Их странно-бредовый логичный мир

      «Хару говорили: «Наивная». И неодобрительно качали головой.       Она усмехалась: «Счастливая». И спускала обойму в небо.»       У Хару не жизнь, а сплошная голливудская боёвка. Такая дешёвенькая, с дрянными декорациями и никому неизвестными актёрами-наркоманами. И на которую-то идти стыдно, но ан-нет, находятся такие необременённые ни умом, ни интеллектом зрители, которые и шли, а то и хотели не только поучаствовать, но и оказаться на её Миурином самом месте.       Нет, ну что за… дебилы.       Мрачная констатация истины, когда её без пяти минут доктора наук по математике, похищают в первый и она надеется в последний раз. Сказала бы вслух и куда более саркастичней, да вот противный скотч, так небрежно наклеенный на лицо, мешал. И тряска в багажнике тоже ничуть не помогала говорить без боязни прикусить язык. Да и отсутствие слушателей к язвительным репликам тоже не располагало.       Боже… Ну за что мне это, а?...       Тихий, но матерный стон из-за сильного удара об капот, полная неразбериха в мыслях и голове, а ещё, кажется, так быстро съехавшая крыша – вот промежуточный итог водительского умения её похитителей. Ибо когда сквозь ощутимые подкидывания на каждой колдобине и мрачные мысли, слышится радостный вопль Скуало – это всё, дорогие мои, клиника.       Такого в самом фантастическом сне не увидишь, не придумаешь. Ибо Вария не Вонгола. Они попросту баб при себе не держат. И за этими самыми бабами не бегают. А если и бегают, то с одной и весьма прозаичной целью.       Убить.       Машина внезапно подскакивает, заставляя в который раз больно удариться головой о багажник, а после для Миуры понятия верх и низ просто перестают существовать. Её мотает, крутит и только предусмотрительно вскинутые в защитном жесте руки позволяют ей не так сильно биться о все подряд головой.       Ит-те… Больно, мать вашу ж!       Слышится скрежет, очередной глухой удар, от которого девушку снова подкидывает к крышке багажника, и гулкое «бух», вместе с которым измотанная тушка рухнула вниз.       Перед глазами даже в темноте пляшут черти и звезды, а тело радостно изъявляет желание проблеваться и сдохнуть. Ноет всё, а девушка позволяет себе только глухо застонать и крепко зажмуриться, едва слышится скрежет, чей-то знакомый мат, и свет больно ударяет по глазам.       – Врой! Жива? – Скуало не удивлён и явно прибыл за ней.       Хару ответила бы, да скотч в который раз мешает гладко и чётко излагаться матерно и по-итальянски.       – Хару-тян! Ты как? – ещё один громкий голос больно бьёт по ушам, всё-таки сдёрнутый со рта скотч заставляет только рассерженно зашипеть, но смолчать и просто дождаться, когда голова перестанет плыть и кружиться, а этот «придурок» Такеши соизволит её развязать.       – Хреново…       Конечно, неприлично, зато честно.       Такеши на это лишь легко и слишком ребячески смеётся, подхватывает Миуру под ноги и уносит прочь от убитого почти что вхлам автомобиля и двух похитителей неудачников. Скуало же цокает языком, провожая их взглядом, а после нацеливается уже на этих живых мертвецов.       Хару почти что безразлично, как изувечит этих идиотов взбешённый капитан Варии и какими методами Бельфегор будет после выкалачивать из них информацию. Взор плывет, а звуки тонут где-то в черепной коробке. И только Ямамото всё говорит, говорит, говорит…       Хару посоветовала бы ему заткнуться, да ворочать языком больно лениво и муторно. Да и хороший же парень, Ямамото. Просто Миура немного устала. Просто Миура слегка побита.       Это нормально. Это не страшно. Это просто достало.       И даже причём не слегка.       Миура вообще дурой не была. От слова совсем и полностью. Наивной, мечтательной, чудаковатой может быть, но увы… клиническим идиотизмом не страдала. На амбразуры она лезть перестала уже после того знаменитого сражения с Бякураном, отдала «счастье» в виде мафиозного мальчика подруге несколько позже.       Всё, баста. Набегалась. Ибо мафия – это не шутки. Это кровь, кишки и мясо. Это пули, снаряды и изуродованные жизни.       А у неё, у Миуры, семья. У неё достаточно слабая здоровьем бабушка, замотавшаяся на домашнем хозяйстве мама и отец, что дни и ночи прозябает на работе. Они не из мафии. Они совершенно обычные серые мирные люди.       «Гражданские» – с усмешкой и недовольно кривя рот, однажды выразился так про всех них один не очень знаменитый, но очень проблемный мафиози, в которого Хару с размаху влетела, опаздывая на занятия.       «Нормальные» – тихо пробурчала тогда Миура, показывая незнакомцу вслед язык и попутно быстро собирая тетради с пыльного асфальта.       Правда... кто же сказал, что от мафии можно уйти, если в ней погряз? Мафия позже нашла Миуру сама в виде полосатого лигра, в виде громкой «патлатой акулы», в виде хищника, что так просто прикинулся человеком.       Нашла, привязала к себе и пошло-поехало: семья, учёба, мафия, работа, учёба, мафия, семья и снова по кругу множество раз.       Это уроборосово кольцо было и раньше, но Вария его воскресившая, вместе с похищениями и перестрелками, влезла туда и выделилась, вместившись на самое видное и почётное для Миуры место. Прямо как клякса на середине исписанного листа. Жирная, чёрная, неровная.       Персональная…       «Тч… Больно!» – голова гудит, а любое движение отдаёт ломотой в костях. И даже таблетка с пламенем солнца судорожно запиханная в рот ещё пока что не помогает.        – Да куда ты прёшь!.. – за рулём активно матерится Скуало, рядом с ним на переднем сидении весело смеётся Такеши и сетует сенсею за его шумахерскую езду.       На спидометре под сто семьдесят, машина вихляет ничуть не хуже, чем та, которой сейчас займутся Вонгольские эксперты, а девушка, тихо стискивающая зубы от боли, только мстительно желает похитителям из багажника лучших дней и приятного времяпровождения.       Совесть не жрёт, даже не вякает, и только до отчаяния жалко себя и свою невезучесть.       Миура хотела бы жить спокойно. Мечтать о приключениях, кормить толстого кастрированного и больно ленивого кота, бегать на работу, встречаться с подругами, завести пару романов, а после, найдя одного единственного, дожить с ним до старости и умереть если не в один день, то явно чуть позже чем суженный.       Это даже не мечта, это нормально. Такая серая, простая жизнь, без славы, без погони, без перестрелок - это нормальная обычная судьба. Для девушки, даже не японки. Среднестатистической.       Вот только…       Хару такой вот среднестатистической не была. Даже с громадными допущениями, даже если смотреть на неё очень искоса, низко голову наклоня, да и в кривое зеркало. Никогда. Ни при каких условиях.       Ураганистая, живая, безбашенная она действительно представляла собой гремучую смесь, которая, тем не менее, давала весомый повод улыбаться и радоваться жизни.       Хару даже не искрилась жизнью, она будто была ей. А если и нет, то хотя бы верным и преданным хранителем этой самой жизни.       Интересно… Не поэтому ли?...       Девушка вздыхает, удручённо трёт лоб, когда водитель, ещё более безбашенный, чем она, лихо сворачивает с главной дороги, и таки советует Скуало заткнуться.        – Врой, женщина, не наглей! С боссом так будешь разговаривать! – мечник цыкает, когда машину всё-таки подбрасывает на кочке, но матерится уже на полтона ниже.       Хару шипит, но сдаваться без боя не собирается.       И только Такеши радостно ржёт, глядя как по-итальянски хрипло, но до ужаса чётко Миура посылает сенсея в пеший и очень эротический маршрут, а тот, дико скалясь и явно радуясь чему-то своему, лихо выворачивает руль, одновременно обещая устроить недовольным не то Варфоломеевскую ночь, не то просто последний день Помпеи.       Проблема Скуало в том, что он излишне сильный мечник, что постоянно жаждет противника. Проблема Хару в том, что она не привыкла отступать ни при каких условиях.       Ямамото знает, что Суперби уважает Миуру. Не как девушку, но как достойного соперника, пусть и в словесных баталиях и прочем дипломатически-договорном поприще. А ещё он знает, что в их эти почти дружеские перепалки встревать не стоит. Это их арена для сражения, возможность «сразиться» на равных. Да это странно, но тем не менее факт.       А то что боевая подруга жалуется на манеру водить Суперби, всего лишь дань их негласному правилу. Им так проще. Скуало хороший водитель, просто ему удобней работать на скорости превышающий все пределы и нормы. Миура же, которая от получения прав открестилась всеми возможными способами, неспешной езды не терпела от слова совсем.       