Лунный свет

В этот день на Аню напала хандра, какое-то глухое раздражение, усталость, вялая злость на весь мир. Девушка не задумывалась о причинах, просто это был факт, а душе явно не хватало умиротворения. Гостиная, в которой так пока и не зажгли свечей, казалась серой и мрачной. Померкший свет Аниной души был не в силах разогнать дождливую тусклость. Слишком много пришлось волноваться и переживать последние время, и после продолжительного нервного напряжения, когда активных действий больше не требовалось, наступил резкий спад. Аня стояла перед открытым окном, завернувшись в теплую накидку, и, обняв себя за плечи, смотрела, как последние желто-бурые листья вздрагивают под каплями дождя. Ненастная осень входила в дом и несла с собой сырость и бесцельную суетность парижских улиц. За спиной раздались знакомые шаги. - Грустно как-то, - вымолвила Аня, не оборачиваясь. - От чего? - спросил негромкий и, как всегда, спокойный голос. - Чтоб я знала! Володя встал рядом и тоже уставился в окно, за которым накрапывал дождь и начинали сгущаться волглые сизые сумерки. - Володя, я боюсь, я всего боюсь, - прошептала Аня. - Тени, шороха, вздоха... - Это тебе только кажется. - Почему? - Ты не стесняешься говорить о страхах вслух, когда ничего не боишься. - Но ведь... - Аня замолчала на минуту, - Ты прав. Наверно, меня уже ничего не пугает. И розового дыма тоже не осталось. Но я не могу в таких цветах смотреть на мир! - она надула губки, как обиженная девочка, - Так не может быть вечно! Все светлое кажется таким бессильным, поблекшим, но в замен есть цвета крови, грязи, смерти. Это чувство отвратительно, как нынешняя погода! Мне плакать хочется, но отчего-то не получается. - И дождь плачет. Но он умоет город. - Я не понимаю, как ты понимаешь, что я понимаю, но не могу сформулировать, хотя чувствую, - выдала Аня. Володя улыбнулся, глядя в окно. - Давай зажжём свет. Чего сидеть в потемках? Он обернулся, кликнул слугу и отдал распоряжение. Камердинер юноши стал зажигать свечи. Гостиная на глазах все больше окрашивалась золотистыми оттенками живого огня, интерьеру вернулись краски. Володя затворил окно, и утихли монотонный стук дождевых капель, уличный шум, редкое покаркивание вороны под крышей. - Что же от д'Артаньяна и Портоса так долго нет вестей? - встревоженно проговорила Аня, - Они же обещали. Уже второй день пошёл! - Значит пока ничего не узнали. - Уж не случилось ли с ними чего-нибудь? - Не накручивай себя и не создавай панику, - серьёзно сказал Володя. - Ну, извини, я не кремень! Аня поежилась и села в кресло. - Вот что у меня за дурная привычка за всех переживать? - Хочешь ромашки? - спросил Володя, - Нервишки успокаивает. - Да ну её... А с чем? Юноша усмехнулся. - Можно с вареньем, можно с мёдом. - Ну, давай, - согласилась девушка, словно делала одолжение, и, уютно завернувшись в накидку, сощурилась по-кошачьи, - С мёдом. ...Аня сидя в кресле, маленькими глотками отпивала ромашку из деревянной кружки и тихо млела от обволакивающего тепла и потрескивания поленьев в камине, а вся её нервозность и хандра испарялись, как небывало. Володя задумчиво смотрел на девушку. - Анька, подумать только, мы знакомы теперь со всей знаменитой четвёркой, - произнёс он, прерывая молчание. Аня подняла на Володю глаза: - Мне, честное слово, всё никак в это не верится. И, главное, они все живые. Пока... Вот странная штука! Взять к примеру д'Артаньяна и Портоса. Эти двое меня едва знают, но сами для меня, как старые знакомые. - Ну, для меня они смутное воспоминание из детства, которое взяло да материализовалось. Это, не могу не признать, производит нехилое впечатление, но про старых знакомых ничего сказать не могу. Я их только сейчас по-настоящему узнаю, ей богу. К тому же книжные буквы неосязаемы, а тут смотри, трогай, пробуй. Это совсем другое. - Знаешь, Вовка, мне