fleurs fanées

Ramin Djawadi - Exit Music

Обладая статусом самого богатого рыцаря Его Высокопреосвященства и одного из лучших фехтовальщиков Франции, граф Шарль-Сезар де Рошфор был также одним из худших и страшнейших людей Парижа и, как выяснилось, на удивление замечательным любовником. Миледи бы уже и не припомнила толком, как и из-за чего все началось. И, естественно, винила во всем слишком крепкое вино и слишком мучительную скуку. Кажется, тогда была страшная непогода. И старый трактир в десятке миль от Лилля, так кстати возведенный на участке голой земли между обглоданным полем и редким подлеском, словно как раз на случай нескончаемых бурь, которые отрезали путешествующим любые пути отхода и на долгие дни запирали в стенах потрепанного пристанища. Неважно, что послужило виной, - однажды она впустила его к себе. И совсем не почувствовала никаких перемен. Просто чуть больше ночей стали менее одинокими, не более. Обыкновенная нужда в физически осязаемом присутствии кого-то в своей жизни, пусть изредка. Обыкновенная нужда в человеческом тепле, желание впустить на время хоть кого-нибудь в свою зону комфорта. Не это ли естественные потребности каждого живого существа и человека в особенности? Не это ли вообще определяет человека как такового? Нужда. И желание. Он всегда входил одним толчком, с шумом выдыхая стон ей в кудряшки, всегда грубо и резко, всегда так, как она просила. Он брал свое, цепко удерживая тонкие кисти у нее над головой. Не переспрашивал по несколько раз, точно ли она уверена, не слишком ли жестко, не хочет ли она передохнуть. Он никогда не оставался на ночь. Да и встречались они гораздо чаще во время деловых свиданий с Его Высокопреосвященством, чем наедине в темных спальнях, пахнущих вином и увядшими цветами. Их редкие ночные рандеву все равно ни к чему значительному не приведут, это и так ясно. Физическое влечение, не более. Смесь физического влечения и странного, негласного и не проговоренного вслух взаимопонимания. И, может, совсем немного одиночества. Все просто и гладко. С Рошфором все шло так, как должно было идти. Без лишних вопросов, чувств и сердечных терзаний. Любовь и светлые чувства живут только в сказках набожных старух и в забытых песнях, уж точно не в Европе XVII века. В реальности же все сугубо телесное и вполне осязаемое. Так, по крайней мере, ему хотелось думать. В это, по крайней мере, она свято верила. Почти что отношения без обязательств. Почти что отношения. — Внимательно рассмотрели? - утонув щекой в подушке и не удосужившись открыть глаза, поинтересовалась как-то она, когда случайно заметила внимательный взгляд мужчины на своем обнаженном плече. Миледи уже знала, какая реакция последует, к чему устраивать драму. Рошфор нахмурился и аккуратно коснулся давней раны, самыми кончиками пальцев, словно она все еще пылала огнем: — В чем Ваша вина, мадам? Она замолчала на долгие несколько минут. Ей хотелось рассказать что-то душещипательное, сказочку, которую услышал бы каждый, кому все же каким-то образом удалось под покровом ночи разглядеть кривоватые ожоги на гладкой коже. Или промолчать, притворившись спящей. Или вовсе дать понять, что затрагивание оного вопроса опасно для здоровья. Она даже подобрала нужные слова. Но вместо них он услышал совсем другие, сухие и совсем немного сонные. Те самые, которые не слышал больше никто. Те самые, которые коснулись ушей разве что лишь Его Высокопреосвященства когда-то давно. К черту, это все и так длилось уже слишком долго. Она приготовилась услышать осуждение, или соболезнования, или слова откровенного отвращения, или ужаса - то, что, скорее всего, выдал бы регулярно навещавший ее граф де Вард, услышь он эту историю, даже если слегка перевранную и сглаженную. Или ее покойный муж. На сей же раз все усугублялось стократно: теперь она сказала правду. Но он молчал. Касания прекратились, и