать тепло кожи, но будто пугаются, не спешат миновать одежду и только водят по ней, охватывая, кажется, всё тело разом.       Целоваться они оба не умели, хаотично хватали губами губы, стукались зубами, осторожно касались языками и тут же пугливо убирали их назад. Такой решительный в бою генерал теперь казался беспомощней ребёнка, он действительно никогда не участвовал в подобном, даже не наблюдал, как это делают другие, и его знания здесь ограничивались представлениями, как это могло бы выглядеть. Матиаса специально обучали таким вещам, только сейчас вся эта наука полностью вылетела из головы. Возможно, он никогда всерьёз и не думал, что однажды её придётся использовать на практике, ему не хотелось ублажать кого бы то ни было, да и военная выучка это всё повытесняла, оказавшись гораздо нужнее для жизни. Но теперь ему ужасно сильно, до дрожи во всём теле, хотелось приласкать этого мрачного зацикленного вояку, растопить его и растаять самому, и пусть он делает со своим оруженосцем, что хочет, пусть ломает ему кости и раздирает плоть, лишь бы что-нибудь делал.       Кажется, Демид ещё боролся с взбесившимися желаниями тела, его рука очутилась в волосах Матиаса, будто стремилась вытянуть его из поцелуя за волосы, но беспомощно запуталась в густых тёплых прядях, невольно погладила по коже головы, и Матиас тихо застонал прямо в губы. Это оказалось чересчур приятно, парня повело вперёд, и он неосознанно прижался невесть когда успевшей оголиться грудью к чужой горячей пульсирующей груди. Теперь уже генерал издал короткий хриплый стон. Всё, отступать некуда. Он не избежал участи всех прочих своих легионеров и поддался неосознанным чарам своего наложника. Матиаса подхватили на руки, не разрывая такого же неумелого, но всё равно почему-то крышесносного поцелуя, и вот его спина уже чувствует под собой мягкую, прохладную, набитую соломой генеральскую лежанку.       Совершенно не так представлял себе Матиас «единение» с хозяином, о котором талдычили ему учителя школы соблазнения. Во всяком случае, вряд ли тогда, в городе, в шатрах, мимо которых он бродил с закрытыми ушами, происходило нечто подобное. Сейчас с ним обращались слишком нежно, будто всё его тело было покрыто ранами. Он совершенно потерял ощущение реальности, всё запуталось и смешалось в тяжёлом дыхании, в то коротких и почти жалобных, то протяжных и страстных стонах, в торопливых ласках, судорожных движениях навстречу друг другу и поцелуях, которые становились всё глубже, правильней – представление о том, как должно быть, само собой сменялось пониманием того, что им обоим реально нужно друг от друга. Матиас смутно осознавал, что его грудь просто полыхает от прикосновений чужих губ, эти же губы почему-то исступленно целуют его руки и ноги – об этом учителя соблазнения ничего не говорили – а от жадных выцеловываний шеи становится очень горячо внизу живота, хочется выгибаться вперёд и тереться всем телом о чужое тело.       Сначала было тесно и немного неловко, но потом стало совсем хорошо, и край мозга констатировал отсутствие на обоих одежды, прежде стеснявшей. В волосы Матиаса зарывались обеими руками и лицом, под руками бесконтрольно стонущего парня то и дело ощущались старые шрамы генерала, которые нестерпимо хотелось поцеловать, и, когда это получалось, генерал вздрагивал и сам подавался навстречу, кусая губы, чтоб не издавать смущающих его самого звуков. На обоих телах очень быстро не осталось необтроганных мест, и в мозг Матиаса вместе с острой волной удовольствия вломилось почти пугающее понимание того, что генерал ласкает губами его самые интимные места. Нет, вот об этом учителя говорили, но они утверждали, что наложник должен делать это с хозяином, и обучали, как правильно нужно это делать, чтоб довести хозяина до экстаза, а чтоб наоборот…       Конечно, в таком состоянии Матиас не был способен думать, по «науке» ли делает это генерал: ему было слишком хорошо, ногти, наверно, неосознанно оставили следы на чужих плечах, и даже смутное осознание того, что их могут услышать в лагере, не могло подавить стоны, доходящие чуть ли не до криков. А потом началось что-то совсем невероятное. В него проникли сначала языком, заставив выгибаться дугой на многострадальной, уже изъёрзанной лежанке, метаться по ней и кусать запястья, чтоб не кричать от острого, прошивающего насквозь наслаждения. Это тоже было сюрпризом, и, если учителя об этом и говорили, он явно пропустил это мимо ушей. Потом он смутно помнил, как с упоением вылизывал и обсасывал пальцы Демида, оказавшиеся у его лица и использующие каждую возможность успокаивающе погладить его по щекам и подбородку…а потом почувствовал эти пальцы в себе. Они медленно и осторожно поглаживали его изнутри, тело генерала напряглось, всей кожей вслушиваясь в ощущения замершего под ним оруженосца. Наверное, Демид ожидал, что это окажется больно или слишком неприятно, но Матиас только прижался к нему покрепче и выглядел скорее очень удивлённым, чем напуганным или страдающим. Потом тихие стоны удовольствия возобновились, начались даже просящие движения навстречу пальцам: очевидно, им удалось задеть внутри очень чувствительную точку, прикосновение к которой сразу вернуло прежнее помешательство. И хотя спустя короткое время оба тела явственно захотели большего, генерал долго медлил с этим и, возможно, так бы и не решился, если б Матиас не начал выстанывать совсем недвусмысленные просьбы, соблазнительно прогибаясь в пояснице и бросая из-под полуопущенных век такие пронзительные взгляды, что и каменный истукан возбудился бы. Этому его тоже учили, но сейчас это у него впервые получилось и совершенно ненамеренно.       Сначала была короткая, но яркая вспышка боли, она мгновенно заполнила собой весь организм, заставила глухо вскрикнуть, тут же уткнувшись в генеральское плечо, и выдавила слёзы, задрожавшие на ресницах. Вместе с тем боль слегка отрезвила, позволила осознать, что происходит, и сразу же за ней пришло сильное смущение. Всё лицо будто пожар охватил, руки судорожно сжались на могучих плечах, собственные плечи вздрогнули. Но Матиаса успокаивающе гладили по этим дрожащим плечам, по спине – особенно действовало, когда пальцы нежно пробегали вдоль позвоночника, задевая каждый позвонок – по волосам, целовали в шею, ключицы, полыхающее лицо, сцеловывали слёзы с ресниц и, будто бы прося прощение, обнимали губами губы. Боль быстро забылась, а спустя несколько упоительно медленных движений пропала совсем. Вернее, если она и была, стало строго не до неё.       