железная стена

истерика тисками стягивала легкие. мозг тихо пыхтел в коптильне, перерабатывая потоки информации и воздушных импульсов. пар выплывал изо рта полупрозрачным облачком молока, а пальцы, казавшиеся на холоде такими тонкими и хрупкими, неуклюже терлись друг об друга. железная стена – вот что это такое. короткие волосы, обрывочная поступь, нервные взгляды, непробиваемый лоб, твердые намерения и никакого уважения. осталось только обезличить – и готовая картинка старого постера готова. японец с немецко-англосаксонскими корнями. подумать только, педант с большой буквы и большого кулака, куда только занесло бедняжку мать, чтобы записаться в такую пустую пропасть. железная стена не терпит обязательств. меня переполняет счастье / ну или что-то вроде шоё иногда приносит ей завядшие одуванчики. — хината, я же так сама завяну. хината неопределенно цокает и вновь погружается в работу. все еще надеется стать якудза. перекись шипит на шраме под глазом и проедает дешевый пластырь. на воротнике остается несколько пятен – наряду с десятком других. кровь запекается густой ржавой коркой по краям и свежей мякотью – внутри. хината вляпывается во всякое дерьмо по пустякам, как верная дворняжка кагеямы. он тобио не нужен. он вроде как все еще нужен натсу, но порой она лишь неопределенно пожимает плечами и перебинтовывает запястье. — ты когда-нибудь... сестрёнка, ты тоже когда-нибудь будешь такой же крутой, как кошка... — шоё, мне твои игры не нужны. позволь мне просто стать врачом. спасение душ утопающих на связи, ха. о, вероятность. / коварная девица. / пусть улыбнется. слюна стекает по локтю вместе с бледным желудочным соком – червей в глотку следует запихивать быстро и мягко, чтобы не вызвать рвотного рефлекса. белые головки копошатся, слепленные слизью и кровью, воздух проходит хрипло и со свистом. в амбаре прохладно. плащ висит у входа. в помещении скопились сгустки эха и плесени – тихо, солёно и трепетно, секунда за секундой – тяжелее и безнадежнее. работа, впрочем, обязывает. вечные складки на рукавах некогда открахмаленной рубашки, под корень отрезанные ногти, лакированные туфли. серый, в катышках, канат, свист ветра, обхватывающего балки под потолком, молчание. напряжение и спокойствие одновременно. таканобу выкинут карт-бланш, и он лишь практикуется. труп после будет сожжен, кости – мелко раздроблены и выкинуты в местное водохранилище. на самом деле через какое-то время начинаешь находить во всем этом обыденный романтизм. плавление, с тихим шипением, нательных волос, прочистка ноздрей дрелью, дробление фаланг пальцев молотком, последующая их прокрутка через мясорубку, брюхо, взбухшее от опарышей и американских тараканов. в конце – пропустить тело через древопилку. все просто, работа непыльная – разве что мокрая, грязная, мерзкая, жестокая иногда – не пыльная. постепенно влюбляешься в заброшенные ангары, старые бараки, сараи, катакомбы – изолированная пустота. аонэ не был злым. он исполнял свои должностные обязанности. к тем, кто на мушке, / смерть приходит быстро / кровавый танец у натсу отросли две небольшие косички. периодически шоё вывозил ее за город, и в вересковом поле она вплетала в волосы васильки и пастушьи сумки. шоё обещал, что скоро заберет ее. к ним домой приходили важные гости, говорил он ('уж мне-то зачем врать', – думала натсу, – 'я слышала и про барышникова, и про франзельдштоля, и еще про нескольких, ну, знаешь, братик, такого не утаишь'). важным гостям не следовало знать о существовании натсу, поэтому натсу сидела в поле за городом. шоё ничего не смущало. широкое, золотистое поле диких колосьев и буйной травы с линиями электропередач на бетонных ногах, длинной песочной дорогой, уходящей в размазанный горизонт и пряди кучевых облаков. натсу в сезон собирала березовый сок, еловые иглы, листья для гербария, кормила белок. не то, чтобы шоё сам