***
На то, чтобы составить список подходящих людей и выкроить время для разговора, потребовалось два дня. После долгой беседы с каждым из тех, кто мог бы возиться с бумагами, Таджима смог выбрать двоих — тех, кто точно справится. Оба поняли, что они должны делать, оба справились с бумагами — сначала с подсказками, а потом и сами. Можно было больше не тонуть в горе отчётов. Всё было бы действительно прекрасно, если бы не старейшины. Никто так не делает, никогда раньше так не делали, это почётная обязанность главы клана, только глава клана ничего не упустит… В чём-то они, конечно, были правы, но отказываться от этого решения Таджима не собирался, что и объяснил, в раздражении своём оставаясь предельно вежливым. Хорошо, что до этого он был занят письмом к Хьюга. Их традиционная «изысканная вежливость» оказалась на диво прилипчивой. А вот предложение самому достопочтенному Юдану заняться этим было немного лишним, хоть и позволило завершить беседу. Даже интересно, почему бы он отказался от подобной чести? Выкинуть всю эту муть из головы и как-то заглушить дребезжащий голос старика, всё ещё звучащий в мыслях, могла только хорошая тренировка. Хотелось огненными техниками разнести весь полигон, потратить большую часть чакры, выдохнуть наконец, выплеснув всё своё раздражение. Именно поэтому он шёл медленно, дышал на счёт. Требовалось успокоиться: впереди ещё много дел, и слишком сильно выложиться на тренировке — потерять возможность покончить с ними сегодня. Полигон был занят. Таджима подоспел только к окончанию короткого боя — и увиденное заставило его бежать. Тобирама замер над Изуной, собираясь перерезать тому горло. Слишком явственно для простой тренировки. Таджима знал, что никак не успеет оказаться рядом вовремя. Никакие рассуждения о том, что Тобирама это просто не осмелится сделать, что иначе он подставит брата, что до этого он демонстрировал крайнюю осторожность в словах и поступках, не успокаивали. Неожиданно Сенджу резко вскочил и метнулся прочь, прямо навстречу. Изуна успел схватить только за самый край одежды, и тот легко выскользнул из пальцев. Это оказалось странно обидно для сына, с шаринганом хватило одного короткого взгляда, чтобы увидеть и понять, что всё в порядке, — и подсказать, что дальше делать. Сын понятливый, догадался, что лучше будет уйти. Мгновенье — и его уже нет, только ветки кустов всё ещё колышутся. Юркнул в них, как кот, умница. Прыжок вперёд, схватить за широкий ворот — да, ясно же, что он душит, но кунай так и не выпустил, не разжал пальцы, хоть и хватается за руку, молодец. — Стой. Ставшего привычным спокойствия не было. Злость, обида, растерянность, страх — эмоции сменяли друг друга, эмоции ясно читались по лицу. Тобирама поднял взгляд и тут же уставился в землю, напрягся. Его потряхивало. — Я видел, что произошло, — Таджима старался говорить мягко. — Молодец. Тобирама полыхнул изумлением. Оно оказалось столь сильно, что даже перекрыло остальные эмоции. — Я доволен тобой, — продолжил Учиха. — Рад, что ты смог победить. А вот решение протянуть руку, чтобы взъерошить волосы ребёнку, оказалось ошибочным. Он сразу напрягся, шевельнул плечами, не зная, куда деть руки. Будто кунай жёг пальцы. — Пойдём, — вздохнул Таджима. Тобирама взглянул на него и тут же отвёл взгляд, посмотрел на добытое оружие. Не нужно быть одним из Яманака, чтобы понять, о чём он думает. Наверняка уже уверен, что получит своё наказание. — Я действительно видел ваш бой. Можешь оставить себе. Недоверчивый взгляд. Тобирама сунул кунай за пояс, пошатнулся и застыл на месте, жмурясь. Заминка всего лишь в несколько мгновений — этого хватило, чтобы обеспокоиться и схватить за плечо. Неужели ранен? Но когда? Как, если это незаметно даже с помощью шарингана? — Что с тобой? Долгая пауза. Сенджу старательно жмурился и отворачивался, страшась шарингана. Пришлось даже чуть встряхнуть, чтобы услышать тихий ответ: — Голова болит. Ничего особенного, всё в порядке, я привык. Почти скороговорка, слова кажутся заученными — а его рука вздрагивает. Хочет теплом ладони приглушить боль, но одёргивает себя? — Глупый