женщина решила, что он либо уснул, либо не хотел разбудить ее, либо вообще пожалел, что обратил на лилию внимание, и уже поспешно собирал вещи. Забавно, как просто и мгновенно закончилась их интрижка. Ну и пусть, большего она и не ждала. По спине пробежал холодок, когда она почувствовала на плече теплое дыхание и бережный, почти невесомый поцелуй поверх уродливых линий цветка. На долю секунды все перестало казаться таким дотошно понятным. Он почти никогда не оставался на ночь, за редкими единичными исключениями, когда она мгновенно засыпала прямо у него на груди, или когда он сам был слишком уставшим, чтобы куда-то уходить. Иногда они даже не говорили друг другу ни слова до самого утра. Она никогда не разрешала к себе притрагиваться, если они не занимались любовью и, уж тем более, если они не были одни. Она даже не думала, что все затянется так надолго. Поначалу было почти скучно. Да, он хорош, но ему была уготовлена та же судьба, что и остальным, - остаться в итоге ни с чем и быть жестоко отвергнутым, как только ей все надоест. Она проходилась по этой схеме уже не раз, и с самого начала знала, что так и будет. Но не сейчас. Было с ним что-то не так. Ее это и настораживало, и пугало, и странным образом интриговало. — Позвольте мне быть рядом с Вами. Они проходили уже это однажды. Всего раз, и то Миледи могла поклясться, что он был пьян, но и тогда она почему-то уже предвкушала повторение разговора на так тяготившую его и так надоевшую ей тему. Равно как и сейчас. Она с нетерпением сбросила с плеч знакомые ладони: — Ну, хватит, Рошфор! Граф устало и раздраженно вздохнул, передал последние распоряжения Его Высокопреосвященства и быстро вышел, поцеловав на прощание ее руку так, как умел только он. Она никогда не разрешала себя целовать, если они не занимались любовью. Странная вещь – человеческое восприятие реальности. Руки по локоть в крови, умершее вечность назад чувство сострадания к кому-либо, сущий яд во взгляде и в речах. Но, черт возьми, как чарующе прекрасна уродливая чернота ее души. Вечная насмешка в темных глазах и надменный холодок в каждом слове. Недоверие, граничащее с презрением чистой воды, по отношению буквально к любому, кто встречался ему на пути. Но как успокаивающе мягко под теплой кожей бьется сердце у того, у кого его вообще не должно быть. Когда Миледи, наконец, поняла, в чем суть, испугалась еще больше. Безусловно, она замечала его благоговейные взгляды, хоть и усердно не подавала виду. Ничего необычного. Все-таки, она действительно была привлекательной женщиной. Но нет, дело было не в этом. Рошфору нужно было не ее имя или положение при дворе, ему не нужна была ее красота, он хотел не только ее тело. Он хотел ее. Он хотел бесконечно слушать, как она повторяет на ухо его имя, искаженное всхлипами и стонами, крепко обняв его за шею и впиваясь ногтями в напряженные мышцы. Он хотел вечно смотреть на ее белую в сиянии свечей матовую кожу, когда она забирала на одну сторону золотистые волосы, открывая грудь его взору, и пальцам, и языку. Он хотел петь с ней для Его Высокопреосвященства и обмениваться многозначительными взглядами, наблюдая, как под конец кардинал начинает терять свое железное самообладание, и с трудом подавляя улыбку. Он хотел ежедневно видеть, как ее губы изгибаются в неудачной попытке скрыть усмешку, когда он вполголоса рассказывал ей что-то забавное во время светских приемов в Луврском дворце. Пойми она это раньше, ни за что бы не позволила всему этому случиться. Но теперь было поздно. Непонятно только почему - она не давала никаких клятв и была вольна делать все, что ей заблагорассудится, и с кем заблагорассудится. Да и романом это сложно было назвать. Однажды это все обязательно развалится. Жалкий, отвратительно предсказуемый с самого начала апофеоз, едва заслуживающий право на существование, неминуем. Быть может, в