Признания

— Я влюбился в тебя, — говорит Кагами на английском, прижимаясь к спине. Куроко вздыхает: он только что зашел в комнату, пахнет уличной пылью и пивом, которое пил в баре за компанию с Кисе и Аомине. Кагами нередко задерживался на занятиях, по пятницам всегда приходил усталый, сразу засыпая, так что Куроко вскоре приноровился ходить на прогулки пятничными вечерами, чтобы не мешать отдыху. — Мне нравится быть с тобой, — продолжает Кагами, и Куроко невольно вздрагивает, когда его обнимают крепче, трутся носом о макушку. Сегодня Кагами сам на себя не похож, слишком энергичен и игрив как большой кот — такой же нежный, урчащий и требующий ласки. Обычно по пятницам Кагами требует оставить его в покое, удавить Аомине, перестрелять учителей, но дать ему выспаться перед субботней практикой. — Ты — любовь всей моей жизни, — произносит Кагами, выдыхая ему на ухо, и Куроко прикусывает губу, сдерживая себя: его быстро заводит от этого низкого и хриплого тона. И английского — с акцентом, свойственным только Кагами. — Ты вдохновляешь меня. Никогда не чувствовал ничего подобного, — шепчет он, покрывая шею поцелуями, и Куроко выгибается, прижимается к нему лопатками и бедрами, притираясь ближе. Кагами хмыкает, ловит его напряжённые руки, переплетая пальцы, подталкивает Куроко вперед, на кровать. Тецуя послушно падает, тут же переворачиваясь на спину: смотреть на Кагами приятно, касаться его приятно, ощущать тяжесть его тела сверху приятно. В жизни с Кагами есть только приятные моменты, но Куроко не настолько хорошо знает английский, чтобы рассказать ему об этом. Однако знает достаточно, чтобы понимать каждое сказанное слово, отзывающееся сумасшедшим ритмом сердца в груди и разрастающимся возбуждением во всем теле. — Ты — самый прекрасный, — добавляет Кагами, чуть смутившись, и Куроко сдается, не успевает сдержать первые тихие стоны. Ему хочется раздеться и оседлать Тайгу или перевернуться и выгнуться, подставляя себя, возможно — стянуть одежду с Кагами и взять в рот, глубоко, до саднящего потом горла и хрипоты. Сказать или показать ему уже что-нибудь, чтобы тот прекратил свою сладкую пытку из слов и ласковых касаний. — Я не могу жить без тебя, — смеется Тайга, когда Куроко наконец-то теряет терпение, буквально срывая с себя джинсы. Потом вытряхивает Кагами из домашних брюк и — не скрывая довольного вздоха — прижимается к нему разгоряченной кожей. Тецуя всегда сдержан и предельно учтив. Словно идеальная японская жена в мужском теле, от которой можно ожидать разве что стыдливого румянца на щеках, не больше. Но Кагами нравится находить способы свести его с ума, ему нравится быть единственным, кто знает и видит его таким, кто может целовать и любить этого Куроко. Он сыто жмурится, перебирая его волосы пальцами: вымотанный Куроко сопит во сне, прижавшись к боку. Тайга негромко произносит: «Ты — моё всё», и собственный голос кажется немного чужим, незнакомо-хриплым. Он осторожно встает, чтобы найти сброшенное на пол одеяло, выбросить в ведро использованные салфетки и повесить раскиданную вокруг одежду. Снизу доносится тихая музыка: с тех пор, как Кагами отучил Куроко стесняться своих стонов, живущий под ними Сакурай на первых же скрипах либо уходит гулять, либо, как сегодня, включает колонки погромче, чтобы лишний раз не рассыпаться потом в извинениях. «А толку-то, все равно будет», — морщится Кагами, бросая вещи Тецуи в корзину для грязного белья. С другой стороны, если музыку слышит даже Кагами, значит, сегодня они были особенно громки и даже соседей по этажу «вдохновили». Нет, краснеющего поминутно Мидориму и ехидную рожу Такао он переживет. А вот проживающие с другой стороны парочка придурков в лице Аомине и Кисе точно загоняют его завтра своими нравоучениями о том, что Куроко требуются нежность и ласка, а не звериный рык и разъезжающиеся поутру коленки. Кагами бросает на него взгляд: светлая, бледная спина в следах поцелуев и укусов. Не мистер мачо года, но подтянутый и спортивный. И с чего все думают, что Куроко такой уж слабак? Нет, на тренировках команды он в первых рядах не блещет, конечно, но техничности это не отменяет. Вот и в постели ситуация та же самая. Да и Кагами не идиот, умеет обращаться со своим партнером так, что поутру обоим хорошо, независимо от позы и роли — он ничего постыдного не видит в том, чтобы меняться. Куроко потягивается, одеяло сползает ниже, открывая взгляду поясницу. Становится стыдно на доли секунд за те укусы и поцелуи, что наверняка нальются синяками к утру, но тут Куроко вновь занимает собой все его внимание — неразборчиво мурлыкает во сне, чуть громче добавив довольное: «Тайга-а-а…» Кагами замирает, пережидая, пока его отпустит накатившая волна сумасшедшей любви и обожания к Тецуе. Потому что будить его ради второго круга, сперва стиснув в объятиях — это уже зверство. Но и не любить Куроко, равно как любить молча — просто невозможно.