***
— Вот сука, — ругается брюнет и ловит на себе короткий осуждающий взгляд, но совсем не чувствует себя виноватым. — Пиздец, я бы ему ебальник набил. — Прекрати, — перебивает Марка Тэиль, и оба они понимают, что прекратить младший должен не мечтать об убийствах и расчлененке, а ругаться матом. По телу корейца пробегает легкая дрожь, его всего передергивает и становится как-то совсем не по себе, когда эта мелочь пузатая позволяет себе слова не своей возрастной категории. И пусть он сам изо дня в день без устали повторяет, что Ли удивительно развит не по годам, брань в его присутствии по-прежнему запрещена. За пределами небольшой уютной кафешки, пропахшей запахом кофе и булочек с корицей, только-только начинает темнеть, и хочется посидеть здесь еще немного с теплой кружкой чая под носом и в приятной компании друга. Складывается ощущение, будто возвращение домой не сулит ему совершенно ничего хорошего, хотя, на деле, теперь уже кажется, что нигде места ему просто не будет. Под глазом темнеет яркий след от удара: один из мужчин, с которым Тэиль встречался сегодня далеко не в первый раз, был совсем не в духе. Это первый раз, когда парень столкнулся с чем-то подобным, поэтому растерялся и оказался не в силах проявить сопротивление. Он позволил постоянному клиенту закончить начатое и просто уйти, оставив нечистые деньги на невысокой прикроватной тумбе. И теперь блондин вновь играет свою роль невинной овечки, которая подралась на улице с чертовым алкашом, что спутал его с кем-то из своих неприятелей. Минхён знает его слишком хорошо. Это видно по его глазам, пока Мун описывает общую картину, выдумывая детали на ходу и дополняя свой рассказ обильной жестикуляцией и выразительными эмоциями на лице. Ли, вроде как, прекрасно понимает, что за всей этой историей скрывается что-то еще, о чем старший старательно умалчивает и обходит стороной. Ведь он чертова луна, у которой всегда есть своя темная сторона, что так просто не увидеть невооруженным глазом. — В следующий раз тебе просто нужно быть немножко внимательнее, хён, — прячась носом в своей чашке, брюнет пытается внутри нее что-то найти, будто выглядывая в ней подходящие, по делу, слова. А затем он возвращается взглядом к другу и шумно выдыхает, что теряется за звуками музыки и чьей-то болтовни за соседним столиком. — И, если такое повторится, запомни, все-таки, его лицо, — довершает юноша и отодвигает от себя свой кофе, упирая взгляд в узоры на ровной поверхности столешницы. — Я просто устал, — улыбается в ответ старший и даже не пытается разъяснить, что он имеет в виду. А Марк и не спрашивает. Марк понимает, что нет смысла спрашивать, если все равно получишь мутное и не факт, что искреннее толкование чувств.***
А Тэиль, и правда, устал. Он неимоверно сильно устал от той реальности, которая продолжает окружать его каждый божий день. Он устал от себя и своих пустых переживаний, когда где-то под боком всегда горят по-настоящему значительные неприятности. Он устал от собственной беспомощности, устал, что не может уследить за собственной жизнью и сделать с ней хоть что-нибудь, чтобы стало уже не так тяжело. Он единственный, кто знает всю правду, но даже себе самому, если честно, не доверяет. В порыве чувств иногда он совершает абсолютно безрассудные поступки, объясняя все волей случая или прочей подобной чепухой. Ему не нравятся ебеня, в которые он окончательно скатился, но изменить ничего не может и даже не старается, не прикладывает к этому никаких усилий. Он противоречит всем правилам верного самовнушения и, просыпаясь по утрам, вместо того чтобы убеждать себя в своей силе воли и способностях, парень осуждает себя за очередное пробуждение, которое никогда не должно было наступить. В нем вовсе нет никаких суицидальных ноток, но так кажется намного проще, ведь голова больше не будет забита отстойными мыслями, а грудную клетку прекратит рвать в клочья от переполняющих чувств, что не могут найти прохода