Такеши это знает, понимает и просто радуется, что похищение абсолютно не трогает его подругу, что она, не смотря на то что крайне устала и немного избита, продолжает искриться энергией.       Хару важна ему. Важна их семье из Вонголы. Но все-таки, одному слишком грозному боссу она важнее. Потому что, хоть девушка и не знает и даже не верит ни в то, что Вария её будет спасать, ни в то что она нужна этой самой Варии; хоть она и не давала никаких соглашений, хоть и не пыталась претендовать на какое-то важное место, но Миура… собственность Занзаса. Хотя надо признать, звучит эта верная фраза не очень. Заставляет кривиться всех.       Такеши же просто плыл по течению и не обращал на это внимания. Он знал, что подруге вред не причинят, а остальное было не важно.        – Врой! Вылазьте! – ни Миура, так бодро влезшая в перепалку, ни сам Такеши слишком ушедший глубоко в себя, пряча за смехом и улыбками рассуждения, даже не заметили, как дорогая машина лихо припарковалась перед главным входом в древний особняк, а сам водитель быстро вылез наружу. – С боссом будешь разбираться сама! О помощи даже не проси!       – Больно надо! – девушка недовольно цыкает и аналогично «психует»: громко хлопает дверью и гордо устремляется внутрь. Показывать ей путь уже давно не надо.       – Хару-тян… – Такеши глупо, но ласково улыбаясь, слегка качает головой, аккуратно закрывает машину, и, якобы горестно вздыхая, устремляется за учителем.       Теперь уже его спарринг обещал быть захватывающим.       Хару же предстояло сто две ступени и двести двенадцать шагов.       Странно… Всё почти как родное…       Девушка усмехается, едва переступая порог и начиная свой странный отсчёт. Её почти не шатает, но всё ещё мутит. Возможно, есть сотрясение, но это не важно, пока та пресловутая таблетка продолжает поддерживать её в вертикальном положении.       Честно говоря, она бы не поверила, что в будущем будет как на работу и с завидным постоянством приезжать в этот старинный Варийский особняк. Сначала по поручениям Тсуны, что так и не дал уйти в тень слишком заметной особе: передать документ, помочь провести переговоры и прочее, а после и просто потому что понравилось. Потому что сидеть и молчать в чужом кабинете было уютно и ему, и ей, потому что (к счастью, а может сожалению) Занзас слишком хорош как любовник, просто потому что… Они оба желали тепла и страсти одновременно.       Возможно поэтому? Не знаю…       Дверь неожиданно скрипит, показывая, что петли опять пора смазывать, а лучше вообще бы сменить. На некогда глянцевой поверхности следы копоти и потёкшего лака.       Хару догадывается, что произошло и понимает, что на этот раз ей слегка «повезло» не застать Занзаса крайне взбешённым.       Сам же виновник сего бардака вольготно восседал в кресле с обманчивой грацией хищника. Ноги закинуты на стол, руки скрещены на груди, а глаза прикрыты. Лицо спокойно, вот только шрамы всё ещё не сошли, а значит Скайрини всё ещё зол.       М-да… Не свезло.       – Женщина… – чужой голос тягучим рокот прокатывается по кабинету, путается в волосах, заставляет рефлекторно облизать губы.       Нет, Миура не боится, но опасается. Вреда телесного Скайрини ей возможно и не причинит, но вот нервы потреплет знатно.       – Занзас, не начинай… Я же не виновата, что у меня была конференция, а эти остолопы решили, что наилучший вариант для похищения это я, – дверь, так просто открывшаяся внутрь, закрывалась с трудом.       Миуре это не нравится, как и то, что у неё дрожат руки и снова кружится голова. Ей бы отлежаться часок или два, а уж потом представать перед боссом всея Варии во всей красе, но увы. Он ждать не умеет, да и проще сейчас выслушать о своей безалаберности, о том, что все бабы дуры и мозгов у неё, что у кутёнка, хотя девушка во всей этой ситуации не была виновата от слова совсем. Кто ж знал, что простая конференция в Италию с научным докладом так обернётся. Никто. И Занзас в том числе, но кого это волнует.       – Женщина… Не беси меня… – как босс оказывается так непозволительно близко, Хару пропускает. А вот то, что её грубо разворачивают, схватив за плечо, отдаёт в голове кавалькадой и заставляет крепко зажмуриться. У неё дежавю и чувство, что эти слова ей уже говорили не раз и не два, вот только потом как-то грубо-ласково не обхватывали лицо шершавыми ладонями, поворачивая на свет. – Кто?       – Багажник, – Хару шипит, когда по свежему синяку на скуле, который она как-то умудрилась не заметить, не прочувствовать вначале, больно проводят большим пальцем, но не вырывается, а только в исступлении хватается за чужую ладонь. Ей действительно хреново и последнее, чтобы она сейчас хотела, так это объясняться с Занзасом. – Машина перевернулась пару раз, – девушка помолчала продираясь сквозь боль, а после с чувством добавила. – Водители из них, как и похитители хреновые.       – Хм. Мусор, – презрительно кривится в сторону тех остолопов её… (а кстати кто? Босс, любовник, наниматель?), а после отстранёно осматривает слегка отмершую девушку и мир для девушки снова меняется местами.       В голове очередной колокольный звон, в нос лезут долбанные, нифига непонятно с кого снятые, но так любимые Занзасом перья, а девушка приходит в себя только около его стола, с которого мужчина уже взял телефон и кого-то набрал.       – Мусор, через пять минут в особняке, – слышатся знакомые причитания, какой-то взрыв. Хару почему-то сразу догадывается кого вырвали с миссии. – Не волнует.       Короткий рык, и телефон грубо отправляется на стол, а после трагично падает на пол. Громкий стук заставляет отмереть, как-то запоздало негодующе вскрикнуть:       – Занзас! – и вяло брыкнуться, скорее для виду стукнув кулаками по чужой спине и чуть не заехав коленями в солнечное сплетение. А колени у неё острые, бьют больно. Проверено и не раз.       – Не ори, – мужчина, как всегда, краток, вялую попытку сопротивления даже не заметил, и Хару бы ещё повозмущалась, не смотря ни на больную во всех смыслах голову, ни на своё несколько неудобное положение, но, когда её бодро скинули на диван, стало слегка не до этого. Воздух из лёгких вышибло, отчего пришлось натужно закашляться, а голова запульсировала вновь.       Больно же…       Зубы крепко сжались, в горле застыл глупый скулёж, но почему-то чужие пальцы на собственном лбе, слегка рассеянно пробежавшиеся по волосам, воспринимались, как извинение. Она знала, что Скайрини нежничать не умеет, заботится же он по-своему, хотя и несколько грубо. На пустые слова не тратится, но почему-то, когда на широкий диван легло чужое тело, а Хару почувствовала, как её всё-таки, наконец-то, бережно прижимают к себе, как чужая рука мягко массирует затылок, низкий баритон, наполнивший комнату, воспринимается как должное:       – Спи.       – Хам, – не смогла не остаться в долгу Миура, утыкаясь носом в чужое плечо. Что там в ответ мог сказать ей Скарини её уже не волновало. Голова успокаивалась, сон манил, и вроде бы чужие полосы-шрамы на щеках ушли в небытие.       Ей вообще хватило чужого хмыканья и жёсткого оскала, чтобы успокоиться и всё-таки провалиться в сон с последним вопросом: почему всё-таки?       Заботится, защищает, спасает.       Увы, но для девушки это всё ещё остаётся вопросом. Хотя Хару дурой и не была. Просто после одного единственного, но очень серьёзного облома верить во что-то вечное она перестала от слова совсем и полностью. Ей куда больше понятна выгода и рационализм. Наверное, именно поэтому по поводу их отношений с Занзасом, отдаваясь ему и почему-то доверяя куда больше, чем её Вонгольским товарищам, она непроходимо тупит.       Скайрини это хоть и бесит, но он предпочитает, чтобы Миура поняла всё сама. Бабы они в Африке бабы. И нет разницы жгучая итальянка, законопослушная японка, чопорная англичанка. Тараканы у них все равно словно бы под копирку и не ему с ними воевать.       Пока его всё устраивает и так.       А мелкие помехи в виде, улетевшего на другой континент Лусурии, дурных похитителей, что явно обломали ему вечер, и слышного даже здесь вопля патлатого капитана, его не очень-то волновали.       Всем им достанется после, а некоторым ещё и с добавкой.       Это вторичное. Это после. Как и якобы важные бумаги всунутые ему десятым боссом.       Сейчас женщина спит и не рыпается. Им хорошо и это нормально. Это их странно-бредовая логичная жизнь.       Такая какая она есть.       И Хару, как и Занзаса, она явно устраивала.