Цепляясь всеми конечностями за Демида, задыхаясь от новых, безусловно, приятных ощущений и стараясь не кричать и не стонать слишком громко, Матиас буквально плавился, совершенно не чувствуя себя как отдельный организм, не в состоянии идентифицировать свои руки-ноги, но твёрдо знал, что их здесь двое, и они, кажется, сплавились в нечто одно. Наверно, это нечто выглядит очень странно, но оно очень правильное в таком своём существовании. Затем была ещё одна яркая вспышка, она напрочь вытеснила весь мир и вообще всё, заставила его как-то немыслимо изогнуться и замереть в беззвучном крике, на который уже не хватало воздуха и сил, вроде бы, даже глаза на какие-то мгновения перестали видеть, а в ушах сильно зашумело. И внутри стало как-то особенно горячо, просто прожигающе горячо, но от этого жара приходило фантастическое наслаждение. Тело генерала натянулось, как тетива, каждый мускул задрожал от напряжения, и Матиас отчётливо услышал хриплый стон у самого уха, от которого его в последний раз встряхнуло, как от удара током. А затем была всепоглощающая слабость, блаженная до умопомрачения.       Ещё слегка вздрагивая от пережитой вспышки, он чувствовал, как по виску генерала бежит капля пота, как трепещет в его груди сердце, будто лихорадочно копает себе ход сквозь грудную клетку, как смешивается их хаотичное громкое дыхание – обоим не хватает воздуха, и оба жадно вдыхают запах волос друг друга. И ни руки, ни ноги, умудрившиеся так тесно переплестись, решительно невозможно распутать, да и не нужно, так очень хорошо и уютно. Правда, Демид и сам потом ни за что не вспомнил, как он умудрился не навалиться на обессиленного Матиаса, не вдавить его в лежанку и неосознанно принял относительно удобную для обоих позу. Последнее, что помнил Матиас в ту ночь, проваливаясь в негу сна – быстрые лёгкие поцелуи на своём лице, словно невесомые прикосновения тёплого ветра.       Впервые генерал спал, как убитый, и разбудить его смогли только трубы подъёма, и то не сразу. Подхватившись, он мгновенно вспомнил, что было ночью – да и на лежанке остались недвусмысленные свидетельства этого безобразия – но Матиаса рядом не было. Он встал гораздо раньше, осторожно выскользнул из объятий, собрал одежду и убежал. Что произошло в его мозгу, какие мысли вложило туда наступившее холодное утро, непонятно, но генерал будто окаменел на несколько минут. Возможно, это состояние было для него сродни тому, в которое он впал бы, полностью проиграв войну и попав в позорный плен. Однако, когда он привёл себя в порядок и вышел к выступающему легиону, никто не заметил в нём никаких перемен. Всё то же холодное беспристрастное лицо и тяжёлый взгляд. Матиас всё так же ехал в строю рядом с ним, друг на друга они не смотрели. Оруженосец был бледен, мрачен и старательно скрывал, что ему больно сидеть в седле. Они перестали разговаривать вообще, хотя и раньше нечасто это делали. Ужин перед генералом возникал внезапно, в полной тишине, точно его призрак приносил, а потом так же исчезал почти не тронутый. Это всё грозило трагической развязкой.

***

      Степь скоро кончилась, началась скалистая местность. Легион подошёл к уже давно вырисовывавшейся на горизонте горной гряде. Разведчики доложили, что именно там базируются недобитые силы зербехцев, и туда к ним из глубины страны прибывают подкрепления. Генерал решил не подходить к горному перевалу, местонахождение которого вычислил по картам, а остановится на ближайшей удобной для лагеря местности и тоже ждать подкрепления. Из Сандарна должны были подоспеть ещё несколько легионов, не меньше трёх, и тогда армия была бы достаточной, чтоб безбоязненно переваливать через горы, невзирая ни на какие силы противника. Поблизости от избранного для лагеря места обнаружился горный поток и впадающий в него небольшой водопад. К потоку вёл узкий проход между двумя отвесными скалами, с которых водопад, собственно, и спадал. Наложникам разрешили сходить помыться, под охраной легионеров, конечно, и Матиас присоединился к ним. Он с наслаждением плескался в холодной шумящей воде, тихо повизгивал, плеща эту воду себе на грудь и энергично растирая пену от моющего порошка, который ему выдали в обозе. Наложники в целях безопасности держались вместе, но Матиас смело отошёл от них подальше, не желая, чтоб его созерцали в голом виде. И хотя те же наложники уже созерцали его в таком виде, на тех же учениях, казалось, что парень, надев штаны, будто бы отдалился от них, стал смущаться слабого пола, не утратив смущения перед сильным. Когда он уже потянулся одеваться, перед ним вдруг как из-под земли вырос Фелистет. Матиас быстро сгрёб рубаху и прикрылся ею, но даже не покраснел, поняв, что за его омовением наблюдали. Фелистет давно перестал вызывать в нём те чувства, что некогда в доме губернатора, теперь парень почти презирал этого красавчика, а конкретно сейчас – разозлился на такую беспардонность.       – Прости, я не хотел тебя напугать, – Фелистет же просто пожирал глазами нескладную непримечательную фигуру Матиаса, которая, тем не менее, уже начинала приобретать некоторые рельефы. По крайней мере, по плечевому поясу было видно, что сломать нос одним ударом парень может. Однако взгляд Фелистета скользил не по плечам, а по груди, животу и кое-чему ещё, прикрытому рубахой.       – Тебе это и не удалось, – мрачно буркнул Матиас, прикидывая, что до меча только один шаг.       – Правда? Мм, ты мне ещё больше нравишься, – Фелистет облизнулся, его глаза потемнели. – Обожаю злобных несговорчивых дикарей. Редкий экземпляр среди наложников.       – Я оруженосец.       – Сочувствую. Зная отношение генерала к плотским утехам, могу смело утверждать, что ты ещё девственник и не понимаешь всех прелестей бытности наложником.       Хотя Фелистет был в корне не прав, Матиас вспыхнул, краска мгновенно залила его лицо, шею и, казалось, вообще всё тело…которое ещё слишком многое помнило с той ночи.       – Слушай, я не буду морочить тебе голову объяснениями, почему в бытности наложником нет никаких прелестей, если наложник хоть немного мыслящий, – Матиас сделал шаг к мечу, коснувшись его ступнёй. – Давай без предисловий: какого чёрта тебе тут надо?       – Почему ты так нелюбезен со мной? А я слыхал, когда-то ты слюнями на меня истекал…       – Да вот, узнал, видишь ли, что ты только пафосно позировать с мечом умеешь, и, кроме симпатичной мордашки, у тебя достоинств-то и нет. Только мордашка с годами состарится и станет уродской, поэтому достоинство это сомнительное. Так есть у тебя дело, или просто решил на чужого наложника полюбоваться? Любуйся, только в сторонке, на почтительном расстоянии.       Теперь Фелистет вспыхнул. Кажется, он болезненно реагировал на намёки, что его подвиги – вовсе не его. Однако что-то в Матиасе его настолько привлекало, что он был готов и это проглотить. На лицо снова набежала улыбка, самая очаровывающая из его арсенала, самая притягательная и соблазняющая.       – У меня есть к тебе предложение, от которого даже тебе будет очень трудно отказаться.       – И всё же я попробую. Ну и?       – Брось, каждый наложник…каждый парень слабого пола мечтает вступить в законный брак. Я слыхал, что генерал готов отпустить тебя на все четыре стороны, но из гуманности не просто выкинуть тебя на произвол всех желающих бесхозного тела, а передать тебя с рук на руки любому, кого…хм…кого ты сам выберешь. Поверь, лучше кандидатуры, чем я, ты не найдёшь.       – Надеюсь, это утверждение подкрепляется неопровержимыми аргументами? – Матиас невольно усмехнулся, не скрывая, что предложение его удивило, но неприятно.       – М, а ты умный! Мне нравятся умные. Видишь ли, когда война закончится, я хочу войти в Военный Совет Сандарна. Военный советник – это больше чиновник, причём звание-то очень высокое, далеко не каждый офицер дослужится. Но моя слава способна поднять меня так высоко. И не говори, что она ложная, как бы там ни было, никто её у меня не оспаривает, – ехидная ухмылка. – Только есть одна загвоздка: военный советник должен состоять в законном браке и желательно иметь детей. Или чтоб его супруг вынашивал ребёнка. Семья – это гарантия хорошей репутации советника, наш народ куда больше доверяет семейным чиновникам, чем холостым. Дурацкие условности, способные, однако, пошатнуть мои карьерные планы. Итак, скажи мне, где ты найдёшь мужа выгоднее? Молодого, красивого, могучего, известного, да ещё и военного советника, м?       – А почему я? У тебя есть наложник, я его знаю, он красив, как раз тебе под стать, в меру умён, то есть, достаточно для того, чтоб быть хорошим супругом, отлично выучен всем аспектам замужней жизни, и уж он-то точно не помыслит отвергнуть твоё предложение.       – Грайл хороший, но…он обычный, – Фелистет едва заметно поморщился. – Таких, как он, огромное множество, подобные наложники все выучены типично, по одной школе. Да и красота его больше приобретённая, чем природная, в нашем походе с него уже слезла добрая половина лоска. Кстати, я слыхал, что мои вкусные ужины готовил мне ты по его просьбе.       – Ага. Значит, с твоей точки зрения я подходящий кандидат, потому что необычный? Ношу штаны, умею обращаться с оружием, не стремлюсь выглядеть лучше, чем я есть, не ищу ничьего внимания, независим и полезен в хозяйстве. Мда…наверно, я на твоём месте тоже выбрал бы меня.       – И ещё ты, кажется, знаешь себе цену. Такому, как ты, должно быть обидно не сделать исключительно удачную партию. Не упускай шанса, он сам пришёл к тебе в руки.       – Ты прав, один исключительный шанс пришёл ко мне в руки сам. Но…кажется, я его уже упустил. Извини, Фелистет, ты…ммм…не в моём вкусе.       Матиас отвернулся, натянул на себя рубашку и равнодушно занялся своим гардеробом, хотя всё его тело было как прижатая пружина, в любой миг готовая распрямиться. Он всей спиной чувствовал, что Фелистет раздосадован и разозлён, он запросто может сейчас наброситься и попытаться овладеть им силой, чтоб потом у него было железное право требовать его у генерала. Мозг лихорадочно просчитывал последовательность действий в такой ситуации, меч был в поле зрения, достаточно наклониться и резко развернуться, выставив его вперёд – и меч непременно угодит примерно в бедро Фелистету, не прикрытое панцирем. Однако Матиас уже почти завершил гардероб, а посягательств всё не было. Удивлённо повернувшись к легионеру, он увидел, что тот напряжённо всматривается вдаль, в сторону, противоположную той, где купались наложники.       – Что ты там увидел? – Матиас встревожился, поспешно натянул сапоги и взялся за меч.       – Как будто блеск металла на… Ах, чёррт! – вдруг из редкого кустарника вылетела стрела и звонко ударилась ему в грудь. Панцирь защитил, стрела срикошетила, но, если бы Фелистет не дёрнулся назад, она угодила бы ему в шею. – Нападение! Засада! Все назад, в лагерь!       Вопя это, он бросился бежать к наложникам, размахивая руками и наводя панику. Стрелы свистели уже отовсюду, парочка вонзилась в землю в миллиметре от сапог Матиаса. Он упал грудью на камни и сжался, то ли надеясь, что так в него не попадут, то ли притворяясь мёртвым. А Фелистет-то, герой недоделанный, вместо того, чтоб ринуться на врага, «громовым голосом своим разрывая вражьи сердца в клочья», как говорилось в легендах, поскакал резвым зайчиком в лагерь под благородным предлогом прикрытия несчастных полуголых наложников. Видя, что его уже не достать стрелами, из кустов, из-за камней и, кажется, даже из-под воды начали выпрыгивать зербехцы в защитных серо-зелёных костюмах. Заорав так, что даже вода отпрянула от них, они бросились вдогонку за Фелистетом и остальными. Наложники с громкими воплями выпрыгивали из воды и мчались к проходу между скалами, больше отсюда бежать было некуда. По реке поплыли части их одежды, брошенные в панике. Матиас вскочил и помчался в том же направлении, петляя по кустам. Он не сомневался, что подбежавшие зербехцы, не увидев вокруг него крови, непременно проткнут его пару раз. Ему вслед несколько раз выстрелили, но на бегу стреляли не прицельно, а останавливаться ради того, чтоб пришибить одного паренька слабого пола, никто не собирался.       Почти добежав до прохода, Матиас обернулся и понял, что зербехцы бегут куда быстрее наложников, те едва успеют одолеть сотню метров по скалистой местности до лагеря, как их догонят и…в лучшем случае, возьмут в плен, засада явно была рассчитана на отлов хотя бы десятка пленников. И куда подевалась обещанная охрана?.. А, вот и она, собственно. Всего три легионера, которые бросились наперерез потоку врагов и были за считанные секунды сметены. Матиас даже не заметил, что с ними делали, только по воде расплылось густо-алое пятно. Фелистет…его среди этих легионеров не было. Зато в межскальном проходе мелькнул его белый плащ. Мда, трудно назвать его трусом за такое бегство, он всё же не настоящий герой легенд, а здравый смысл подсказывает, что против такой массы врагов он один не устоит. Надо добежать до лагеря, поднять тревогу. А Матиас… Должен остаться и прикрыть его и остальных. Недаром у него меч в руке. Недаром даже Фелистет счёл его необычным. Недаром судьба подарила ему одну фееричную ночь с любимым человеком. Надо бы за это расплатиться.       