— Рвись, — с досадой пробормотал Аллен, дергая уходящую в даль алую нить. — Ну же, рвись, тупой шнурок! Рвись уже!
После короткой паузы пришел ответ: слишком мягкое подергивание, вовсе не похожее на обиду. Скорее — на вопрос, догадался Аллен. Нахмурившись, он раздраженно сел на край кровати и снова потянул — не так сильно, как прежде, но все еще резко.
— М-м… — раздался зевок. Аллен мрачно взглянул на дальнюю сторону комнаты, игнорируя легкое давление в основании мизинца. Мана завозился в постели, улыбнулся сонно: — Доброе утро, малыш!
— Утро, — неприветливо буркнул Аллен, рассеянно теребя меж пальцев алую нитку. Он дернул еще раз, так, чтобы человек на другом конце не мог ощутить, и насупился, когда ничего не произошло. — Дебильный гребаный шнурок.
Если честно, он понятия не имел, отчего так злится. Долгое, слишком долгое время красная нить на мизинце оставалась единственным доказательством того, что кому-то он не безразличен. Он был отщепенцем, но не глухим: слышал, как люди рассказывают про невидимые нити, которые соединяют родственные души. Там, на другом конце нити, говорили они, ждет тот, кто будет любить тебя больше всего на свете. И Аллен знал, что этот человек существует.
Он даже пытался найти его — давно, задолго до встречи с Маной — но расстояние между ними оказалось слишком большим, чтобы Аллен мог преодолеть его в одиночку. Он бы умер от голода по пути.
Тем не менее, она существовала.
Его родственная душа. Боже, чем же так провинился этот несчастный, чтобы оказаться связанным с
Редом?
Дерг.
Что вообще Ред может знать о том чтобы
любить кого-то?
Дерг.
В этот раз он потерял осторожность и, видимо, там, на другой стороне, почувствовали рывок. Ответ пришел в виде резкого и быстрого подергивания. Аллен неохотно выпустил свой конец, позволяя нити расслабленно обвиснуть между ними.
— Аллен.
Укор в голосе Маны заставил поднять на него недовольный взгляд. Аллен ожидал нагоняя, но Мана глядел с участием в ясных глазах, которое волшебным образом сделало утро чуть лучше. Он опустился на колени и с улыбкой взял Аллена за руку. Нить прошла насквозь, не оставив и следа.
— Будь хорошим мальчиком, — мягко произнес Мана, не отрывая сосредоточенного взгляда от глаз Аллена. — Если хоть с одним человеком ты сможешь быть мил, пусть им будет этот человек. — Его улыбка стала еще добрее, хотя казалось бы, куда уж. Аллен нахмурился: сквозь улыбку проглядывала глубокая печаль, и это выглядело странно. — Даже если сейчас ты думаешь, что хочешь разорвать нить… На самом деле это не так.
— Откуда ты можешь знать? — огрызнулся Аллен, в сердцах топнув ногой по полу. — Может, я только и думаю, как избавиться от нее!
В ответ Мана рассмеялся, будто шутки забавней в жизни не слышал.
— Ты возишься с ней каждый день, — лукаво напомнил он, как будто Аллен и сам об этом не знал. — Исчезни она — ты бы скучал, разве нет?
Аллен тихо заворчал, но вновь взялся за нить. Он надежно обернул ее вокруг запястья, пропустил знакомый гладкий шелк между пальцами.
— Какая разница, — пробормотал он.
* * *
— Неужто он, наконец, успокоился? — с любопытством поинтересовался Токуса, поглядывая на Линка, который привычно возился со своей нитью, поглаживая ее и наматывая на пальцы с завидной настойчивостью.
Линк кивнул.
— Думаю, да, — он собрал несколько витков на указательный палец и тут же распустил, обеспокоенно хмурясь: — Кажется, он чем-то расстроен.
— Он всегда чем-то расстроен, — отрезал Токуса, нагло ухмыляясь в ответ на осуждающий взгляд Линка: — Чего? Он все время тебя достает!
— Но не
так, — запротестовал Линк, возмущенно фыркнул и отпустил нить.
На этот раз подергивания были яростней обычного и продолжались дольше, но Линк чувствовал, что это не случайность. Как бы то ни было, объяснить свои ощущения он не мог, так что промолчал.
— Не хочу вмешиваться, но у твоей половинки большие проблемы с гневом, — бодро заметила Тевак; Линк с улыбкой подумал, что теперь, когда у них был постоянный ночлег и еда, она шутила гораздо чаще. — А еще ты странный.
Улыбка Линка исчезла. Он обеспокоенно взглянул на подругу:
— Что, прости?
— Никто не общается со своими половинками так часто, — сухо пояснил Мадарао, кивнув Тевак. И впрямь Линк видел, что его товарищи играли со своими нитями раз или два, не более. — Ты же занимаешься этим
каждый день. Даже когда у тебя есть дела поважнее.
Линк старался не показывать, что эти слова его задели: господин Левеллье не одобрял раздражительности.
— Но мне нравится, — сказал он в свою защиту. — Это весело.
Удивительно, сколько эмоций можно было передать всего лишь с помощью силы и продолжительности натяжения нити. Конечно, это не настоящий разговор, но все же…
Неужели так плохо, что Линку нравится делать вид, будто он может общаться с человеком, которого, по всеобщему мнению, однажды полюбит сильнее всех на свете?
— Весело дергать нить туда-обратно? — невозмутимо уточнил Киредори.
Ну, если
так об этом говорить…
— Это не я начал, — слабо возразил Линк, отлично зная, что проигрывает, проигрывает всухую, а еще — что его друзья — ужасные люди, они теперь никогда не оставят его в покое.
(На самом деле он был рад, что может позволить себе беспокоиться о таких пустяках. Рад, что господин Левеллье принял их, дал работу, еду и кров, а еще — цель, обещание будущего. Того, в котором они смогут гордиться своими достижениями.)
Гоши похлопал его по плечу, не скрывая редкой улыбки, и сказал:
— Если вы так хорошо ладите, даже не видя друг друга, то, я уверен, вас двоих ждет счастливое будущее.
— Он хочет сказать, что ты втюрился, — с ликованием разъяснил Токуса.
Линк насупился. И вовсе он не
втюрился.
* * *
Годы спустя Линк не замечает, что его красная нить становится все короче и короче, пока он идет в столовую, где должен встретить поднадзорного. В руках коробка с угощением, и он собирается представиться, когда внезапно видит, что от нити остался всего лишь фут, а другой конец обвивает мизинец Аллена Уолкера.
О, нет, думает он.