на волю. Блондин возвращается довольно поздно. Он совсем не следит за временем, но по ощущениям около девяти или десяти часов вечера. Будучи осведомленным о чувствительности и раздражительности своих соседей, он старается вести себя как только можно тише, но сегодня Вселенная поворачивается к нему одним мягким местом, демонстрируя весь свой враждебный настрой. Как только он проталкивает ключ в дверной замок, за спиной звучит звонкий щелчок, а сердце замирает на долю секунды в ожидании дальнейшего развития событий. Тупостью было бы не догадаться, что Джэхён поджидал его возвращения, чтобы в очередной раз поизмываться над трудягой якобы после «тяжелого рабочего дня». Мун не обнаруживает в себе никакого желания выслушивать все это дерьмо от соседа в данный момент, только желание завалиться на постель и отключиться до завтрашнего утра. Но, вопреки всем своим желаниям, он не шевелится ровно до тех пор, пока не слышит знакомый голос. — Смотрю, ты весь такой уставший. Что? Неужели на работе совсем некому тебя подменить? — а еще, к слову, Тэиль чертовски устал от Джэхёна. Устал слушать его шуточки, улавливать нотки омерзения и презрения в его голосе. Устал проклинать себя за слабость и тупость, которую он проявил, когда поделился с совершенно чужим и незнакомым человеком своей историей. Сегодня шатен раздражает его сильнее привычного, поэтому в голове даже не возникает ни одного достойного ответа, которым можно было бы поставить этого ублюдка на место. Только дышать вдруг становится тяжело. Его с ног до головы окутывает необъяснимое чувство обиды, а глаза щиплет от непредвиденной влаги, как в старые добрые, когда вся эта муть была ему еще в новинку. Только он сильно изменился с тех пор и, если бы прежде чужие слова, возможно, и имели бы силу вывести его из равновесия, то сейчас взять себя в руки не составляет никакого труда. Блондин даже не раскрывает дверь, просто медленно оборачивается к младшему и заглядывает ему в глаза с неприкрытым недоумением на лице. Недоумением по поводу того, в кого мог пойти этот сукин сын своим дерьмовым характером. Правда в том, что Чон чувствует все это немного иначе, чем на словах. А Мун чувствует его, когда находится рядом. Он и прежде замечал что-то необычное и неестественное в поведении шатена, но отчего-то сейчас различает этот вкус среди всех прочих гораздо ярче, когда видит, как меняется выражение чужого лица при обнаружении заметного синяка, оставленного на светлой коже корейца посторонним прикосновением. Лицо соседа удивленно вытягивается, а в ответ на длительное молчание внутри у блондина созревает целый урожай из всего самого негативного и агрессивного, что он когда-либо имел смелость в себе подавить. Джэхён всеми силами старается сохранить прежний настрой и интересуется о пристрастиях к БДСМ, а в бескрайнем океане Мун Тэиля происходит легкий всплеск, что приводит к всепоглощающему цунами. — Знаешь, ты прав. Ха-ха, очень смешно, Тэиль — шлюха, зарабатывает на жизнь своей жопой, — взрывается парень, взмывая вверх руками и делая один шаг навстречу вдруг вжавшемуся лопатками в стену соседу. Впервые за долгие годы он чувствует, как обнажаются его чувства и весь внутренний мир, о котором приходилось так долго молчать, и который теперь так уязвим. — Но хочешь, я расскажу кое-что о тебе, мудозвон ты бесхребетный, а? — джэхёновы брови сводятся у переносицы, и на секунду где-то в подсознании парень пропускает через себя мысль, что никогда не видел его таким серьезным, даже в тот самый первый день их знакомства. — Каждый чертов день ты тратишь по полчаса на то, чтобы придумать новую остроумную шуточку на тему, которая веселит только тебя. Ты снова и снова продолжаешь строить из себя клевого парня, который никогда не опустился бы до моего уровня, и вообще, респект, уважуха, — картинно и очень демонстративно хлопая в ладоши, поднимая их выше собственной головы, он не сводит взгляда с чужих глаз. — Но забавно получается… За