***
Я даже не знаю, кому могу излить свои мысли. С кем можно поговорить по душам. Меня не выпускают из дома, в моей комнате нет двери, и я под постоянным наблюдением. Я пытался поговорить с Сокджином, но он сказал, что у нас с ним могут возникнуть проблемы из-за таких разговоров. Это была первая и единственная попытка. Он умеет поддерживать меня косвенно, но этого мало. Мне кажется, я ломаюсь. Медленно и по кусочкам. Я не заслуживаю такого отношения.***
Сегодня я подслушал один из разговоров Юнги и Намджуна. Юнги говорил, что скоро этаж будет свободен. Какой этаж? Мы переезжаем? Он говорил, что это доставило ему слишком много проблем, и что с таким количеством бумаги он никогда в жизни не возился. Намджун сказал, что даст ему больше денег, чем обещал. Всё, что я успел услышать.***
Позже я всё узнал. Намного позже. Этаж чистили моими руками: неловкими, первыми выстрелами в испуганные тела до остановки сердца. Почти три месяца. Больше шестидесяти человек. Число, после которого я сбился со счёта. Почти каждый день я убивал, убивал, убивал. Людей без лиц, людей без имён и адресов. Умоляющих людей; людей, которые пытались что-то сказать мне. Кажется, я ощущал вибрацию воздуха от их голосов, но после того, первого раза уже не слышал ни звука из-за специальных наушников. Это стало привычным, повседневным. Я старался поскорее отстреляться (или отстрелять?), как можно точнее попасть в цель и больше не заходить в этот подвал до следующего раза, не замечая, как всё меньше думаю об убийстве как таковом… Об убийстве живого человека, который чувствует боль. Я не слышал их голосов, криков — я не слышал выражение боли. На мгновения я думал, что это и не больно. Что для них не больно. Один выстрел… Десятки людей, с каждым днём делающих меня всё более безучастным к чужим страданиям, к чужой жизни. И выталкивал их ко мне на прицел Сокджин. Я получил ужасный и правдоподобный урок на всю жизнь. Можно стать монстром даже совсем не желая этого.***
Этаж очень быстро превратился в наш новый дом. В шестнадцать лет меня поражало, что большинство бытовых дел осуществляли сами участники группировки. Уборка, установка различного оборудования, ремонт. Я никогда не видел в наших домах ни прислуги, ни работников ремонтных служб. Пока я не понимал всю серьезность этих поступков, у меня постепенно вырабатывалась некая симпатия к такому образу жизни с их стороны. Конечно, всё это они делали не в силу трудолюбия и золотых конечностей. Просто о нашем месторасположении никто не должен был знать. Услуги, связанные с адресом, не должны пробиваться по базам города, а поступающие-отправленные звонки лишний раз не загружаться в линии связи. Позже я окунулся глубже в искусство заметания следов. Постепенный вывоз хозяев квартир (часто прямо с рабочего места или из соседнего супермаркета), подделка документов, ложное информирование соседей остальных этажей, с которыми имели дело убитые. Это была большая и искусная паутина лжи, разрабатываемая годами практики. Кокон, сквозь который уже невозможно найти и разглядеть всю правду. Люди просто исчезали. Их просто забывали, а в период переписи искусственно урезали цифры пропавших без вести, вещая потом по телевизору, что всё у всех хорошо. Иногда это могло привести меня в восторг. Но чаще я боялся попасть в число подобных.***
Я стал замечать за собой нечто странное. Даже с закрытой в комнату дверью я боюсь что-то сделать, не проверив отсутствие людей за моей спиной. Я оборачиваюсь до нескольких раз, прежде чем успокаиваюсь. Не могу расслабиться, не могу свободно посмотреть в зеркало, прикоснуться к своему телу. Словно кто-то есть за спиной, словно кто-то сейчас всё считает, даст оценку, вобьёт в базу данных, посмотрит через плечо в коридоре, доложит Намджуну. Намджуну… Я сильно сбрасываю в весе из-за постоянных нервов, и Намджуну это не нравится. Он замечает любые изменения, а потом высказывает Сокджину. Чего он добивается? Для чего я нужен ему? Всё равно я не выхожу из дома, не делаю никакой тяжелой физической работы. Но вчерашним вечером мне сказали, что я обязан начать заниматься в спортзале вместе с Сокджином. Ну, я не могу сказать, что имею что-то против. С Сокджином спокойно. С Сокджином я могу отвлечься, даже не разговаривая.***
Иногда в полуреальности мне снятся полукошмары. Я просыпаюсь посреди ночи и слышу, будто кто-то ходит по дому. Я понимаю, что не сплю, и понимаю, что здесь сейчас никого не должно быть. Мне кажется, что это пришел хозяин квартиры. Может, его не успели выловить и он вернулся домой, не понимая, что происходит и почему вещи переставлены? Я отчётливо слышу, как он проходит мимо двери моей комнаты и останавливается. Я хочу закричать, позвать Сокджина, но знаю, что тот спит в другой квартире. Я боюсь пошевелиться, судорожно вспоминаю крестики в бумагах напротив номеров квартир, хозяева которых мертвы. Кого я убил. Нет, тут не может никого быть. Я всех убил. Я убил их… Шаги всё отчётливее, мне кажется, что сейчас распахнётся моя дверь. А если он успел взять какой-нибудь нож? Палку? Если он сейчас начнет меня бить? У меня нет никаких средств защиты, кроме хилых кулаков. Я пытаюсь вспомнить телосложение — какое у него может быть телосложение? Все люди-трупы сливаются в одно большое пятно, он большой, он может быть очень большим… Дыхание перебивает, вся простынь подо мной мокрая от пота, кромешная тьма, глаза не могут привыкнуть, я не слышу больше шума, он вошёл? Он вошёл? Вошёл?! Я резко подрываюсь и бегу к выключателю. Сердце разрывается, адреналин бьёт в голову пульсацией выше позволенной дозы — я забыл, где в этой грёбаной комнате выключатель! Глаза за спиной, кто-то за моей спиной, прямо тут, о чёрт возьми! Вот он! Я нащупал рукой, скорее ударяю по кнопке, свет загорается… Никого нет. Слюна перебивает дыхание, я не могу сглотнуть. Вязкая капля падает с нижней губы на футболку, и я не успеваю её словить. Пустая комната, одеяло на полу, запертая дверь. Чёрт возьми, я же её запер на ночь, я всегда запираю её на ночь… Одёргиваю шторы. За окном глубокая ночь без звезд. Сколько бы я не занимался с Сокджином в зале — ничего не изменится. Эта ночь сожрёт меня до последней молекулы.