На полном ходу Матиас вбежал в проход и замер, прислонившись спиной к холодным камням, взяв меч наизготовку и жадно дыша, стремясь надышаться на несколько минут вперёд. Сейчас будет короткий бой, который непременно закончится его смертью, но хоть несколько секунд выиграет для бегущих к лагерю людей. Тут узко, больше двоих одновременно в проход не пролезет. Тут можно закрепиться и выстоять немного даже против такой толпы. Вот первый зербехец подбежал к проходу, Матиас почти почувствовал на коже его горячее зловонное дыхание, потом, не успев ни о чём подумать, рванулся вперёд и одним махом отхватил ему голову. Сам не ожидал от себя такой силы, наверно, это от отчаяния и готовности героически умереть. Зербехцы не ожидали, что кто-то остался в проходе, они думали, что убили всех легионеров, и не наложникам же укрепляться в таком удобном месте. Второй лишился вооружённой руки и получил рану в живот, третьего просто столкнули вниз, и он покатился по камням в воду. Четвёртый едва не пронзил Матиасу ничем не защищённую грудь, но потерял равновесие и напоролся собственной грудью на меч. Мокрые волосы налипли на лицо оруженосцу, но не было времени их стряхивать, на него напирали с бешеной силой, он уже проиграл два шага, махая мечом во все стороны и всё чаще сталкиваясь с мечами противников, чем с незащищённой плотью. «Уже секунд пять продержался, я молодец», – мелькнула мысль, когда оружие вылетело у него из рук, оцарапав ладонь.       Матиас уже чувствовал в себе холодное лезвие, раздирающее тело, но это ощущение так ощущением и осталось. В действительности его оттолкнули, и он сразу увидел генерала Демида, разрубившего очередного нападающего пополам поперёк живота. Ничего себе силища! Матиас и обрадоваться не успел: глаза выхватили щит, выпавший из руки этого разрубленного, он метнулся к щиту, поднял его и стал рядом с генералом. Вот и довелось исполнить при нём роль настоящего оруженосца. С другой стороны прохода начали стрелять, и парень, закрыв генерала, уже расправляющегося с очередным зербехцем, просто отбил стрелы щитом. Свой меч он тоже умудрился подобрать, и когда в проход протиснулись одновременно двое, одного он взял на себя, ошеломил ударом щита в рожу, подрубил ему сухожилия на ногах и пронзил мечом горло.       – Значит, и этот подвиг не выдумали? – пропыхтел он, в бою коснувшись плечом генеральского плеча. – Десять минут один защищал горный перевал, вот как сейчас…не Фелистет, а ты?       – Вроде того, – это только показалось, или, услышав, что Матиас назвал его на «ты» и вообще заговорил с ним, Демид начал втрое быстрей и яростней орудовать мечом?       – Ну…теперь ты не один… Может, вместе быстрей управимся?       Ещё несколько секунд – или десятков секунд, или минут, понятие о времени сильно исказилось – и на счету неожиданно ловко орудующего щитом Матиаса было уже штук пять спасений генеральской жизни, за вычетом того, самого первого. Генерал полностью ушёл в атаку, не задумываясь о защите вообще, и Матиас не успевал задумываться, почему Демид так безоговорочно верит, что оруженосец успеет его закрыть. Обоих уже с ног до головы заливала чужая кровь, а может, уже и своя.       – Ты клялся, что не пожалеешь… Ты пожалел?.. – прохрипел Демид, снося очередную голову и заметно подустав. Наверно, он готовился погибнуть тут вместе с оруженосцем, только хотел прояснить напоследок мучившую его болезненную ситуацию.       – Нет…ни на секунду…и никогда… – рывок вперёд, замах щитом – и очередной зербехец кубарем полетел вниз, – не пожалею…       – Почему же ты ушёл?..       Если Матиас что-то и сказал, то его слова заглушили звуки труб легиона, раздавшиеся с той же стороны, откуда валили враги. Тревога была услышана, легионеры отреагировали оперативно, оседлали лошадей и обошли отряд нападавших со спины. В проход перестали ломиться, и Демид с Матиасом почти синхронно сползли вдоль каменных стен. Мокрые, окровавленные, грязные, задыхающиеся, они рисковали быть неузнанными своими же соратниками. И не сводили глаз друг с друга. Одинаковые напряжённые взгляды, будто пытающиеся проникнуть в чужие мысли.       – Что ты здесь делал?.. – наконец рискнул подать голос Матиас. – Подглядывал за наложниками?       – Собирался, но только за тобой, – честно сознался генерал. – И очень беспокоился. Думал совместить приятное с полезным. Но… – возникшая было грустная улыбка тут же сползла с лица, и лицо начали вяло оттирать от крови.       – Договаривай, чего уж там… Я уже кучу раз спас твою шкуру, заслужил откровенность.       – Я увидел вас с Фелистетом. Ты был…ну…без одежды, и он на тебя слишком откровенно пялился. Ты, вроде как, не возражал…ну…я и пошёл назад. Чтоб не мешать. Хорошо, что недалеко ушёл.       – Это ревность? Или я много о себе возомнил? – Матиас выдавил некое подобие улыбки.       – Ни в коем случае. Слушай… Ты совсем недавно в легионе, но, несмотря на свой слабый пол, уже проявил себя героем. Вот нынешний твой поступок говорит о тебе красноречивей множества легенд: ты не задумавшись остался защищать убегающих наложников, один против сотни… Тобою двигало точно не желание войти в историю. Рискну утверждать, что я знаю тебя достаточно, чтоб быть в этом уверенным. Поэтому ты заслужил награду. Вряд ли я располагаю чем-либо, достойным стать тебе подходящей наградой, но кое-что у меня всё же есть, надеюсь, тебя это порадует. Когда доползём до лагеря, зайди ко мне. Не бойся, я к тебе не прикоснусь. Ты сам себе хозяин.       – Ммм… Вроде бы, звучит здорово. Я сам себе хозяин… Только мне почему-то неприятно это слышать, – Матиас почти простонал последнюю фразу, тяжело поднимаясь вдоль той же стены и хромая к воде, отмываться от крови.       Допрос зербехцев, захваченных в плен после ликвидации всех остальных, свалили на одного из особо агрессивных легионеров, генерал, добравшись до своего шатра, велел его не беспокоить и ждал, когда отважный оруженосец заглянет за наградой. При этом он нервничал так, словно сейчас вся его жизнь решалась. Он слишком старательно вымылся, вычистил одежду, оружие и доспехи, даже причесался и прибрал шатёр, выкинув из него всё лишнее. Предстоящий разговор планировалось провести в торжественной обстановке, возможно, генерал даже речь мысленно репетировал. Но, стоило Матиасу войти, в чистой рубахе, с заново вымытыми и уже высохшими пушистыми волосами, небрежно разбросанными по плечам, бледному, печальному, припадающему на правую ногу, как все заготовленные слова разлетелись, генерал смешался, весь будто завязавшись в узел и увязнув в паутине. Он коротко указал Матиасу на лавку возле стола и сам уселся напротив. Набитой соломой лежанки в шатре больше не было: наверно, с тех пор, как впервые он разделил её с кем-то ещё, генерал спал на голой земле. Матиас заметил это и помрачнел ещё сильней.       – Ну, и где моя награда? – он снова заговорил первым, желая скорее отделаться от этого визита, ибо пятой точкой чуял, что ему проедутся по живому, даже не догадываясь, что так делать не надо.       – Я не могу допустить, чтобы ты чувствовал себя использованным, – наконец заговорил Демид. – То, что случилось тогда…я больше чем уверен, тебе больно об этом вспоминать. Ты поклялся не жалеть, но это не означает, что ты не будешь мучиться. И мой подарок должен помочь тебе забыть об этом. Вот…       Перед Матиасом появился пузырёк с прозрачной жидкостью внутри, от которой исходил приятный прохладный запах и лёгкий дымок.       – Знаешь, что это? – генерал жадно вглядывался в выражение лица оруженосца.       – Золотое Зелье… – сипло выдохнул замерший от изумления Матиас. – Недоделанное…       – Угу. Чтоб оно приобрело золотой цвет, нужно добавить последний, самый важный ингредиент. Волос того, кто станет твоим мужем и отцом твоих детей. Выбери любого. Ты один из очень немногих представителей слабого пола, у кого есть право выбирать. Обычно это право дают большие деньги или большое влияние в обществе, а ты заслужил его в военной кампании. Это уникальный случай. И после того, как война закончится, у тебя будет настоящая семья. Даже если возникнут проблемы с согласием другой стороны…ну, хозяина волоса…я всё устрою.       Он замолчал, и тотальная тишина царила в шатре целую минуту, было слышно, как жужжит и бьётся в стенки шатра толстая ленивая муха. Даже снаружи не доносилось звуков, будто все ненадолго вымерли, предоставляя этим двоим возможность поговорить.       – Где ты его взял? – почти шепнул Матиас. Голос почему-то пропал.       – Колдун из бывшего 11-го Медвежьего оказался способен его приготовить. Я попросил его в тот день…после того, как…ну, ты понимаешь. Не для себя, в смысле, я ни в коем случае не собирался добавлять туда…свой или чей-то ещё волос. Без твоего ведома. Это ты уж сам…как захочешь…       Красноречие окончательно изменило генералу, он набычил голову, уткнувшись в свои сцепленные на столе руки, и весь будто замёрз, даже дыхание не улавливалось. Опять повисло молчание, тяжёлое, как молот, замерший в воздухе над их головами. Вот сейчас он на кого-то рухнет. Демид уже практически видел этот молот внутренним зрением, дрожащий от нетерпения, и не выдержал первый.       – Что ты молчишь? Растерялся от такого огромного выбора? Понимаю, это немного шокирует, тебя не тому учили, не так воспитали. Если позволишь, я сделаю подсказку, – и рядом с пузырьком появился длинный светлый вьющийся волос. – Узнаёшь? Он принадлежит Фелистету. Не подумай, что я обсуждал тебя с ним, Фелистет сам подошёл поговорить об этом. Кто-то подслушал, как я сказал однажды, что могу отпустить тебя к другому мужчине, и это дошло до него. Он хотел, чтоб я уступил тебя ему, и обрисовал свои планы на будущее и твою роль в них. Думаю, ты уже в курсе, что это за планы. Превосходная партия, тем более, что я похлопочу за него в Военном Совете, чтоб его непременно туда приняли. Сам я уже успел отказаться, не по мне чиновничья служба, но к моему мнению прислушиваются. Да и…ты ведь его любишь.       – Правда? – Матиас горько усмехнулся. – Надо же, за меня решили, кого я люблю.       – А разве нет? Я рискнул усомниться в этом и поговорил с его наложником, Грайлом, который был вместе с тобой, и Грайл рассказал, как ты восхищался Фелистетом, как втайне желал, чтоб тебя пожаловали ему, был ещё заочно, до личной встречи, влюблён в него, а при виде его лично окончательно потерял голову и всё такое. Поэтому можешь уж передо мной не скрывать. Как истинный герой легенд, Фелистет чудовищно притягателен, и я тебя понимаю…       – Ни черта ты меня не понимаешь, – улыбка пропала, голос зазвучал холодно и жёстко. – Бедный блондинчик, стоило ему уродиться красивым, как на него тут же спихивают и подвиги, и чины, и ненужных наложников. Молчи, не пытайся возражать! Я знаю, что ты сейчас хотел сказать: не я ли, мол, готовил ему ужины, не я ли торчал перед ним голый, мирно беседуя о нашем возможном совместном будущем, не я ли пожирал его глазами, стоя за занавеской в губернаторском доме, и прочее. На основе всего этого ты с поразительной для такого талантливого стратега и тактика недальновидностью заключил, что я его люблю. Впрочем, чего от тебя хотеть, ты же только на войне такой борзый, в межличностных отношениях ты полный идиот, и можешь меня зарубить на месте! – Матиас сорвался на какой-то полувсхлип и закрыл лицо руками, а когда через несколько секунд убрал руки, его глаза подозрительно блестели, и голос дрожал.       – О да, каждый слабый пол мечтает получить в дар вот эту заветную скляночку и в идеале – от нежного, заботливого, любящего типа, которому можно нарожать десять детей и до конца дней купаться в роскоши. Я тоже когда-то мечтал, хотя был уверен, что получу её от первого попавшегося хмыря, который предложит дяде за меня хоть какой-то минимум материальных благ. И у меня будет небогатый выбор: либо пить, либо идти по рукам. Но…никогда, никогда в жизни я и помыслить не мог, что получу Золотое Зелье вот ТАК! Даже не знаю, разрыдаться мне или расхохотаться. Пожалуй, лучше было бы принять его в дар от случайного хмыря. Хоть сердце было бы спокойно, что без сюрпризов.       – Не понимаю… – генерал взглянул на него почти жалобно, поняв, что Матиас жестоко обижен. Чем? От него ожидалась совсем другая реакция, Демид даже не подумал, что на его дар могут отреагировать иначе. – Я ведь вручаю тебе в руки твою собственную судьбу… И вообще, никто не заставляет тебя принимать решение прямо сейчас, закупоренное зелье может храниться годами, пока ты не созреешь для того, чтоб выбрать человека, чей волос хотел бы в нём видеть…       – Значит, выбрать любого? – перебил Матиас, с внезапной горячностью вскинув голову и глядя на Демида едва ли не со злостью. – Совсем любого, кого я бы хотел назвать своим мужем, и от которого хотел бы родить ребёнка? И ты не пожалеешь, что сделал мне такой подарок?       – Конечно, не пожалею! С чего бы? Разве мне жалко?.. – генерал удивлённо хлопнул глазами.       – Ну смотри, ты сам это затеял!       Матиас резко протянул руку и вырвал волос из генеральской шевелюры. Демид не успел и боли почувствовать, как этот волос оказался в склянке. Зелье слегка зашипело, потом шипение сменилось лёгким перезвоном будто бы тысячи мельчайших колокольчиков, и прозрачная жидкость стала янтарно-золотистой, практически медовой на вид. Несколько мгновений генерал созерцал Золотое Зелье округлившимися глазами, невольно схватившись за голову, потом Матиас быстро опрокинул склянку в себя. Едва уловимый сладковатый вкус скользнул по языку. И тут же по щекам хлынули слёзы, да так внезапно, что Матиас и сам не сразу понял, что плачет.       – Вот… Делай теперь с этим, что хочешь! – выкрикнул он, торопливо смахивая застилавшую обзор влагу. Хотел поставить склянку на место, но она упала и с громким звоном разбилась о ножку стола. Матиас тут же подскочил и стрелой вылетел из шатра. Замешкавшийся на несколько секунд и окончательно обалдевший генерал бросился за ним следом, но успел увидеть только скрывающуюся за поворотом в скалы спину оруженосца, оседлавшего первого попавшегося коня.       Демид тоже схватил подвернувшуюся лошадку и поскакал вдогонку, однако тут уже не голая степь, в которой не затеряешься, тут полулесистая скалистая местность у подножия гор, и кто его знает, не рыщут ли по окрестностям исконные хозяева этой земли в надежде поймать одинокого легионера, отбившегося от лагеря? Матиас для них лёгкая добыча. Генерал, в принципе, тоже очень рисковал нарваться на засаду, тем более, что его наверняка уже знали в лицо, и, увидев его в гордом одиночестве, могли рискнуть навалиться скопом, чтоб захватить в плен. Но понимание опасности своей ситуации не отрезвило Демида, он носился по окрестностям, как сумасшедший, звал Матиаса, наплевав на конспирацию, прислушивался, не раздастся ли где-нибудь топот копыт, выглядывал следы на земле, но, если и находил, то это были следы его собственной лошади. Стемнело, продолжать поиски стало бессмысленно, опасность быть пойманным в плен возросла раз в пять. И генерал был вынужден сдаться и развернуться в лагерь.       Никогда за свои почти тридцать лет он не чувствовал себя таким разбитым. Блестящая военная карьера, множество славных побед, почти мировая известность его легиона, которым он командует восьмой год, очередная победно заканчивающаяся военная кампания – всё это и многое другое вдруг разом перестало иметь значение, перечеркнулось в его сердце каким-то совершенно несуразным поступком. Потому что никто и ничто не способно было забрать у него всё вышеперечисленное, а то, за что следовало бороться, он потерял. Единственный шанс воплотить в жизнь надежды его отца упущен. Говорил же ему отец когда-то: «Когда настанет осень твоей жизни, сынок, и меч станет тяжёлым для руки, карьера и слава облетят с тебя осенними листьями. Но весной свежие зелёные листья на тебе не распустятся, если ты не успеешь пустить корни в плодородную землю…» Конечно, старики любят выражаться мудрёно и витиевато, тут можно было выразиться проще: «Женись, сынок, обзаведись детьми, это настоящий залог твоей спокойной старости, а не игры в войнушку». Демид собирался жениться «когда-нибудь потом», когда навоюется или почувствует, что ещё немного – и ребёнка он зачать не сможет по объективным причинам.       Женитьба в его планах была, разумеется, по расчёту: пусть бы отец выбрал ему мужа поздоровей, побогаче, покрасивей – как старичку будет угодно. Демиду всё равно от этого мужа ничего, кроме наследника, не потребуется. Про «влюбиться и жениться по любви» он никогда не думал. Нет, не отрицал такую возможность, просто вообще не задумывался о всяких там чувствах и раздражался, когда о них говорили другие: делать, мол, людям нечего, у него тут война, государственные проблемы, а они дурью маются. И вдруг…       Демид не молился богам. Он даже не помнил точно, сколько их и как их зовут, часто в беседе путал богов, вызывая у собеседников едва ли не испуг, как же боги до сих пор не наказали его за такое пренебрежение к ним. А в тот вечер, когда он, разбитый, раздавленный, опустошённый, но с виду всё такой же непроницаемо холодный, вернулся из безрезультатных поисков Матиаса, ему вдруг подумалось, что боги придумали для него отличное наказание. Долго ждали, как бы его побольнее ужалить в самое незащищённое место, знали, что ни разгромное поражение, ни позорный плен, ни потеря репутации, карьеры, состояния, крыши над головой – ничто из этого не будет для него в достаточной мере трагедией, всё он рано или поздно переживёт или найдёт способ с честью уйти из жизни, не помучившись, как следует. И наконец им выпала эксклюзивная возможность. Генералу пожаловали наложника.       Идя в тот день за своим подарком, генерал сразу решил, что он либо отпустит наложника восвояси – передаст его семье с рук на руки, а не просто так, в вольное плаванье пустит, он же не изверг какой – либо приспособит его к полезному делу, если у того окажется к чему-нибудь особый талант. Церемония чествования его совершенно не занимала, куда интересней была шифрованная депеша из столицы о результатах переговоров с послами союзников Сандарна. Но, когда он шёл к назначенному ему месту, слева от него шевельнулась занавеска, и генерал рефлекторно оглянулся. Там стояли кандидаты в наложники, разряженные в пух и прах, пахнущие парфюмом до одури, а ближе всех, чуть в стороне от остальных, стоял мрачный молодой парень с равнодушным тяжёлым взглядом.       Взгляд. Именно он сделал то, чего не смогло сделать ещё ни одно вражеское оружие: пробился к сердцу генерала Демида. Примерно этот же взгляд Демид видел в зеркале, когда необходимость посещать августейших особ требовала причесаться и оправить одежду. Только этот юноша за занавеской, признавая тщетность всего сущего, похоронил в себе мечты о чём-то другом, возможном, но для него несбыточном. Он знал и представлял себе другую жизнь, смирившись с её недостижимостью. То, что его дарили в качестве наложника, как вещь, было унизительно, больно, обидно, но неизбежно.       Всё время, пока шла церемония, Демид наблюдал за странным юношей, искусно притворяясь поглощённым бумагами. Ему из его угла было хорошо видна фигура юноши за занавеской, его распущенные тёмные волосы, загорелая кожа, не знавшая особого ухода. По его внешнему виду генерал понял, что юноша если и из богатой семьи, то нелюбимый её член, ему не чужд тяжёлый физический труд, и, хотя он тихий, равнодушный, отчаявшийся, как засохшее дерево, он не принял своей участи и не собирается быть хорошим наложником. Вся эта наука, сводящаяся к трём правилам – «следи за собой, ублажай хозяина, любыми способами добивайся выгодного брака» – прошла мимо него. Вдруг генерал представил этого юношу в строю, на коне, с оружием в руках. Наверно, так он выглядел бы куда уместней, чем в виде сломанной куклы, втиснутой в нарядное платье. И именно этого юношу губернатор подарил ему. У него ещё и имя оказалось красивое. Матиас.       