все время нашего знакомства ты не рассказал обо мне ни одному из наших общих знакомых, ни одному из своих друзей, которых ты сюда приводил. А знаешь почему? — небольшая пауза дает им обоим немного времени, чтобы подумать, но останавливаться на достигнутом блондин пока что не намеревается. — Потому что ты чертов трус. И, узнав обо мне, о том, кто я есть, ты просто зассал. Испугался того, как будет тебе тяжело, если ты захочешь мне помочь. Ты подумал «ой, да ладно, последний раз в жизни вижу», но как только я оказываюсь у тебя под носом, ты чувствуешь вину за свою жалкую трусость и прячешь ее под маской крутого парня, создавая иллюзию, будто тебе, и в самом деле, плевать на мои проблемы, — откровенно говоря, так много Тэиль не говорил уже давно. У него сбивается дыхание, мысли путаются в голове — он даже не думает, лепит все, что приходит на ум, и даже не пытается себя остановить, хоть и понимает, что давно перегнул палку. — А еще ты хочешь меня и понятия не имеешь, что с этим делать, — опуская руки, которые прежде не спускались ниже уровня плеч, он звонко хлопает ладонями по собственным бедрам и, наконец, отступает назад. — Поздравляю, «крутыш». Откровенно говоря, Тэиль ни черта не смыслит в джэхёновых чувствах. Он не имеет ни малейшего понятия, как именно происходят его мыслительные процессы, отчего продолжает вести себя так по-скотски. Скорее всего, тому просто доставляет удовольствие самоутверждаться за чей-то счет, бесстыдно позволяя себе подняться на следующую ступень и смотреть свысока, будто сам он в этой жизни добился хоть чего-нибудь. Вся эта триада — не больше чем взрыв, внезапная вспышка перед глазами и желание выплеснуть свой плохой день на кого-либо другого, чтобы, черт, не ему одному сейчас было так тошно и хреново на душе. И он совсем ничего не ожидает в ответ, блондин лучше некуда осознает, какую кашу заварил и каким нелегким способом ему теперь придется ее расхлебывать. Только они с Джэхёном смотрят на эту монету с абсолютно разных сторон. Вопреки всем ожиданиям, младший, спустя долгое молчание и длительную паузу, во время которой они даже взглядами не пересекаются, делает сначала первый, а затем и второй шаг навстречу, возвышаясь над парнем тенью и вдруг грубо толкая ладонями в чужую грудь. Наверное, Тэиль просто, и правда, шлюха по жизни. Только так можно объяснить то, что он без лишних промедлений отвечает на поцелуй, когда крепкое тело вжимает его лопатками в гладкую поверхность твердой двери за спиной. Он просто хватает ткань футболки на груди пальцами, комкает ее в ладонях и притягивает шатена как можно ближе к себе, обжигая его губы горячими выдохами и скользя по ним и между ними кончиком языка. Чон встречает его ответными ласками: поддевает язык своим, крепко сжимает поначалу узкие бедра, а затем скользит ладонями выше, приподнимая края нелепого цветастого свитера и задирая его выше, оголяя кожу напряженного живота. Оказаться пойманными никто из них не хочет, и Джэхён берет эту ответственность на себя. Пока тонкие — на вид — руки обхватывают его шею, стискивая в крепких объятиях, кончиками пальцев он нащупывает вставленный ключ и поворачивает его три раза, после чего давит на ручку и подхватывает старшего за талию, когда тот чуть было не опрокидывается назад. Уронить его корейцу хочется самостоятельно и желательно куда-нибудь на мягкую постель, поудобнее располагаясь между податливо раздвигающимися ногами. Но до постели слишком далеко, терпения в данный момент чересчур не хватает, чтобы заставить себя разорвать гребанный поцелуй и найти здесь спальню. Хлопая дверью, Чон вновь прижимает соседа к твердой плоскости, только в этот раз к стене, и лишь сейчас замечает, что намного отстает от своего потенциального любовника, чьи пальцы торопливо, ловкими — натренированными — движениями, расстегивают кожаный ремень и выуживают из петель его джинсов. Тэилю вдруг становится ужасно душно, а между широкой грудью и стеной