жаль, что мы познакомились только с шестидесятилетними мушкетёрами. Как интересно было бы посмотреть на молодых и лихих! - Они и сейчас лихие. - Неправда. Что-то в их душах выгорело. - А мне жаль, что здесь с нами нет Светы. Она многое упускает. Хотя... может нервишки будут целей? Кто знает? - Ну, Светке всегда нравился Атос, и как раз с ним-то она уже успела познакомиться. Но, что-то мне подсказывает, ей сейчас до лампочки все мушкетёры вместе взятые... Ты знаешь, она умеет любить. У таких людей часто разбиваются сердца. Я за неё боюсь. Тут в комнату постучал Володин слуга, оборвав своим появлением разговор молодых людей. - Что такое? - спросил юноша. - Вам, господа, принесли письмо, - сообщил слуга с поклоном. Володя взял послание. - Спасибо, Обри. Вы пока свободны. Потом обратился к девушке: - Ну, вот. А ты, Анют, беспокоилась. Кажется, это то, чего мы ждём. Аня подалась вперёд. - Вскрывай скорее! Володя развернул письмо. Оно было написано крупным ужасающе размашистым почерком. Содержание было следующим: "Уважаемые мадемуазель д'Эрбле и господин де Сегри! Наша с господином д'Артаньяном поездка по следу кареты, к сожалению, мало что прояснила. След затерялся через несколько лье среди прочих следов, оставленных на дороге путниками. Капитан только что лично отправился к господину Кольберу, чтобы вытрясти из этого проходимца, где он держит епископа Ваннского, и потребовать освобождения нашего друга. В случае отказа господин д'Артаньян намеревается обратиться к королю. Новые известия во всех подробностях обещаю передать вам сразу, как они станут известны, при личной встрече." И подпись, занимающая всю строчку: "Барон дю Валлон де Брасье де Пьерфон." Молодые люди с улыбкой переглянулись. Разве мог раззолоченный гигант подписаться иначе. - Вот кое-что и прояснилось, - заметил Володя. - Надеюсь, у д'Артаньяна получится. Скорей бы всё уже закончилось: и этот чёртов процесс, и этот месяц! Я домой хочу. Вот зачем ты меня отговорил посетить отель госпожи де Севинье? Я бы там литераторов помучила, хоть какое-то удовлетворение. - Давай, пока всё не устаканится, не будем слишком часто показываться на людях. Ты передала документы, кому следовало - отлично. Пусть этот советник... Как его там?.. Д'Ормессон. Пусть он преподнесёт эти документы судьям, и процесс завершиться так, как и положено ему исторически. До тех пор, я не уверен, что тебя не тронут, борьба ведь ещё не окончена. - Наверное, ты прав, - вздохнула Аня, - Знаешь, Володь, я не понимаю одной вещи. Неужели без этих бумаг, что я отнесла д'Ормессону, Фуке не сможет получить завтра приговора к ссылке? Такое реально? Даже если отстраниться от истории, в романе Дюма обстоятельства не могли сложиться так, как сложились сейчас. Почему? - Может быть сработало что-то вроде "эффекта бабочки", и одно искусственное изменение сюжета каким-то невообразимым для нас образом повлекло другие? - предположил Володя. - Эх, чёрт его знает! - пожала плечами Аня. *** - Господин Кольбер, я требую объяснений! - Вы отрываете меня от важных дел, господин д'Артаньян. - Ваши денежные подсчёты подождут, когда речь идёт, быть может, о человеческой жизни. Министр бросил на посетителя сердитый взгляд: - Я уже сказал вам, господин д'Артаньян, что действую сугубо в интересах короля, и ни в чём не намерен давать вам отчёт. Кольбер чувствовал себя куда более уверено, чем в прежние времена, и мог позволить себе без страха отстаивать свои позиции. Крылатый змей продолжал возноситься ввысь по мере того, как шёл ко дну его поверженный противник, и финансовым делам страны это не только не вредило, а, напротив, шло на пользу. - Если хоть один волосок упадёт с головы епископа Ваннского, - продолжал горячиться д'Артаньян, - я виновного из-под земли достану! Помяните моё слово, господин Кольбер! Финансист поморщился и