очень скором времени. Ничто не может длиться вечно и настолько плавно, уж точно не с миледи де Винтер. И тем непоколебимей становилось желание видеть ее, и тем чаще появлялось. Ей было неспокойно уже несколько суток. Особенно после столкновения с человеком, который в ее сознании уже давно гноился под землей. С человеком, который ее убил. Миледи была уверена, что избавилась от него. Она была уверена, что стала предельно независимой от прошлого, что сбегала и надежно укрывалась от него, едва ли оно переставало быть настоящим и умирало для нее навсегда. Но этот призрак был чем-то большим. Он был из плоти, он представлял настоящую угрозу, и он уж точно был живым. Миледи успокаивала себя, ругая за излишние нервы постоянную усталость и плохой сон. Скоро она уедет очень далеко. Настолько надолго, насколько Его Высокопреосвященство ей разрешит. И тогда все снова вернется на круги своя. Нужно просто переждать. Нужно просто продолжать убегать, как сотни раз до этого. Но непонятная тревога не давала покоя, и она который час лежала без сна поверх мужского тела, уже не замечая, как Рошфор в полудреме рассеянно проводит по ее спине пальцами: от шеи и до самых ягодиц. Да, это всего лишь последствия бессонницы. Необоснованный страх, и совершенно бессмысленный. Она сама тысячекратно выпутывалась из самых невозможных передряг, еще не имея покровительства кардинала над головой и внушительных связей в высоком обществе. Глупости какие, право слово. Про себя она решила, что в ближайшем будущем первым делом выставит идиотку Кэтти на улицу. И уговорит кардинала основательно заняться осточертевшим ей д’Артаньяном. И добьется от Его Высокопреосвященства обещанной награды за все ее старания в деле с подвесками, пусть в итоге и неудачные, но все же стоявшие ей тонны потраченных напрасно усилий. А потом, возможно, позволит Рошфору должным образом поцеловать ее при первой же следующей встрече в Париже. Так ведь обычно делают любовники? За окном начинало сереть. Она выпрямилась и бездумно убрала смоляную прядь с его лица. Мужчина дернул уголком губ, глубоко вздохнул чему-то во сне и запрокинул голову, доверчиво обнажая пульсирующую артериями шею. Миледи легко провела по ней острым ноготком, хмыкнула и слезла с теплых бедер - пора собираться в дорогу. Да, определенно позволит. При следующей встрече. Алые плащи заполняли собой все пространство, словно кровавые ручьи на поле боя. В этой красной массе то тут, то там появлялись огромными пятнами небесно-синие накидки. Король определенно гордился своей армией. Ришелье определенно был возмущен. — А что с ней случилось? Лицо кардинала перекосило от раздражения, но он ответил с не дрогнувшей невозмутимостью в голосе: — Вы не слышали? Ей отсекли голову. Рошфор издал нервный смешок. А затем понял, что Его Высокопреосвященство далеко не в том расположении духа, чтобы шутить. И почему-то таким простым показалось все, что раньше вызывало массу вопросов, и таким ненавистным. И почему-то вдруг так приглушенно тихо стало вокруг, словно весь шум на свете переместился к нему под череп. Он на автомате прочитал про себя короткую молитву и, превозмогая желание немедля убраться отсюда, решил, что простоит возле своего господина столько, сколько потребуется, лишь бы тот не усомнился в его совершенной отчужденности. Лишь бы он сам в ней ни на секунду не усомнился. Но Арман Ришелье бросил на него изучающий взгляд, и оставил одного, направившись к шатрам гвардейцев. Почему же так немилосердно разболелась голова? Спустя несколько минут он развернул лошадь и молча скрылся за высокими кустарниками, устремившись прямиком в сад его величества. В это время года, говорят, там как раз распускаются королевские лилии. Девственно-белоснежные и благородные цветы. Своенравные и пьяняще дикие. Чудовищно притязательные и до отвращения обворожительные. И живые. Все еще живые.