***
— Какие цветы любимые? Кисок стоит, склонившись над раковиной и сжимает в руках лепесток. Он не отрывает глаз от зеркального отражения и не может поверить, что оно принадлежит ему. Сначала он проводит трясущейся рукой по щеке, спускаясь к подбородку, и режется о трехдневную щетину. Затем осознает и бьет со всей силы по настенному ящику. — Мои? Розы. О да. Кисок тоже обожает розы. Настолько, что выдыхает не СО2, а гребаные лепестки. Теперь Сонхва может в них утонуть от счастья, но тонет сейчас только Кисок. И далеко не от счастья. Легкие сводит, и Саймон пытается сдержать розовую боль в себе, но, как оказывается, жить без кислорода он не может. Когда-то Кисок думал, что это сказки. Мол, его не коснется. Его никогда не касалось что-то серьезное, страшное. До тех пор, пока он не встретил Сонхву. — Что, не боишься умереть? — Нет. — Отвечал Самди.- Ты веришь в эту чушь? — Да. Верил, не верил. Какая теперь разница. Думать-то уже поздно. Оставалось дождаться скорой смерти либо лечь под нож. Отрезать чувства к Сонхве? Кисок не хотел оставаться бесчувственным. Но, черт возьми, и умирать не было его пределом мечтаний. Если бы Сонхва полюбил его, дышать стало бы намного проще.***
— Эй, ты точно здоров? Бледный как труп. Если бы Кисок мог сейчас смеяться, он бы, наверное, пошутил. — Простудился. Он наигранно подкашливает и трет ледяные щеки не менее ледяными руками. Грэй что, незрячий совсем? Смотрит в глаза — видит ничего. Улыбается тепло, но бьет по сердцу хлыстом. Кисок — великий мученик двадцать первого века. Отдувается за всех людей в мире и принимает грехи на себя.***
Когда он сидит на полу, облокотившись о стену, то осознает, что, в принципе, в мире творится всякое, и Сонхва не сможет всем помочь. От осознания собственной ущербности бьет мелкая дрожь, потеют ладони, слабеют мышцы и давят на внутренности ребра. Что уж говорить о потери рассудка? В голове плывет тот вечер, когда Сонхва согласился на вечернюю прогулку. Снег. Молчание. Кофе. Неловкость. Улица. Выпечка. Елка. Уют. За руки. Вместе. Везение. Робкость. Подарок. Улыбка. Кошачий приют. Рождество — единственный день, когда Грэй ответил взаимностью и подарил Кисоку часы в знак крепкой дружбы. Молчание. Ступор. Молчание. Крах. Насмешка: «Спасибо». Мучения. Страх. Чувства — отвергнуты. Слезы в глазах. Снаружи — веселый. Внутри — уже прах. Еще больнее. От своих мыслей не убежишь, верно? Кисок смотрит на часы и жалеет о том, что родился на свет. Легкие сжимаются, и на колени осыпается сотня желаний жить. «Твою мать», — думает он и вытирает бледнеющие губы рукавом серой толстовки.***
Через три дня Кисок теряет сознание и падает на белый кафель. На виске остается кровоподтек. Сонхва врывается в комнату и падает рядом. Он трясет плечи и просит вернуться в этот мир, ведь мир без Кисока — восьмой круг ада, если не девятый. Без него опустятся руки и остановится сердцебиение. Без него Грэй лишь тень, сгусток потребностей без чувств. Конечно, Кисок его слышит. Он открывает глаза и просит прощение за то, что появился в его жизни и стал кем-то значимым. Потому что если он умрет — умрет и Сонхва. Он не хотел привязываться, просто так вышло. Сердце само решило влюбиться и перестало слушать хозяина. Сонхва не понимает и глупо улыбается. Когда Саймона скручивает пополам, он оказывается в рое розовых пчел, розовых цветов и не может поверить своим глазам. Чудовище ожило и медленно убивает его друга. Он зарывается в черные волосы и беззвучно плачет, обняв за шею Саймона. — Прости. — шепчет тот. — Я не должен был так поступать. — Тогда бы я не смог полюбить тебя. Сонхва гладит впалые щеки и целует, отдавая всю свою жизненную энергию. — Ты можешь заразиться. — Это не заразно. Тебя нужно отвести в больницу, пока не поздно. — Я не хотел бы разлюбить тебя, Сонхва. Я лучше умру, чем мне вырвут сердце. Он кашляет вновь, выплевывая больше лепестков вперемешку с кровью. У Грэя трясутся руки и не соображает мозг. Вокруг них розовое озеро боли и слез. Кисок смотрит ласково и сжимает их руки. Он не боится, потому что впервые чувствует свободу, а не шипы. Потому что его сильнее клонит в сон и он представляет свою будущую жизнь вместе с Сонхвой. Саймон засыпает, улыбаясь и вдыхая цветочный одеколон. Когда он очнется, он обязательно подарит Сонхве свою жизнь и свое горячее нежное сердце. Кисок никогда не услышит истерики, которую закатил Сонхва. Не услышит его извинения и всхлипы. Не услышит посторонний шум и голоса. Не услышит голос Джея и сирену. Потому что впервые ему так легко.