огляделся, словно искал шанс улизнуть, но отделаться от д'Артаньяна, который отнюдь не собирался отступать, не представлялось никакой возможности. - Господин д'Артаньян, не шумите так, у меня здесь не казарма, - сказал Кольбер вполголоса, - За стеной работают мои секретари. Пойдемте лучше ко мне в кабинет, тут не место для подобных разговоров. - Благодарю за приглашение, - поклонился капитан, поняв что личной аудиенции он добился. В кабинете министра финансов помешать им никто не мог. Кольбер проверил не подслушивают ли их, запер дверь и повернулся к упрямому посетителю: - Я не желаю с вами ссор, господин д'Артаньян. Я успокою немного ваш гнев, если сообщу, что с вашим другом всё в порядке и его жизни ничто не угрожает? - Где вы его держите? - усы капитана мушкетёров по-прежнему воинственно топорщились. - Это тайна, сударь. Вы также, как и я, состоите на службе у короля и должны понимать, что речь идёт о государственном интересе. Полагаю, что у вас хватит сознательности не поднимать по этому поводу шум. - Разумеется я не буду поднимать шум, сударь. Я сейчас же отправлюсь к королю, - заявил д'Артаньян, - и узнаю у него, какой такой государственный интерес вынудил вас нанять целую банду разбойников, выследить ночью и схватить человека лишь с той целью, чтобы заставить его молчать. - Сударь!.. - Прекрасный способ убрать с дороги свидетеля, который совсем недавно получил позволение выступить в суде и мог разгласить то, что для вас нежелательно! Кольбер вздохнул, чтобы собраться с силами. - Я предполагаю, что знаю, кто вас так хорошо проинформировал, - произнёс он, - Я мог бы сказать, что уверен в этом. В таком случае вам должно быть известно, что господин д'Эрбле обыграл меня даже в такой ситуации, - в голосе министра зазвучали сожаление и досада, - Весь нежелательный материал ушёл прямо из-под носа. Здесь мой промах, и я отдаю дань уважения противнику. Епископу Ваннскому теперь нет надобности рваться на заседание суда. - Почему же тогда вы держите его в плену? Кольбер хотел что-то возразить, но капитан оборвал его: - Да, да, это именно плен. Назвать это арестом, я, человек, разбирающийся в подобных вещах, никак не могу. Ваши действия бесчестны и беззаконны, - с жаром добавил д'Артаньян, - Поступая подобным образом, вы подрываете славу и авторитет королевской власти. Кольбер скрестил руки на груди. - А если я скажу вам, сударь, что король одобрил мои действия и не увидел в них угрозы для своей славы? Напротив, его величество остался доволен секретностью предприятия, ведь судебному процессу повредил бы скандал, - по губам Кольбера зазмеилась улыбка, а его острые черные глазки внимательно устремились на д'Артаньяна, - Вы говорите о репутации короля. Но Людовик Четырнадцатый не причастен к этому делу, даже в случае огласки оно не скомпрометирует его. Такова уж судьба министров: брать грязные дела на себя. Мушкетёр скрипнул зубами: - Я просто поражаюсь вашим находкам, господин Кольбер! - Положение обязывает, - с прежней улыбкой ответил министр. - Окончательно погубив господина Фуке, вы сможете ожидать быстрого возвышения, - едко заметил д'Артаньян. - И я надеюсь оправдать доверие его величества, - слегка поклонился Кольбер. - Но в чём же, позвольте спросить, король усмотрел вину господина д'Эрбле? Он ведь нашёл сколько-нибудь веский повод? - У его величества есть на этот счёт свои подозрения. - И это вы внушили их ему, не так ли? - Не стану этого полностью отрицать. - Однозначно, сударь, ваше влияние дурно сказывается на суждениях Людовика Четырнадцатого, одобряющего такие решения. Кольбер усмехнулся: - Ваши слова, господин капитан, напоминают мне те уличные песенки, которые во все времена так любят распевать парижане. Представьте только, сейчас в них короля изображают сидящим в кармане у меня, Кольбера, а господина Сегье рисуют неправедным