являлся кем-то важным – он исполнял свои должностные обязанности. натсу нравилось на природе, но иногда шоё приносил плохие вести. однажды он приехал за ней с дрожью в руках. — хината натсу. мне нужна твоя помощь. натсу двенадцать, и она не понимает, чем она может помочь. — мы же не хотим расстраивать родителей? солнышко шоё покрылось пигментными пятнами. судьи повздорили. кровь была размазана по паркету и впиталась в бумажные обои большими яркими пятнами; журнальный столик перевернут, по счастливой случайности не разбит – в отличие от перламутровой вазы с острова кюсю и расплесканной воде. в воде кровь сгущалась завораживающими завитыми узорами. несколько картин покосились, в тонком гипсокартоне виднелись следы от пуль. поваленный книжный шкаф и разбросанные книги с порванными переплетами, две сломанные ступеньки, блевотина на белом махровом ковре и еще с десяток мелких разрушений, завершающих образ. — хината натсу. родители приедут послезавтра. ты можешь мне не помогать... — глупый брат. ты бы их еще с мамой познакомил. тащи ведро и тряпку, а сам иди в магазин, узнай стоимость обоев, гипсокартона, дерева, так... порванной шторы, и, думаю, плотника. — денег у меня столько нет. будем справляться своими силами. через пятнадцать минут натсу соскребывала с пола багровые следы. полевые цветы опадали с волос, лепестки тяжелели от крови и грязной проточной воды и смешивались в бурую кашу. в воздухе сгустился стойкий, плотный запах отходов и желчи. — натсу. она обернулась; шоё стоял у двери. — спасибо тебе. в его глазах искрился страх и надежда утопающего котенка. 'он еще хочет стать якудза', — подумала натсу и продолжила оттирать кровь. это была ваша вина / вы должны были обратить внимание / и посмотреть сквозь ложь. 'ты же знаешь, я предпочитаю качественно и быстро. мой никелевый завод развивается, проценты должников растут, как и влияние, и, ну, уж тебе-то я отплатить смогу. приготовь моего песика, пусть он будет достоин самого дьявола'. после прочтения письма аонэ фыркнул. быстро разбогатевшим присуща некоторая пафосность. но расшевеливать собак перед бойней – по его части, особенно если платят хорошо. пачка ментоса на бутылку колы – пш-ш-ш! – собака напрягается от резких звуков. сквозь кожу проглядываются упругие мышцы, рот наполняется слюной, горло подрагивает в глухом рыке. котенок приземляется недалеко от будки плашмя, не удержавшись на лапках, и только его полупрозрачные усы возвещают о том, что он тихо мяукает. огромный чёрный бультерьер набрасывается одним прыжком, приземлившись левой лапой на позвоночник, раздрабливает его, прижав к земле. ухо отрывается легко и податливо, собака едва не давится комком шерсти; на мордочке появляются глубокие борозды царапин, глаза вырываются, застревая на когтях, монстр шипит и брызгает слюной. таканобу не обязан на это смотреть. это просто его работа. в собачью миску летит кусок пареного мяса. пес недоволен порцией, но знает, что людей в костюмах нужно уважать. [ бояться ] раздается звонок. — небольшое дело. этот... ну, хинава, или как его, псинка кагеямы – каждый раз перед сборами он куда-то уезжает. и после – тоже. узнай, куда. в идеале – если он кого-то прячет, тогда расспроси и убей. короче, главное – не наломай дров. бультерьер смотрит на железную стену с недоверием. о, что?! да, а что, сука?! / да, я просто дам тебе пощечину. / что будешь делать? возможно, шоё заставил натсу повзрослеть чуть раньше, чем следовало – натсу не держала при себе никаких предрассудков. да, конечно, она съедет от родителей, как только сможет, но брат тоже по-своему любил ее. родители уже перестали спрашивать, откуда хината вечно набирает синяков и шрамов, а сестра перестала злиться, когда брат случайно заляпывал что-нибудь кровью или гноем. он отказывался идти в больницу, и она многому научилась: правильно делать перевязки, вкалывать