Другая жизнь.

Никто из нас не знает, что происходит с душой после смерти. Есть ли та хваленая загробная жизнь, которую так сладко воспевают все авраамические религии мира или круг перевоплощений продолжается до тех пор, пока душа не достигнет Просветления? А может быть, там, за занавесью бытия, и вовсе ничего нет, как вещал Ницше в своём учении... Кто знает. Джон не был в курсе точно. Ему было всего пятнадцать, и он жил в приюте вместе с десятью другими мальчиками и девочками, которые любили его как родного брата. Если бы кто-то спросил его о семье, он бы без запинки перечислил каждого ребёнка, с которым делил игровую. Джон любил всех детей в приюте так сильно, что готов был драться за них — особенно за Терезу и Майка, койки которых были расположены ближе других к его собственной. Правда, он не понимал, почему. Возможно, что-то в прошлой жизни связывало их друг с другом, как говорил Майк в те редкие вечера, когда не проводил время за игрой на своей губной гармошке и с радостью присоединялся к обычной детской болтовне ни о чём со своими соседями по койкам, перед тем как воспитательница гасила свет. Джон не мог с уверенностью сказать, верил ли он в прошлую жизнь, но кое-какие странности за собой он подмечал ежедневно. Например, то, что он лучше других детей в приюте складывал и умножал, на лету схватывал информацию и превосходно ориентировался в пространстве. Знания давались ему легко, поэтому он с детства был любимцем учителей. Ещё Джону нравилась музыка. Он любил тайком прокрадываться на чердак, где стояло покрытое пылью и царапинами старое пианино, и часами извлекать из него звуки вроде самых простых, разучиваемых им, детских песенок. На всех праздниках они с Майклом вдвоём аккомпанировали нестройному хору детских голосов, который возглавляло ангельское соло Терезы, и Джону безумно нравилось быть частью этого самодельного дружного ансамбля. Однажды во время прогулки он забрался чуть дальше той границы, в пределах которой разрешали гулять воспитатели. Это не было проблемой (по крайней мере, для него), ведь он без труда мог найти дорогу обратно, чего нельзя было сказать о других детях. Ему льстило быть первооткрывателем в своей небольшой, но разношерстной семье, поэтому он никогда не упускал случая порадовать братишек и сестрёнок своими новыми впечатлениями. На этот раз он подобрался совсем близко к ручью, пересекать который было строго запрещено. По другую сторону от него сидела девочка, лет девяти, и беззаботно болтала над водой ногами. Джон несколько секунд смотрел на неё неотрывно. Это был первый раз, когда он видел кого-то не из приюта. Девочка заметила его не сразу, а когда заметила, тут же насторожилась. Её маленькие пронзительные глазки впились в него с любопытством и недоверием одновременно. — Ты кто? — спросила она не слишком любезно. Джон вытер влажные от пота ладони о заштопанную штанину и, стараясь не хмуриться от волнения по привычке, дружелюбно ответил: — Меня зовут Джон. Я из приюта Святого Валентина поблизости. А ты? Девочка недоверчиво подтянула лямки своего комбинезона к плечам. — Я Карен. Джон улыбнулся, по-детски радостно и открыто. — Карен, какое милое имя! Давай играть вместе? Он подобрался к краю ручья, чтобы его перепрыгнуть. — Вот ещё! — надменно поджала губки девочка. — Я не играю с мальчишками. Они высокомерные, хвастливые и заносчивые вруны. И обижают девочек. Так говорит Диггер. — «Диггер»? — Мой отец. Джон остановился в растерянности. Карен ему понравилась, но, очевидно, он вызывал у неё большие сомнения на свой счёт. — Я не обижаю девочек, — только и смог что сказать он в своё оправдание. Глядя на его глубоко виноватое лицо Карен, не удержавшись, рассмеялась. — Ты забавный, — сказала она. — Разве вам не запрещено пересекать