На новом месте

— Ветер усилился. Миклео замотал головой, закрутился на своем месте, не сразу поняв, что слова Старика вовсе не были обращены к нему. Да и ни к кому вовсе, всякий может высказать вслух свои мысли. Так почему же именно за эти Миклео ухватился с такой живостью, как будто это что-то невероятно важное? Невероятно значимое. Может быть, во всем просто был виноват сам этот день, наполненный суетой и хлопотами, ставший торжеством не только для их маленького селения в общем, но и для Сорея — какому жителю в таком юном возрасте предложат пустое, только недавно возведенное жилище? Нужно бы быть настоящим счастливчиком, как-то особенно отличиться или же… ну да, или же просто быть самим Сореем. Жаль только, что особой радости по поводу этого события Миклео отчего-то не испытывал. — Холодно будет, — снова скрипуче пробормотал Старик, запустив морщинистые руки под теплый шерстяной плащ. Ветер подхватил густые завитки ароматного дыма из только что закуренной трубки, понес их высоко-высоко, прямо над яркими всполохами большого костра в самом центре поляны, над верхушками добротных хижин и дальше — легкой туманной дымкой развеял по бескрайнему небу, затеряв среди первых звезд. Миклео согласно поежился, растер озябшие ладони, но подойти поближе к источнику тепла, маняще горящему неподалеку, так и не осмелился. Напротив, отодвинулся еще дальше, присев на примятую траву у ближайшего дома. Редкие искры выхватили из полумрака лицо Сорея, оживленное, лучащееся счастьем — а как иначе, если с самого утра приходится принимать поздравления. Теперь-то он совсем самостоятельный, совсем взрослый, вышедший из-под крыла опеки старейшины, чтобы свить свое собственное гнездо, пусть даже… не слишком отдалившись. Для него, нашедшего свой второй дом в селении серафимов, это имело невероятное значение. По крайней мере самому Миклео в это очень бы хотелось верить. Появление Сорея здесь врезалось в память Миклео накрепко, так сильно, как будто это произошло всего неделю назад, не больше. Он помнил даже запах дыма и гари, гораздо более сильный, чем тот, что вдыхал сейчас — воздух в тот день был весь пропитан чем-то страшным, темным, по-настоящему опасным. Так пахло пожарище, не оставившее ничего от маленькой людской деревушки. Так пахла смерть, унесшая столько невинных жизней. Но именно так пах и сам Сорей — мальчик, замотанный в грязные, пыльные тряпки, мальчик, которого привели вернувшиеся с пепелища взрослые. Единственный, кому повезло выжить. Единственный, кому позволили остаться среди серафимов. Старик приютил Сорея, дал ему еду и кров, а спустя всего пару дней повелел Миклео присматривать за их юным гостем, еще слишком неопытным, неокрепшим, чтобы быть одному. Старик повидал на этом свете слишком многое, но знал — никто лучше сверстника Сорея не поймет. Миклео не сопротивлялся, не спорил с принятым решением. И сам не заметил, как привязался к Сорею, к его присутствию рядом, звуку его голоса, теплу и запаху. Сорей втерся под кожу, стал настолько важной, ощутимой частью самого Миклео, что тот, пожалуй, теперь не мог себе и представить — а было ли когда-то по-другому? Было ли когда-то время без Сорея? Сумерки сгущались, и мурашки, противным холодком скользнувшие вдоль позвоночника, заставили лишь теснее стиснуть зубы. Миклео знал, что день, когда Сорей больше не будет нуждаться в его опеке, рано или поздно настанет. Знал, но упрямо продолжал отказываться верить. Будто бы это вообще могло что-то изменить.

***

Миклео проснулся глубокой ночью, проснулся и тут же поежился — до того холодным оказался вдыхаемый воздух, застывший в комнате подобно неподвижной колодезной воде. Раньше подобные ночи не приходилось пережидать в одиночку. Раньше Сорей всегда сам забирался к нему, бесцеремонно толкал к стене, освобождая побольше места, тянул на себя одеяло, упрямо не желая делиться. Но был настолько теплым, по-уютному горячим, что Миклео никогда не хотелось спорить. Да и смысла никакого не было, разве можно переубедить решившего что-то Сорея? Холодно будет, да, точно, Старик же навряд ли говорил это просто так, тем более прекрасно зная, что его услышат. И что будет это именно Миклео, а никто другой. Отчего-то именно сейчас верить во всякие дурные совпадения ни капельки не хотелось. И Миклео быстро спустил босые стопы на застилавшие пол деревянные доски, усилием воли подавив взвившееся желание вернуться обратно под одеяло. Пусть это и слишком эгоистично, с какой стороны не посмотри, но так ему будет однозначно спокойнее.

***

Сорей открыл ему при первом же стуке, так быстро, как будто и вовсе не спал. А Миклео замер на пороге, стыдливо понимая, что все заготовленные заранее слова испарились из головы. И что навряд ли вообще он сейчас может внятно объяснить свое присутствие здесь, с схваченным в охапку плотным шерстяным одеялом, а не в теплой, уютной кровати. Что подумает Сорей о виде Миклео, слишком неряшливом и легком для таких ночных прогулок, едва изменившемся с постели. Что подумает о его поступке, слишком глупом, порывистом, ведь Миклео сам нередко осуждал подобное поведение. И что вообще скажет Старик, узнав, чем занимается по ночам его единственный внук! — Надо же, — произнес Сорей, так спокойно, как будто после насыщенного дня у него не осталось никаких сил для удивления, — я думал, что только у меня не получается заснуть. Чертовски холодно сегодня, да, Миклео? Миклео хотел бы ему ответить. Правда, действительно бы хотел, но попросту не успел. Сорей первым шагнул к нему навстречу, как будто и не замечая, насколько снаружи холодно, сам привлек к себе, крепко обхватив руками, так, словно больше не желал отпускать. Ни за что и никогда. И Миклео замер, обескураженный, разомлевший в чужом тепле, способный только чувствовать, как гулко стучит в собственной груди сердце. — Я рад, что ты пришел, — услышал он едва слышный шепот. Гораздо ощутимее сейчас было дыхание Сорея, такое же горячее, частое, опалившее с первым же звуком начавшую терять чувствительность кожу. — Одному тут… страшновато. Ты ведь останешься, Миклео, правда? Останется, конечно же он останется! Иначе бы не стоял сейчас здесь, выглядя так глупо, так нелепо, так… — У меня даже кровать больше, чем у нас была до этого, — заискивающе, точно выкладывая припасенный козырь, произнес Сорей. И тут же расплылся в довольной улыбке, едва заметив, что возразить ему попросту нечем. — Будет удобно, обещаю! Миклео фыркнул. И, ловко вывернувшись из объятий, сам первым шагнул в новый дом, дом, как будто успевший впитать в себя частичку Сорея, а потому — казавшийся невероятно уютным. Что ж, ничего ведь страшного не случится, если и эту ночь они проведут вместе. В конце концов, никто из них не виноват во внезапно усилившихся холодах. А пережидать их в одиночку — чересчур жестоко. Особенно по отношению к Сорею. Миклео не сумел сдержать улыбки и, пройдя вперед, неловко опустился на краешек еще даже толком не расстеленной постели. Дверь за ним с едва слышным скрипом прикрылась. Отчего-то Миклео как никогда явственно казалось, что, быть может, этой ночью плед им с Сореем даже и не понадобится.