Останься.

Любит его смешные, нелепые очки. Не знает, есть ли в мире более ботанские, чем у Хэмптона. Cто раз убеждал парня купить что-то новое, стильное. Каждый раз получал отказ. Но зачем-то упрямо продолжал стоять на своём. Когда смог, наконец, подбить Оливера на линзы, стал невероятно скучать по старым добрым очкам. Странным. Чудным. Несуразным. Но как же без них? Любит его волосы. Непослушные, мягкие. Любит смотреть, как Олли каждое утро подолгу крутится перед зеркалом, пытаясь придать им «божеский вид». Тут же хочет запустить в них пальцы, взъерошить, растрепать и скорее ретироваться с места преступления, наспех придумывая линию защиты. Так лучше. Естественней. Сексуальней. Это возбуждает. Сильно, надо признать. Хочется сразу прижать парня к стене, и пусть сопротивляется, Коннор знает: это ненадолго. Оливер быстро сдаётся, шумно вдыхая, едва губы Уолша оставляют первый поцелуй на его шее, а руки скользят ниже, задирая рубашку, касаясь чувствительной, нежной кожи, плоского живота, опускаясь, с силой впиваясь в бёдра. Любит его губы. Тонкие, слабо очертанные, порой капризные, временами хитрые, но обычно податливые и покорные. Горячие, алеющие после долгих терпких поцелуев. Бледные, слегка обветренные и иссохшие после того, как Олли возвращается с улицы. Особенно, когда мороз. И глаз смыкать не надо, чтобы представить, как парень, плотнее кутаясь в пальто, торопится домой, спотыкаясь, с трудом удерживая равновесие, пошатываясь, но продолжая свою борьбу с пробирающим до костей, ледяным ветром. Дежурный поцелуй в щёку. И губы брюнета уже расплываются в довольной, счастливой улыбке. Коннор смеётся, он такой предсказуемый, такой простой. Олли. Его Олли. Любит его глаза. Беззаботные, немного инфантильные. Мерцают особым, тёплым светом. Ласковое сияние, как свет ночника. Проснёшься посреди ночи, а он горит. Уверенным, но тихим пламенем. Отправляя обратно в чертоги Морфея. Мол, иди, чего тут забыл, там куда интереснее. Ох уж эти глаза... Бывает, смотрят на Коннора с искренним детским изумлением. А могут глядеть с лукавым прищуром, изучая проницательно, дотошно. Но больше всего Уолшу доставляет, когда Олли смотрит чуть встревоженно, заботливо, безмолвно спрашивая, получая столь же немой ответ, ведь им не нужны слова, чтобы понять. Понять друг друга. Понять всё. Но сегодня... Он не понимает. – Думаю, мне лучше пройти через это одному. – Тебе... нужен перерыв? Олли, – осознание пока ещё не пришло и не желает объявляться. Повисшее в воздухе напряжение растёт, отзываясь гулким биением сердца, покалывающей дрожью в пальцах, мерзкой, пугающей болью в груди. – Прости, прошу тебя. Знаю, я думал о себе, своих чувствах, забыл о тебе. Забывал. – исправляется поспешно, резко, слова скорей рвутся вперёд, боясь остаться невысказанными. Сейчас Коннору кажется, они нужны, как никогда. – Слишком часто. Прости... Прости. Я люблю тебя. – И я тебя люблю. – Уолш видит, парень сомневается. Ищет причину остаться. Соберись, Коннор, ты не должен его отпустить. – Но это ненормально. Ты должен был злиться, а ты извиняешься. Ведёшь себя так, будто тебе всё равно. – Олли, о чём ты? Я не злюсь, потому что не хочу ссориться. – осторожно делает шаг навстречу и замечает, Оливер не отступает. Касается его руки своей, сжимая его пальцы, крепче, сильнее, лишь бы скрыть сотрясающий озноб. – Ты для меня всё, Олли. Я признаю вину, потому что боюсь потерять тебя. – Но ты не должен! Накричи на меня! Разозлись! Нет, лучше, – он запинается, судорожно сглотнув, впиваясь в ладонь Уолша с неистовой силой. – Лучше ударь меня! Прямо сейчас. Ну же. – А ты прав, – внезапно резко толкая его к столу, заявляет Коннор. Едва брюнет натыкается на острый край, приближается, смотря прямо в миндальные глаза. – Ты заслуживаешь наказания. Оливер жмурится, ёжится, втягивая голову в плечи. Костяшки пальцев бледнеют – так сильно он сжимает столешницу. Беззащитный, хрупкий Олли. Его Олли. Неужели правда поверил, что Коннор посмеет ударить? Мгновение, а может и меньше, Уолш оказывается рядом, заставляя парня инстинктивно дёрнуться назад от пока ещё несуществующего удара. – Оливер, – горячий шёпот над ухом, тепло его тела и губы, скользнувшие по щеке, оставляя немного торопливый, почти невесомый поцелуй. – Посмотри на меня. Парень открывает глаза: нерешительно, робко, недоуменно глядя на Коннора. Вероятно, всё ещё ожидая, что тот выплеснет на него злость. – Я никогда не наврежу тебе. Слышишь? Я. Люблю. Тебя. Не знаю, что там ударило тебе в голову, но я и не подумаю тебя отпускать. Олли, – перед взором, всего на долю секунды, встаёт полупрозрачная пелена. – Я не могу представить жизнь без тебя. Пожалуйста, я прошу тебя, останься. Касаясь его губ, задыхаясь, теряя связь с реальностью, притягивая парня ближе, не оставляя между ними даже миллиметра свободного воздуха, Коннор опускает веки, чувствуя, как его трясёт. Тягучий, липкий страх, что сковывал с головы до пят, отступает, медленно уползая в свою мрачную обитель. Как же непозволительно близок он был к тому, чтобы потерять. Лишиться того, без кого жизнь в миг утратит всякий смысл. Не любит его слёзы. Они срываются, падают, струятся, бегут по щекам, оставляя мокрые следы. Не любит, когда Олли больно, но знает, что хочет быть рядом. Что будет рядом. Сейчас. Потом. Всегда.