Чья-то тень мелькает в ярких огнях ночного мегаполиса, застревает в отражении, хищно скалясь. Намджун
его не замечает — курит в открытое окно, изредка выдыхая слишком шумно. Холод не пугает обнажённую кожу, лишь слабо дразнит внутренности ледяными осколками ветра.
Тень разбивает стёкла, кричит «
моё», и фантомно ударяет Сокджина в самое сердце острым клинком. Намджун продолжает курить, не замечая чужих стенаний. Давние раны горят — Сокджин проводит холодными пальцами по завитым узелкам вен на мощной шее альфы. Стойкий запах мускуса пьянит не хуже хмеля. Намджун ведёт плечами, сбрасывая руку парня, и чешет своеобразную
метку.
—
Это… он?
Сокджин не уточняет — смысла в этом нет. Знают оба о молчаливых запретах, скрытых под маской неправильной природы. Знают и продолжают страдать.
—
Ты и сам всё знаешь, Сокджин.
Намджун прав. Сокджин знает слишком много. Чувствует на неподвластном проклятому рандому уровне чужую боль, разрывающую крепкое сердце; невидимо лечит, подставляя себя под удар мести. Они друг другу не принадлежат. Альфа плюс альфа равно запрет. Но мгновениям разумным неподвластны, ломают природу дикостью и. Медленно погибают в прокуренной крепости Сокджина. Тень в отражении окна не исчезает даже в полдень.
—
Знаю.
Тёплое дыхание в спину исчезает. Сокджин возвращается в остывающую постель, вдыхая приторный аромат
их грешного соития. Намджун следит за ним в отражении, запоминает фиолетовые укусы на голом теле,
любуется. Метить альфу — ниже падать некуда. Но на дне есть своё дно и Намджун стремительно прожигает его горьким пеплом в дымке их встреч, топит
неправильное и тонет в нём сам.
Тонет в Сокджине. Намджун тушит сигарету об руку — один из тех самых следов его
истинного. Выбитый клыками полумесяц на запястье, так любовно зацелованный нежными губами Сокджина, покрывается гноем. Пепел разъедает кожу, выплёскивает яд в кровь. Намджун оборачивается, считая секунды до рассвета. В сладкой полудрёме Сокджин сжимает в руках клетчатую рубашку — не хочет отпускать.
—
Я всё равно уйду, ты ведь знаешь это.
Хлопает настежь открытая рама от сквозняка. Ветер сметает медленные шаги, вдавленные в трещины на полу. Сокджин устало закрывает глаза, бросая ткань в пепельницу.
Ещё одна ночь пережита.
Вот так плачут ангелы.
***
У Намджуна горячка и призрачная ломка. Он отталкивает чужие объятия, грызёт вены на руках и, словно мантру, повторяет хриплое «
Сокджин». Он отрицает истинность, мысленно сгорает в том, кто отдаёт себя до последнего стона, слетающего с искусанных в кровь губ. Намджуну
не хватает чужой равноправной власти в крепком слиянии сил. Слабые руки отпускают порыв. Глухое «
нельзя, Намджунни» в пустоту пронесётся звоном в чужом убежище, где найдут запретное спасение альфы-бунтари.
Неправильно, грязно.
Безысходно.
Как по накатанной — Сокджин впускает беглеца, искусно подставляется укусам, падая в собственных глазах вновь и вновь. У Намджуна гон и он готов порвать другого альфу ради настоящего блаженства.
Глупая, глупая природа! Запах Сокджина сбивает с толку; хочется впиться в набухшую вену и
насладиться. Та самая клетчатая рубашка грубо разрывается по швам — Намджун кусает выпирающую ключицу, оставляет свою метку. Подчинить альфу, растоптать собой, а после — нежно выцеловывать
родное имя. Сокджин не в состоянии контролировать чужой напор, лишь молча принимает боль. Шёпот в никуда «
всё будет хорошо». Но между ними — никогда. Вот он весь запрет, испивай горечь до дна.
Вот как я показываю свою любовь.
Намджун берёт его у стены, не размениваясь на любезности. Сталкиваются зубами, власть имущую угнетая. Сокджин отдаётся без смазки, позволяет умелым пальцам грубо разрабатывать его, параллельно оставляя расцветающие синяки на крепких бёдрах. Терпение лопается как мыльный пузырь, разлетается по комнате стойкими феромонами альф. Поцелуй умоляющий — Сокджин просит
медленнее, привычнее среди апогея безумства. Жаркий узел наливается внизу, хочется свободно гореть вдвоём. Намджун с трудом добавляет четвёртый палец — так
резко ещё не было. Пухлые губы Сокджина бледнеют. Он цепляется за Намджуна и с закрытыми глазами по памяти нащупывает
чужой след на шее, старательно сжимая кожу. Внезапный толчок подбрасывает вверх — на спине Сокджина ломаются призрачные крылья. Шершавая стена сдирает обнажённого альфу в кровь и он стонет хрипло, совсем непривычно. «
Какая же боль прожигает Намджуна?» Беспорядочные толчки наперевес с глухими рычаниями. Но природа берёт своё — Сокджин пинает Намджуна в грудь, ведёт к постели, где всё ещё хранится
прошлое. «
Смотри, я тоже альфа». Намджун любуется видом широких плеч, когда Сокджин наращивает собственный темп. В глазах его плещется невиданный океан страсти, на которую способен только альфа. Запястья Намджуна горят от нежных поцелуев — Сокджин действительно
лечит. Проваливаются оба в огненную бездну, одновременно взлетая на пик.
***
—
Это действительно больно, Намджун.
Сокджин гладит его израненные запястья, а у самого внутри — открытая гнойная рана. «
Вставь клинок, добей сильнее». Намджун тянется за сигаретами, сталкиваясь взглядами в оконном отражении. И третий
лишний — там, за бортом — выносит смертный приговор.
Возможно, я должен убить нас.