Почему-то генерала бросило в жар от одного присутствия странного наложника за спиной, он не решился посмотреть ему в глаза, он почти боялся снова натолкнуться на этот сокрушительный взгляд, и принялся бороться с собой. Не обращать внимания, побольше холодности и пренебрежения, чтоб мальчишка не вообразил чёрт-те что…ни в коем случае не понял, как сильно генерал рад, что ему достался такой необычный наложник. И совсем не в стратегию и тактику был погружен Демид, когда покашливание Матиаса вывело его из раздумий и заставило сверкнуть кинжалом: старый вояка продолжал неравную борьбу с собой, усиленно отгоняя назойливые мысли о наложнике и заставляя себя сконцентрироваться на деле. А когда Матиас уснул в углу шатра, генерал долго не мог оторвать взгляда от его безмятежного лица. Стараясь стоять так, чтоб не заслонять свет лампы, не отбрасывать тень на лицо юноши, способную потревожить его чуткий сон, генерал промедитировал на Матиаса едва ли не до самого рассвета, а потом принял решение и бросился раздобывать ему новую одежду и коня. Тогда ещё он не планировал сделать из наложника воина, он лишь хотел выделить его из всех, дать ему почувствовать, что он не бесправная подстилка для генерала, и чтоб другие почувствовали в нём самостоятельную личность. А потом была некрасивая сцена с пристававшими легионерами, отнаблюдав которую генерал понял, что пришлось бы Матиасу по душе. В тот момент он, наверно, был готов выполнить любое его желание, до того вдруг захватило его это невесть откуда взявшееся чудо. Первая же стычка с врагом доказала, что генерал попал в цель. Глаза Матиаса, праздновавшего свою первую победу, горели радостью, он был горд собой и так лихорадочно счастлив, что не замечал, как дрожат его руки, вытирающие от вражеской крови его законное оружие. И генерал был счастлив. Он проиграл битву с собой. Он, чёрт возьми, влюбился. И что самое абсурдное – в собственного наложника.       В этом, собственно, и состояло наказание богов. Ещё в доме губернатора Демид ясно видел, куда направлены взоры Матиаса. Красавчик Фелистет захватил внимание этого несчастного чуда природы. Уже тогда сердце начало покалывать, будто предупреждая, чтоб генерал поменьше пялился, куда не следует, а не то потом будет куда больней. Нет, генерал не смог не пялиться. Потом ещё эти регулярные ужины для горе-героя легиона… Демид принимал пищу, приготовленную руками Матиаса, как манну небесную, а разве ж Фелистет был способен оценить всю прелесть рук, которые касались поглощаемой им пищи? Окончательно неискушённого в межличностных отношениях генерала сломала та самая ночь, когда выдержка словно нарочно покинула его в неподходящий момент. Так сказать, контрольный удар от богов. Смотри, Демид, какое сокровище пришло в твои руки, чувствуй, как сильно ты его любишь, будь безгранично счастлив несколько минут…а потом жёстко шлёпнись с небес на землю, поскрипи осколками разбитого сердца и бегом воевать! Это сокровище отныне принадлежит Фелистету. Фелистет даже обратился к генералу с просьбой сие сокровище присвоить… Ну что ж. Богам хватит и того, что творится в генеральской душе, лица он точно не потеряет. Только…что-то пошло не так. С колдуном договорился, недоделанное зелье получил, спас геройское чудо от неминуемой смерти, вручил ему это зелье, волос – в общем, всё устроил по высшему разряду. А в итоге получилось что-то предельно странное. Где он просчитался, чего не заметил, не понял?.. И можно ли ещё что-нибудь исправить?..       – Осторожно, всё горячее, – прямо под носом зависшего в мрачных мыслях Демида появился привычный ужин. Демид вздрогнул и почти испуганно глянул вверх. Матиас. Живой, невредимый, только сильно бледный и мрачный. Просто так взял и принёс ему ужин. Полдня неведомо где пропадал, заставил кучу раз себя мысленно похоронить, а потом принёс ужин…       – Где ты был?.. – прохрипел генерал, не узнав своего севшего голоса.       – У колдуна. Поплакался ему в жилетку, так сказать. Нормальный мужик, понимающий.       – Ты же ускакал куда-то…       – Ну да, но я не самоубийца, чтоб долго носиться по такой местности. Выпустил пар и вернулся.       Матиас развернулся уходить, но генерал так резко бросился ему наперерез, заслоняя выход из шатра, что бедному оруженосцу показалось – его сейчас будут бить. Может, даже ногами.       – Что я не так понял?.. Объясни мне так, чтоб до моих скорбных солдатских мозгов дошло!       – Не прибедняйся, без мозгов ты не был бы лучшим военачальником Сандарна.       – Тут речь идёт о том, чего я решительно НЕ понимаю! И понять никогда не пытался!       – Ладно… – Матиас вгляделся в бледное встревоженное лицо генерала, на котором даже шрамы проступили втрое чётче, словно он их обновил, и слегка улыбнулся. – Ты предложил мне заправить незаконченное зелье волосом того, кого я хотел бы видеть своим мужем. Я сделал по-своему: заправил его волосом того, кого люблю. При этом на твоё холостяцкое уединение с войной я не посягаю. То бишь, воюй себе спокойно и не волнуйся за меня, не пропаду.       Несколько секунд генерал молчал. В лице ничего не поменялось, только зрачки расширились, затопив почти всю радужку. При свете единственной лампы жутковатое зрелище.       – Значит…кхм… – просипел он наконец каким-то простуженным голосом. – Тот, кого ты любишь, и тот, кого ты хотел бы видеть своим мужем – это два разных человека?..       – Идиот… – Матиас стоически вздохнул. – Ты что, выбиваешь из меня признание? Или мне сделать тебе предложение? Кто из нас сильный пол, в конце концов?       – Чёрт… Кажется, я свалял большого дурака…и не один раз… Но ты больше не будешь убегать?       – Чтоб ты опять носился по окрестностям и распугивал живность своими воплями? Нет уж, уволь, четыре суслика сдохли от разрыва сердца.       – Издеваешься?.. Вот зараза, ты ведь уже всё понял, – генерал вдруг тоже улыбнулся, и, хотя улыбка некрасиво натянула его шрамы, лицо всё равно приобрело неожиданно доброе и ласковое выражение. – Поздравляю, ты общеголял всех наших государственных и моих личных врагов, умудрившись впервые взять в плен генерала Демида, причём без боя и без оружия вообще. Думаю, понять это тебе помог наш штатный колдун, этот старый лис не только зелья варить умеет, но и нехило читает мысли. Мои, в частности, он тебе выболтал, правда?       – Ну, а что ему было делать, ты ведь мог так и не созреть с признанием. А вдруг тебя убьют?       – И что, ты думаешь, мне не хватит смелости сказать, что я тебя люблю и хочу, чтоб ты стал моим мужем?       – Балбес… – Матиас разулыбался шире, и его глаза подозрительно заблестели. Кажется, и подбородок задёргался. К счастью, на него падало совсем мало света, и всю гамму переживаемых им эмоций, отразившуюся на лице, генерал не созерцал.       – Ну да…это точно… Ты обижаешься за эту выходку с зельем и Фелистетом? Я хотел как лучше…       – А я сделал как лучше, – Матиас шагнул к нему и прижался лбом к генеральскому лбу. Его голос уже здорово дрожал от едва сдерживаемых слёз. – Мы чёртова идеальная пара…       Потом был поцелуй, горячий, жадный, собственнический с обеих сторон, они синхронно запустили руки друг другу в волосы, прижались друг к другу, словно хотели срастись грудной клеткой, и сразу задохнулись от такого напора. Обоим на мгновение показалось, что это всё сон, мечты, магическая галлюцинация – что угодно, только не реальность, и они спешили убедиться в обратном, стремясь максимально обтрогать друг друга всевозможными способами. Но сохранивший чуть больше здравого смысла Матиас – уже подготовленный колдуном к счастливому повороту в своей судьбе – умудрился прервать поцелуй, спрятать лицо в генеральской шее и прошептать туда:       – Напоминаю, что я теперь способен иметь детей, а война всё ещё идёт, и мы вроде как оба воюем…       – Понял, держу себя в руках, – генерал бесконтрольно улыбался и ловил губами пушистые волосы своего новоиспечённого жениха.       – Собственно, ты держишь в них меня.       – Расслабься, от этого дети не получаются. А война ненадолго. Я веду переписку с союзниками, и скоро будет капитуляция. Слишком много давления на Зербех… Слушай, твои волосы, кажется, стали моим фетишем. Ты не возражаешь?       – Ну надо же, и тут совпадение: а мне как раз очень нравится повышенное внимание к моим волосам. Я же говорю, мы идеальная пара!       – Не уходи сегодня… И вообще, поселяйся у меня… Ты мой законный жених, и если кто только попробует что-нибудь вякнуть по этому поводу…       – …то я и сам сломаю пару носов и десяток рёбер. Но ты должен пообещать, что дотерпишь до свадьбы или хотя б до конца войны. Ну…ты понимаешь, о чём я.       – Мне уже некуда спешить. Теперь по-любому это всё, – Демид подхватил Матиаса на руки, – моё!       Генерал сдержал обещание. Его лежанка вновь была поделена на двоих и была свидетелем осторожных объятий и очень нежных поцелуев, которыми заканчивался каждый день счастливой парочки, но ничего сверх того не случилось. 9-й Тигровый моментально узнал, какие перемены произошли в личной жизни их генерала, но большинство легионеров этому не удивилось: некоторые уже давно делали ставки, кто из этой пары раньше сдастся, хотя правду об этом так никто не узнал, поэтому проигравших не было. И колдун был тут ни при чём, он больше никому не говорил, что ему удалось выведать у генерала своими колдовскими методами, просто для всех было чересчур очевидно, насколько эти два странных чудака подходят друг другу. Генерал никогда не потерпел бы рядом с собой жеманного изнеженного мальчишку, думающего только о нарядах, украшениях и плотских утехах, ему был нужен человек, способный идти с ним в ногу на равных, удивлять его и периодически стучать ему по голове. И Матиасу был нужен не богатый смазливый бык-производитель, типичная мечта слабого пола, а тот, кто признает его личностью и поставит его рядом с собой. Что ж, они нашли друг друга, у легиона будет лишний повод попировать.       Война закончилась, как только в столицу Зербеха пришла новость, что на подкрепление к 9-му Тигровому пришли ещё два легиона, и ещё один на подходе. Тут же последовала капитуляция на условиях Сандарна и его союзников. 9-й Тигровый оккупировал столицу, и долгое время генерал был занят утрясанием политических проблем, как на территории бывшего противника, так и дома, даже в народных гуляниях по поводу победы не смог принять участие. Зато, как только все волнения стихли, на всю столицу прогремела новость о его свадьбе. Ходили разные толки, откуда и как он взял своего жениха, среди них были и правдивые слухи о том, что жениха ему подарили в качестве наложника, хотя некоторые любители скандалов и мистификаций утверждали, что генерал то ли обесчестил сынка большой шишки, которой покровительствует сам король, то ли захватил в плен зербехца, оказавшегося колдуном и приворожившего генерала. Между прочим, сам его величество посетил эту свадьбу, высказывая предводителю легендарного легиона особое почтение самим фактом своего присутствия. И даже он, уж на что искушённый в красоте слабого пола, долгое время не мог отвести взгляда от генеральского мужа. Матиас не изменился с тех пор, как поступил в легион, у него не прибавилось, но и не убавилось внешних достоинств и недостатков. Просто в тот день на нём было свадебное бело-золотое платье, волосы были убраны в роскошную причёску, которую Демид то и дело тянулся лапать – не врал про фетиш, а свадьба избавляла его от обещания не распускать лапки – и парень был очень счастлив. Потому и невероятно красив. И визит короля вообще выпал из его внимания, у него кружилась голова, пьяные от восторга глаза разбегались в разные стороны, и перед ними весь день стояла одна картина: их с Демидом переплетённые руки, опутанные золотыми нитями, воплощёнными узами брака. В это даже не верилось, и он то и дело нашаривал рядом руку мужа, не отходя от него ни на шаг. Король это замечал, тихо вздыхал и умилялся. Красивая всё-таки пара… P.S.       Год и четыре месяца после свадьбы – в семье Демида и Матиаса родился первенец сильного пола.       Примерно три года после свадьбы – Матиаса избрали в дипломатическую службу Сандарна. Он обнаружил в себе талант к изучению иностранных языков и ведению переговоров. Как ни странно, после его участия в переговорах с иностранными послами желающих воевать с Сандарном заметно поубавилось, причём потенциальные желающие выглядели довольно запуганными. Именно Матиасу принадлежит ставшая известной фраза: «У меня в одной руке война, в другой – мир. Какую руку вы мне пожмёте?» Спустя ровно девяносто четыре дня после своего назначения в службу Матиас предотвратил очередную назревающую войну.       Примерно пять лет после свадьбы – в семье Демида и Матиаса родились два близнеца слабого пола.       Примерно десять лет после свадьбы – в результате политического переворота король Сандарна был зарезан в собственной постели. В королевстве началась кровопролитная гражданская война, уничтожившая правящую династию на корню, и этим тут же воспользовались сразу два иностранных государства, чтоб совершить на Сандарн акт агрессии с двух сторон. После множества славных подвигов и триумфальных побед легендарный 9-й Тигровый легион окончательно вошёл в историю как воистину непобедимая боевая единица континента. Сандарн умудрился выйти живым и из этой переделки, заключив обоюдовыгодный мир с обоими агрессорами – не без демонстрации превосходства силы, поскольку 9-й Тигровый находился в столице одной из напавших сторон на правах оккупанта. Опомнившийся народ Сандарна сплотился под властью родоначальника новой династии, короля Демида I, который упразднил наложничество и позволил слабому полу занимать высокие посты в королевстве сообразно со способностями, в том числе и служить в армии. Его величество вице-король Матиас создал новую дипломатическую службу и собственную дипломатическую школу, в результате деятельности которой Сандарн 160 лет ни с кем не воевал.