совсем тесно, но это не смущает и никак его не стесняет. Его всего бросает в жар, пока шатен изучает губами слегка солоноватую с прошедшего дня кожу шеи, целует коротко и быстро, а сводит с ума умело и очень одаренно. Руки в тот же момент отказываются повиноваться, но кореец находит в себе силы, чтобы продолжить начатое: мелко дрожащими пальцами расстегивает пуговицу и молнию следом. Слишком рано судить об опыте, но Джэхён сдается в ту же секунду, когда прохладная ладонь проникает под одежду, а длинные пальцы обхватывают твердеющий член у основания и неторопливо скользят по всей длине. Мун Тэиль даже при большом желании не смог бы понять, насколько точно он попал в самую цель каждым своим, сука, сраным словом. Спасовав перед ответственностью однажды, младшему только и оставалось дрочить при первой удобной возможности после всякой новой встречи с симпатичным белобрысым соседом. Каждую блядскую секунду посвящая ему, все свои мысли, все мечты. Чону буквально в самом прямом из смыслов сносит крышу, когда он вдыхает запах чужих волос и толкается в плотно сжатую вокруг его члена ладонь, в очередной раз отыскивая обветренные искусанные губы, чтобы украсть с них еще один поцелуй. Места прочим ласкам не остается в ту секунду, когда в голову заплывают мысли, что не отпускали на протяжении длительного времени. Джэхёну невыносимо сильно хочется увидеть это тело обнаженным, и не существует в мире сил, которые способны были бы в данном случае удержать его от собственной похоти. Надоедливый свитер, наконец, летит к чертовой матери. Приходится пожертвовать сладостными прикосновениями, но оно того стоит, а белоснежная кожа буквально слепит глаза, когда на стене находится выключатель, и в прихожей загорается свет. Лицемерный блондин смотрит на него снизу вверх так, будто он не занимался чем-то подобным несколькими часами ранее, словно синяк под глазом образовался там самостоятельно, по собственной воле. Осознание того, каких именно участков мунова тела касались чужие клешни, придавливает все принципы и достоинства шатена тяжелой наковальней, и ему приходится перешагнуть через самого себя, чтобы не упустить подходящий для секса настрой. Тэиль сам не догадывается, откуда у него находятся силы, чтобы безмолвно убедить младшего в том, что им необходимо перебраться в спальню. Но настоять на своем необходимость у него, так или иначе, имеется: даже если его до краев переполняют силы, складывается стойкое ощущение, что второй за день грубый секс сломает его напополам или на множество небольших кусочков. Когда его небрежно толкают на постель, из легких вырывается позорно громкий выдох, и теперь становится в миллионы раз комфортнее, а с Джэхёном поверх даже лучше. Тот времени даром терять, судя по всему, не намерен: скидывая с себя футболку и бросая ее к ногам, куда-то на пол, парень забирается на постель следом за старшим. Места на узкой кровати, если честно, с трудом хватает даже для одного, но это остается незамеченным и не всплывает проблемой — кореец накрывает широкими ладонями колени блондина и разводит их в стороны, все это время пристально наблюдая за томными взглядами, закусанной губой и вздымающейся грудью. Кажется, будто он мечтал увидеть эту картину несколько бесконечно долгих жизней, и снова теряется во времени, когда толкается пахом в послушно подставленный ему зад. Задница у Тэиля пиздец как хороша, а оглаживать ее возбужденным членом доставляет двойное удовольствие. Вызывает ощущение, будто нет необходимости ни в какой обнаженке, чтобы, в конце концов, он смог просто кончить. Но, насколько бы пошло и грязно это не могло показаться парню под ним, Чону хочется кончить в дрожащее от оргазма тощее тело, вдавливая его в боротое одеяло и впиваясь зубами во влажную кожу под краем нижней челюсти. Мун возбуждается неестественно быстро. И не то чтобы его это удивляло, но с такого рода деятельностью трудно представить, что настанет момент, когда ему на самом деле