ручей? — Запрещено, — согласился мальчик. — Значит, ты соврал воспитателям о том, куда пошёл. Выходит, папа был прав, говоря, что все мальчишки — вруны. — Я вру только в крайнем случае, — запротестовал Джон. — Когда надо защитить Терезу или уберечь от наказания Майка. — А кто это? — Мои друзья. Ну, то есть, моя семья. Карен даже не заметила, как Джон оказался на её берегу. Он тоже уселся на самый край уступа, скинув износившуюся обувь, а затем, закатав обе штанины по голень, резко спустил ноги вниз. Холодные брызги градом посыпались на ребят. — Эй, потише ты, пришелец! — упрекнула его девочка, вытирая капли с лица. — Забавно, как ты меня зовёшь, — Джон улыбнулся так широко и искренне, что Карен смутилась. — Ну, ты же первым пришёл сюда. Я имею в виду, из своего приюта. Почти как космонавт на луне. — А ты знаешь, что первым космонавтом был Юрий Гагарин из СССР? — Ух ты... правда, что ль? — Ага. Он сделал полный оборот вокруг Земли и вернулся обратно. Это заняло всего один час и сорок восемь минут, можешь себе представить? — Ничего себе. — Зато благодаря этому полёту у человечества появилось гораздо больше возможностей изучать космическое пространство. Правда, здорово? — Ты что, какой-то ребёнок NASA? У тебя там опекуны работают или как? Джон пожал плечами, внезапно осознав, что слегка увлёкся. — Да нет... Я просто коллекционирую разные данные из учебного материала. Для себя. — Зачем? — Не знаю, — честно ответил он. — Что-то вроде хобби. Или привычка из прошлой жизни. — Прошлой жизни? — заинтересованно переспросила Карен. — Ну да. Так Майк говорит. Джон наклонился к ручью и ткнул пальцем в воду: — Смотри, мальки! — Ой, какие маленькие! — умилилась Карен, нагнувшись следом. Когда они вновь вернулись в исходное положение, она спросила: — А что ещё говорит Майк о прошлой жизни? — Не много, — Джон пожал плечами. — Только то, что все наши необъяснимые увлечения, привязанности и страхи проистекают оттуда. Я, например, люблю коллекционировать информацию. А ты что любишь? Карен задумалась. — Не знаю, — сказала она спустя паузу и потерянно добавила: — Возможно, рисовать. Но у меня не очень хорошо получается. — Я могу тебя научить, — охотно предложил Джон и, вооружившись бесхозно валявшейся неподалёку веткой, начертил на песке какой-то знак. — Это «трикветр» — сакральный символ триединства северных народов Европы. Его ещё называют «трилистником». В христианстве несёт в себе зашифрованный смысл Святой Троицы — Отца, Сына и Духа... — ...чувак, — тормознула его Карен. — Я говорила об уроках рисования, а не философии. Они рассмеялись так громко и раскатисто, что от их голосов зазвенела вся округа. — Мне очень нравится этот мир — он такой яркий, — неожиданно признался Джон. — Столько цветов и оттенков! Я был бы рад, если бы кто-то смог передавать эту сказочную красоту посредством картин... Карен посмотрела на него в ответ с восхищением. — Ты так необычно говоришь. Совсем не похоже на то, о чём обычно треплются мальчишки в моей школе. — Наверное, я особенный, — Джон застенчиво завёл одну руку за спину, а когда вынул обратно, в его ладони уже привлекательно поблёскивала цветной фольгой горстка конфет. Карен радостно захлопала в ладоши. Как только они съели по конфете, она спросила у него с набитым ртом, выпачканном в шоколаде: — Что ж, мальчик-пришелец, я знаю, что ты любишь. А теперь расскажи мне, чего ты не любишь. Ну, кроме того, что могут не любить все дети, конечно... типа горьких лекарств, прививок, наказаний и походов к стоматологам. Джон ненадолго задумался, словно за раз пытался вспомнить и проанализировать все свои вкусы. Через какое-то время, когда Карен уже начала жалеть, что спросила его об этом, он наконец сказал: — Возможно, это покажется странным, но я почему-то не люблю лобстеров. Совсем.