обезболивающие препараты, ставить шины, маскировать глубокие порезы – однажды она спасла его даже от пулевого ранения. почему-то ей нравилось ухаживать за ним: класть компрессы и лед, наводить горячий чай с медом, укрывать тремя одеялами, тщательно промывать гнойные раны. она тоже по-своему его любила. она до сих пор помнила, как впервые он отвез ее на поле, которое, как оказалось, заросло ядовитым плющом. четыре часа натсу просидела у обочины, вдыхая желтую, блеклую пыль и горькие выхлопные газы – тогда шоё очень долго перед ней извинялся и купил огромного плюшевого дельфина. на самом деле, натсу тогда обрадовалась. она старалась как можно дольше оставаться ребенком. [ получалось плохо ] когда-то шоё протащил ее на собачьи бои. это было жестокое зрелище. тогда она впервые увидела кошку. она предстала настолько спокойной и изящной, что, без сомнения, в ее сумочке лежал крупный пистолет-дробовик. сильная мужская рука на ее талии смотрелась вульгарно, но она не могла испортить волну черного атласного платья и срез лопаток. когда кошка обернулась, то ее глаза почему-то показались натсу двумя искрами. [ за которыми ты пойдешь куда угодно ] со стороны казалось, что все не очень-то интересуются боем – светские беседы, безобидные плевки желчью в лицо и самый наигранный флирт были куда важней, но едва уловимое напряжение, проходившее сквозь толпу узлами тонкой алюминиевой проволоки, не покидало ни на секунду. натсу не могла чувствовать себя здесь комфортно. [ как не мог никто ] иногда ей просто хотелось стать простой школьницей, которая в будущем поступит на врача. аптечка лежит / кому она нужнее / пусть тот и возьмет в последнее время шоё почему-то казалось, что что-то идет не так. [ его жизнь, например ] как назло, все как обычно: родители в конце каждого месяца уезжают на проверку атомных блоков на два дня, а вместо них в дом хинаты приезжают иностранные группировки. клан тобио ответственен за международные связи. шоё всем сердцем переживает за натсу, но каждый раз, когда он возвращается на поле, то встречает её, всю в цветах и солнечном свете. 'все хорошо', – думает он. теперь же натсу сидит в крупном, душистом пучке травы и чинит свои новенькие гэта. они смогли привести квартирку в более-менее нормальный вид, хотя родителям пришлось соврать, что друзья хинаты немного повеселились, но поскольку шоё все 'восстановил', то ругались больше всего за исчезнувший ковер – его отстирать не получилось. да и надо же было в чем-то выносить труп. по пути натсу порвала один гэта. вокруг – жизнь: желто-белые капустницы с зеленоватыми прожилками, ярко-красные божьи коровки, толпа муравьев. недалеко девочка нашла большой куст вербы, и, нарвав прутьев, сплела себе цветущий венок. он тоже выглядел живым. все хорошо. натсу просто блокировала любые воспоминания об этом дне. запах крови она заедала запахом травы. она не думает об этом она не думает об этом она не думает об этом где-то со стороны шоссе послышался звук мотора. приближение. остановка. натсу выглядывает из травы. шоё научил ее, что людей в костюмах нужно уважать. [ бояться ] девочка тихо ложится на землю. рукой случайно задевает мшистый муравейник, голова приземляется на сухую ветку, но натсу не произносит ни звука. она понимает, что скорее всего ее найдут. что скорее всего этот человек приехал именно за ней или чем-то вроде того. она догадывалась, что хорошего исхода здесь не будет. но сейчас она смотрит вверх, и ничего не меняется. в кремовом голубом небе все так же висели молочно-белые мазки гуаши, в поле все так же стрекотали кузнечики, босые ноги щекотала трава, бабочки болтались на одном месте, линии электропередач словно скотчем были приклеены к воздуху – ничего лишнего. это приносило спокойствие. девочка глубоко вздохнула. — я заметил тебя. встань. голос – как плавленное железо. на секунду натсу кажется, что она поддаётся