захочется трахнуться с кем-то не без последующих обязательств и определенной ответственности, которую им придется на себя возложить друг за друга. Он никогда ничего подобного не делал, но ногти впиваются в лопатки и несильно царапают кожу под мелодичные болезненные стоны у самого уха. У Джэхёна очень необычный голос, особенно когда он шипит, ругается и просит быть немного понежнее. И оттого лишь сильнее хочется услышать звучание этого голоса, когда его обладатель находится сознанием совсем не здесь, а с головой его накрывают только наслаждение и сладостная эйфория. Младший торопится избавить блондина от остатков лишних тряпок и вырывается из объятий, не без труда, конечно же, стягивая с чужих ног узкие джинсы вместе с бельем, которые летят по тому же направлению, что и злосчастная футболка минутой ранее. У Чона достаточно силы воли, чтобы ни разу не скользнуть по обнаженному телу взглядом, оставляя это на собственное воображение. Приоткрытые припухшие губы манят в три раза сильнее, и парень наваливается на старшего верхом, прижимаясь к ним и утягивая в самый долгий за наступивший вечер поцелуй. Пальцы вплетаются и путаются в темных волосах, слегка массируют затылок и макушку. Ногами кореец обхватывает талию шатена и пятками старается приспустить расстегнутые ранее джинсы. Впрочем, все его попытки тщетны, и он забрасывает это гиблое дело, прижимает свободную ладонь к разгоряченной шее и посильнее на нее давит, непроизвольно заставляя Джэхёна углубить поцелуй и, возможно, просто прижаться немного поближе. И тот послушно поддается муновой воле, но все равно кусает напоследок его губу и отстраняется, отталкиваясь ладонями от постели и поднимаясь на колени, в очередной раз за их продолжительное знакомство разглядывая соседа свысока. Грубоватые на вид ладони скользят от колен ниже, оглаживая внутреннюю сторону бедер и заставляя поясницу старшего прогибаться от ощущений, которые вызывают в нем эти прикосновения. После множества унижений и целого моря из оскорблений и грязи парень с ним неестественно нежен и аккуратен, оглаживает каждый участочек теплой кожи, не упуская, наконец, своей возможности очертить взглядом изгибы тела и еще пару раз потереться спрятанным за жмущей одеждой членом. Тэилю начинает казаться, что младший подходит ко всему этому слишком серьезно. Обхватывая затвердевший орган пальцами, он надрачивает сначала медленно, а затем все быстрее, наращивая темп. И блондина ломает от всего и сразу: ощущений, вида возвышающегося над ним подтянутого тела и чужих шумных выдохов, еле-еле улавливаемых краем уха за отдающейся эхом пульсацией в голове. Но шатен портит абсолютно все, когда в определенный момент наклоняется еще немного ниже и пытается протолкнуть в него пару пальцев, считая это, судя по всему, отличной затеей. Оставляя в покое сжатое прежде пальцами одеяло, он перехватывает настойчиво оглаживающую его между ягодицами ладонь и отводит в сторону с твердым, но хриплым «не надо». И ни слова более шатену не нужно, чтобы осознать, что его партнер готов ко всему этому гораздо больше, чем он сам. Несколько легких движений руками требуется, чтобы приспустить с бедер джинсы и трусы, а затем вернуться к исходному положению. Прижимаясь губами за ухом, а своим к тэилеву члену, Чон совершает пару несильных толчков, оставляя тонкий влажный след вдоль шеи кончиком языка. Мун судорожно ловит ртом воздух и откидывается назад, предоставляя горячему языку больше места для всех возможных меток и невидимых узоров, которые младший продолжает вырисовывать на белой коже, подхватывая одной рукой колено и прижимая к своей талии. Джэхён для него слишком тяжелый, и дышать становится еще сложнее, когда тот перекладывает весь свой вес с собственной руки на его грудь, спуская ладонь легким прикосновением кончиками пальцев по животу в самый низ. Еле ощутимо царапнув ногтями по чужому члену, то ли случайно, то ли, все же, намеренно, шатен обхватывает головку