судьей, который запустил туда руку и наносит оскорбление королевским ушам. Ведь это кощунство по отношению к его величеству, вам так не кажется? - Я не слышал этих песен, потому что был занят службой, но, пожалуй, склонен с вами согласиться. Министр сдержанно кивнул. - Народная молва беспощадна, но не всегда основана на достоверных фактах. Король давно уже не ребёнок и не нуждается в наставлениях. Если он считает нужным уничтожить господина Фуке, то его воля не подлежит обсуждению, она требует повиновения. Даже королева-мать не смогла смягчить своего сына. Господин д'Эрбле был помехой исполнению королевской воли, а потому он задержан по подозрению в ряде деяний, которые противоречат интересам его величества. Вот вам и объяснение, которое вы требовали, господин д'Артаньян. - И король имеет намерение осудить господина д'Эрбле? - Кто же говорит об осуждении? - Но ваши собственные слова наталкивают меня на мысль, что именно к этому вы подводите его величество. - О, нет, сударь! Я сделал только то, что требовалось для дела. Ничего сверх меры я не желал и не желаю. - Тогда освободите епископа Ваннского! - Некоторые причины не позволяют сейчас этого сделать, хотя я не горю желанием продолжать держать его преосвященство под стажей. Д'Артаньян прищурился, заподозрив скрытый смысл: - А не имеют ли эти причины вполне человеческое имя? - Человеческое имя? Вы догадливы, господин д'Артаньян. Отнюдь не мне и не королю, а совершенно другой особе хочется упрятать епископа Ваннского в каменный мешок и сгноить там. - Кому же это? - несколько озадачено спросил мушкетёр. - Личному врагу его преосвященства. В их отношениях разбираться не мне и не вам. - И этот человек хочет заточить епископа Ваннского в тюрьму? - Непременно хочет. Но меня это совершенно не устраивает. Я отпущу господина д'Эрбле, как только обстоятельства станут благоприятны, - уверенно сказал Кольбер. - Ваш друг официально ни в чём не обвинен, а подозрения ещё ничего не значат. - Неужели? - Несмотря на внушенное мной недоверие, я не сказал королю ничего крамольного. А ведь мне, заметьте, ничего не стоило бросить тень на господина д'Эрбле. Он достаточно замешан в интригах, связанных с судебным процессом. Его величество был бы очень разгневан, если бы узнал подробности. Повторяю, не я хочу гибели епископа Ваннского. Такими удивительными людьми, как он или вы, не разбрасываются, даже если они встали на дороге. - Но враг господина д'Эрбле останется недоволен вашими действиями, не так ли? А этот некто - по-видимому, ваш союзник. - Да. И мне прежде следует подыскать для освобождения благовидный предлог, - признался Кольбер. Тут морщинка на его суровом лбу сделалась глубже, и финансист замолчал ненадолго, занятый посетившей его мыслью. - Знаете, господин д'Артаньян, - произнёс он неторопливо, - я даже благодарен вам за ваше вторжение. Вы оказываете мне сейчас услугу, помогая этот предлог найти. - Как так? - Разве может кто-то устоять перед гасконским темпераментом? Ваш яростный напор и непреклонная решительность заставляют меня уступить. В конце концов вы тоже имеете на короля кое-какое влияние. Да! - оживился министр. - Именно так мы и поступим! - К какому решению вы приходите? - Я полагаю, вы будете рады освободить вашего друга. - Разумеется! - На том и договоримся, - Кольбера, казалось, даже развеселила собственная идея. - Зайдите ко мне завтра за приказом нанятым мной людям. Я вручу его вам из рук в руки, чтобы сюда не были замешаны третьи лица, и сообщу точный адрес и все инструкции. - Почему не прямо сегодня? - Сегодня мне нужно будет поговорить о господине д'Эрбле с королём. Я не могу освободить его без согласия его величества. - Вы точно это согласие получите? - Я понимаю ваше сомнение, господин капитан, но у вас нет иного выбора, кроме как довериться мне, - довольно улыбнулся Кольбер.