инстинкту: истерика тисками стягивала легкие. чувствуя сокращение каждой мышцы, натсу встает. глаза – жидкая ртуть. взгляды пересекаются. солнце плещется в металле его зрачков, отдавая черным. напряжение средней температуры разрастается в несколько секунд. натсу смотрит на железную стену с недоверием. железная стена смотрит на ее венок. — меня зовут таканобу аонэ. — ясно. а меня – натсу. подожди секунду. она наклоняется, и замечает, как аонэ слегка передергивает уголком губ. но он ее не боится, это было бы глупо. вся ситуация плавится под солнцем, как молочный шоколад, и кристальная недосказанность расплывается в подожженном в воздухе кислороде. держа что-то за спиной, девочка шагает по желто-зеленым колоскам. подойдя к мужчине, она просит его наклониться. — я не успею сделать ничего плохого. он напрягается еще чуть сильнее, но кивает и наклоняется в полуприседе. на его голову опускается венок из серебристой вербы, молодых васильков, дикой ромашки и зеленых побегов пшеницы с соседнего поля. таканобу растерянно смотрит вверх, резко выпрямляется и снимает с себя венок – но смотрит в глаза натсу. он растерян, пожалуй, потому что верит, что в этом венке нет бомбы или какого-нибудь жучка – быть может, зря, но он, наконец, переводит взгляд на моток растений и со странной неуклюжей осторожностью треплет лепестки цветов. — что это? — это венок. я недавно сплела. тут скучно. верба цветет. теперь глаза натсу совершенно ясны. голова свободна от мыслей о брате и том дне, об опасности и людях в костюмах, глаза ясны, и она улыбается ими, в них искрится детская уверенность и цветение вербы. ветер раздувает ее непослушные рыжие волосы, две косички топорщатся вниз и немного влево. аонэ смотрит ей в глаза и думает, что жучков на нем нет. — ты знаешь, зачем я здесь? глаза затуманивает еле заметная пелена. — я... догадываюсь. в конце концов меня нужно будет... куда-нибудь деть? аонэ раздражен. — это мое задание. — он наклоняется. — ты наверняка знаешь что-то важное. а еще – знаешь, чем все это кончится. теперь глаза натсу немного слезятся, но грусть ее совсем простая. она перебирает в руках складки льняного платья. — ты будешь меня пытать? — я не хочу. но мне нужно что-то сделать. понимаешь? ладони натсу вспотели, но она отпускает подол и смотрит немного обреченно и слишком спокойно для простой двенадцатилетний японки. — я понимаю. для таканобу все довольно-таки просто – никто ничего не сможет проверить, а ему нужна отсрочка на доброту сердца. ствол в руках прохладный и чуть тяжелее обычного – на пару пуль. он прикладывает дуло к ее виску. — это будет быстро. — его голос не дрожит. — спасибо. — она шепчет искренне, печально и почти с улыбкой. небо впитывает, как губка, звук выстрела. таканобу аонэ укладывает хинату натсу рядом с ее порванными гэта. он не может оставить ее подарок себе, поэтому кладет венок ей на живот, укрывая ее руками. водохранилище проглатывает пистолет с тихим всплеском. глаза тебя обманули / вас всех обманул мираж / я готов нанести удар рядом с трупом шоё обнаружил большой холщовый мешок. он знал, что если кто-то не захочет, чтобы хината знал убийцу, то он не узнает. его солнце потухло, и конечно рано или поздно ему придется смириться, но тогда, на поле, он расцарапывал руки в кровь, растирая слезы по красному лицу, а небо все так же впитывало любой инородный звук. в поле тихо. практически бесшумный бег электричества по проводам, практически бесшумное стрекотание цикад, практически бесшумные рыдания шоё, абсолютно бесшумный труп натсу. хината уничтожил труп. хината знал, что в полиции дело об этой потерянной девочке быстро замнут. конечно, он ничего не сказал родителям. конечно, он знал, на что шел. конечно, он не виноват, он не виноват он не виноват он не виноват он не виноват а-ха-ха-х-ха-хах истребление / полное уничтожение / да, кстати, я проголодался