собственного и размазывает по ней медленными неторопливыми движениями всю липкую влагу, добираясь поцелуями до кадыка и несильно прикусывая его в ответ на тяжелые вздохи и льнущее все ближе тело. Еще через секунду набухшая головка упирается Тэилю в зад, а тот послушно раздвигает ноги и думает, что Чон ебанутый, когда тот толкается немного сильнее. Даже если сам он прекрасно знает, что чист, и всегда настаивает на чертовой резинке, знать об этом младшему совсем неоткуда, но он молчит и позволяет тому делать все, что вздумается. И именно на этом он и оступается. Джэхён толкается вовнутрь слишком резко, без предупреждений и предварительной подготовки (несмотря на все длительные прелюдии). По темному помещению проносится громкое болезненное шипение, перекрываемое в ту же секунду коротким поцелуем и почти беззвучным «прости». Сегодня нечто подобное происходит уже не в первый раз, поэтому Тэилю вовсе не больно, только первые несколько секунд, а затем лишь сплошной дискомфорт и желание покончить с этим как можно быстрее, доставив младшему достаточно удовольствия и осушив его до последней капли. А Чон терпеливо выжидает первую минуту, возбуждает его размеренными скольжением ладони по венистому члену и поцелуями, долгими, увлекающими и глубокими. Старания младшего заводят сильнее, чем все его попытки, и блондин делает первый шаг навстречу, не многозначительно совершая круговое движение бедрами и отрываясь от губ для первого — фальшивого — стона. Долгих разъяснений не нужно, и Джэхён срывается с мертвой точки опять слишком резко, почти полностью из него выходит и толкается обратно снова и снова почти до самого предела, пряча лицо в предусмотрительно подставленную шею и изредка задевая ее нижней губой. Подстроиться под ритм любовника оказывается совсем не тяжело, тот движется именно в том темпе, который нравится старшему, будто чувствует и знает обо всех его слабостях и предпочтениях. Вновь вплетая пальцы одной ладони в темные волосы, второй он обхватывает плечо, находя место и применение обеим рукам, но никак не решаясь, что делать с ногами: то раздвигает их пошире, то, наоборот, сдвигает насколько возможно, зажимая ими чоновы бока. Привыкший к темпу, ощущениям и размеру чужого члена, Тэиль мысленно проклинает парня, когда тот приостанавливается на пару бесконечно долгих секунд, чтобы протиснуть руку между постелью и его поясницей, дабы слегка приподнять худое тело для большего удобства и вжать в напряженный пресс. А затем толчки возобновляются, и муновы стоны вдруг становятся громче и просто чертовски искреннее. Вместе со всеми прочими махинациями Джэхён меняет и угол проникновения, сводит старшего с ума, двигаясь чуть быстрее и резче до громких шлепков кожи и потери голоса. За эти годы кореец привыкает молчать в постели, не издавая ни одного лишнего звука, кроме наигранных лживых стенаний. Разговоры во время секса, даже пусть это простой монолог в никуда, кажутся ему глупыми и совсем неуместными. Но с губ самовольно срываются краткие фразы и просьбы двигаться еще немного быстрее, мольбы ни в коем случае не останавливаться и навязчивое «боже, Джэхён» срывающимся голосом на повышенных тонах. А Джэхён слушает его во всем: скользит членом в чужом теле чуточку быстрее, почти ни на секунду не останавливается, а еще ловит собственное имя губами, выдыхая в раскрытый рот. Тэиль прежде никогда не слышал ничего подобного, но еще через мгновение младший начинает тихо стонать с ним в унисон, чего никогда прежде не делал ни один из его клиентов. Всем телом он напрягается до предела, все, что делает в постели этот человек, кажется ему просто слишком. Слишком горячим, эротичным, слишком красивым и аккуратным. Даже та пара засосов-близнецов у основания шеи и на плече, которые он увидит лишь позже, разглядывая в зеркале свое потрепанное отражение. С Джэхёном просто слишком хорошо, даже если тело устает от неменяющейся позы, даже если тот снова матерится куда-то за