Неа, не любит.

Стайлз смеётся. Тихо, как сумасшедший, давясь слезами. Дерек пьяно улыбается, глухо поскуливая на ковре. Стайлз мечтает прогнать его, растоптать, вдавить в грязь, разрушить весь его мир. Дерек так уже не раз сделал с ним. Стилински хочет кричать. «У меня есть муж! Видишь, кольцо! Отвали, отвали, отвали от меня чёртов волк!» Хочет, но не может. Хотя бы потому, что у Дерека тоже есть кольцо. Стайлз опускается на колени и выдыхает, давясь собственными, застрявшими в горле, ругательствами. «Кто бы знал!» — Дерек победно жмурится и Стайлзу хочется его убить. Хейл шипит, когда Стилински пытается поднять его, и лезет целоваться. Он никогда не целовал Стайлза раньше. Трахал, блять, но не целовал. Хейл всегда говорил, что он, Стайлз, похож на ебаную девчонку. А Стилински и не возражал. Да и сейчас, когда — что не удивительно — с губ Дерека слетает больное «Джениффер», Стайлзу плевать. Он ненавидит себя сейчас. Себя, не Дерека. Стилински фыркает и отмахивается почти облегченно. Не больно. Не так больно как тогда. Отпустило, — думает он. А внутри всё содрогается в порыве истерического хохота. Ещё чего! Дерек прижимает парня — уже не мальчишку — к себе и тащит на диван за собой, что-то пьяно мычит и затыкается. Стайлз может оттолкнуть. Может, черт, но не хочет. Взгляд цепляет фотография со свадьбы. С его, блять, собственной свадьбы, и Стайлз всё ещё проклинает себя за слабость, но Дерека не отталкивает. На фотке от счастлив. Правда счастлив, потому что почти забыл. Да, почти. Стайлзу противно, но он сам подставляется под поцелуи, как под удары, которые с каждым разом становятся всё сильнее и былая боль возвращается, заставляя задыхаться. Снова. Вот черт. Стайлзу больно. И он решается. Сам разворачивается к Хейлу, обнимает за плечи, ловит хриплые стоны прокуренного голоса и звенит пряжкой его ремня. Вновь задыхается, но не отпускает. В омут, так с головой. *** Питер возвращается поздно. Дерек уже ушел, фыркнув на прощанье, что Стилински всё такой же отстой. Запах уже выветрился и ничего кроме синяков на запястьях не может доказать Стайлзу, что это не гребаный сон. Питер проходит мимо, целует в макушку и тихо шепчет «люблю тебя». Стайлз молчит, как молчал всегда. Отворачивается и делает вид, что чертовски увлечён писаниной ужасного автора, хотя строчки скачут как бешеные. Как сердце. Потому что Стайлз — нет. Он Питера не любит. И врать нет смысла, даже сейчас Питер слышит набат в его груди. И Хейл какого-то черта смирился с этим.