ухо, даже если слишком сильно сжимает пальцами бедро. Задыхаясь и почти срываясь на глупые стыдливые слезы, не то от желания продлить этот момент еще на пару столетий, не то от бесполезной попытки пропустить этот секс через свое сердце, Мун кончает гораздо раньше своего любовника, обнимая его шею руками и прижимаясь к влажному телу полностью своим, соскальзывая по груди и изгорая от жажды шатена просто поцеловать. Но его не хватает ни на что, а измазанной в сперме ладонью кореец продолжает надрачивать его еще не обмякший член, отчего хочется попросить его перестать, убрать от него свои конечности и, желательно, просто уйти. Ужасно странно, что это происходит именно между ними сейчас, но кажется, будто одно лишь присутствие этого парня здесь, запах пропитанной потом кожи и влажные волосы могут запросто возбудить его вновь, и тогда всю эту чертову ночь они проведут в постели, трахая друг друга, по очереди передавая из рук в руки инициативу: Тэиль двигает задом в такт ритмичным движениям, воображая себе, как усаживается на чужие бедра верхом, насаживаясь на член уже в совершенно иной позе, наблюдая за тем, как вожделеет к нему сосед, некогда строивший из себя принципиального любителя чистоты и невинных девиц. И блондину вовсе не льстит то, что он оказался прав. Вовсе нет, он будто всегда знал, что так и есть, чувствовал это на расстоянии и улавливал похотливые мысли даже без сверхспособностей. А Джэхён, бесспорно, хочет его до изнеможения. Целовать сногсшибательную улыбку, цепляться пальцами за красивые руки и звать его своим, спасая от тяжелого бремени в лице клейма продажной шлюхи и дешевой проститутки. Джэхён хочет дать ему лучшую жизнь и начинает с крышесносного оргазма. И почти лихорадочно содрогнувшееся тело принимает его полностью, а в итоге плотнее сжимает внутри и вызывает нехилое головокружение, от которого младший теряется во времени, пространстве, собственных чувствах и ощущениях, совместных стонах и шикарном голосе, слышать который не должен никто другой. Чон Джэхён кончает вслед за своим соседом, изливаясь в него и продолжая двигаться уже чуть медленнее, ненадолго, но, все же, продлевая нахлынувшую на него оргазменную волну.***
На узкой постели едва ли хватает места для одного, поэтому блондину приходится прижаться к шатену как можно ближе, чтобы не свалиться на пол и не ушибиться обо что-нибудь. Горячая щека прижимается к влажной от пота коже на груди, а кончики чужих пальцев поглаживают его обнаженное плечо. Такая умиротворенная атмосфера после произошедшего полового акта стала ему чуждой с давних пор, с тех самых, когда он в последний раз занимался сексом по собственному желанию. И теперь он с трудом держит глаза раскрытыми, чтобы не провалиться в прекрасное забытье и не пропустить все то веселье, которое ожидает его, когда Джэхён, наконец, отойдет от произошедшего и осознает, на какое дерьмо сам себя только что подписал. Впрочем, они снова расходятся во мнениях, ведь, позорно убегая от ответа за все свои слова или действия, этот идиот вдруг выдает нечто совершенно тупое и в корне неверное: — Ты ведь знаешь, что это совсем ничего не значит? — абсолютно все, а особенно голос и тон, с которыми говорит младший, заявляют об обратном, а Тэиль молчит в ответ довольно долго, заставляя того понервничать и заметно напрячься под легкими, почти невесомыми прикосновениями пальцев к животу. — Знаю, — подыгрывает ему блондин и приподнимает голову, заменяя щеку подбородком и заглядывая в чужие глаза. Трудно поверить, что за одну лишь гневную вспышку все может измениться настолько резко, но теперь Чон смотрит на него совершенно иными взглядами. И пусть строит из себя недотрогу, сколько душе угодно. Может попытаться снова вернуться в строй, придумывать унижения и опускать свои пошлые шуточки. А Мун молча тянется к нему ближе и коротко целует губы, возвращаясь к груди, к которой он снова прикладывается щекой и, наконец, прикрывает устало глаза.