ребёнок, — Таджима вздохнул. — Что же ты молчал? Тобирама поджал губы, шагнул в сторону. — Как долго болит и из-за чего? — Неважно, — он скрестил руки на груди. — Вы же на самом деле не хотите это знать, а со мной на самом деле всё в порядке. Учиха с трудом сдержал желание его ударить. Допрашивать, выясняя, что не так, ему ещё не приходилось. Остаётся надеяться, что ловить в иллюзии не потребуется. — Глупый ребёнок, — он придавил его интонацией, — мне виднее, из-за чего и как беспокоиться и на что обращать внимание. Либо ты сейчас объясняешь, что с тобой, и я ищу способ тебе помочь, либо молчишь и мучаешься дальше. Решай. Снова повисло молчание. Таджима просто не мог понять, что такого сложного в ответе на простой вопрос, но не торопил. Пусть подумает. — Наверное, всё потому, что я сенсор. Слишком много чувствую, — Тобирама потёр висок. — Не могу из-за этого спать. Таджима задумчиво хмыкнул. Если этот Сенджу талантливее Мадары, он — действительно ценное приобретение. Особенно если удастся научить мальчишку использовать этот дар. Но прежде чем строить планы, стоит его проверить. — Идём. Тобирама вздрогнул, глянул в сторону, будто подумывал сбежать — и послушно пошёл рядом. Вдоль полигона, по тропке в сад, вдоль ручья — они постепенно подходили к границе селения, и Таджима всё чаще поглядывал на ребёнка. — Скажешь, когда перестанешь чувствовать остальных. Не отставай. — Хорошо, — тихий, едва слышный ответ. Тобирама шёл всё медленнее. На лесной тропке — Таджима не рискнул тащить его на верхние пути — пришлось и вовсе взять за руку, чтобы не отставал. — Может, мне стоит тебя понести? — Нет, — быстрый, резкий отказ, ребёнок даже словно проснулся, вскинулся — и взглянул неуверенно, проверяя реакцию. Учиха пожал плечами: не хочет — как хочет. Если в мыслях Сенджу звучит голос клановой гордости — пусть так. Мыслишки о собственном безрассудстве Таджима предпочёл проигнорировать. Да, этот ребёнок считает его врагом, он уже убивал, но сейчас он ничего не сделает. Не посмеет. Он не настолько безрассуден. — Всё, — Тобирама остановился, споткнувшись. Прислушался. Было странно наблюдать, как он вертит головой, словно озираясь, — а глаза закрыты, зажмурился даже. — Я больше никого не чувствую. Только вы. — Садись, — Таджима указал — рядом, потянул на себя, заставляя прилечь головой на колени, коснулся волос. Топорщатся — а мягкие, как шёрстка котёнка. Даже приятно перебирать короткие пряди и аккуратно нажимать на точки, снимая боль и усталость. — Так легче? Едва заметный кивок — и сразу же нахмурился. Таджима ласково кончиками пальцев разгладил складки, провёл по лбу — и снова прикоснулся к волосам. — Что именно ты чувствуешь? На что похоже твоё ощущение чакры? — Как зрение без зрения, — немного поразмыслив, ответил Сенджу. — Я просто знаю, кто где есть. Постоянно. Мне это мешает. — Сейчас лучше? — Да. Сильная чакра рядом, остальные далеко. Так тихо… Таджима замолчал, бездумно перебирая пряди. Надо будет выяснить, насколько этот Сенджу хорош как сенсор, и постараться помочь ему совладать с даром. — Скажи мне, — начал Учиха и сразу же ощутил, как напрягся ребёнок под его ладонью, — какое у тебя прозвище? Пауза. Медленно проступающее озадаченное выражение, которое почти сразу угасло. — О каком прозвище вы хотите знать? — Домашнее, Тобирама. То, как тебя называли родные. Тора, наверное? — Таджима улыбнулся. — Хотя для этого у тебя не тот цвет волос. Или Тоби, м? Молчание было ещё более долгим, слова — резкими и отрывистыми. — Торью. Так звал меня младший брат. И его убили. — Вот как… — веселье, бывшее наигранным лишь отчасти, слетело. — Тебя можно так называть? Или лучше полностью? Ребёнок не ответил. Таджима заглянул в лицо и с изумлением обнаружил, что он спит. — Надо же… Вряд ли это было доверием, скорее маленький Сенджу просто настолько устал. Но то, что он так быстро уснул, казалось донельзя странным. Только что разговаривал ведь. Решив пока не задумываться о странностях ребёнка, Таджима мысленно пометил себе отдать его в цепкие руки ирьенина. Заодно и выяснит, насколько Тобирама плохо видит. А потом обязательно надо будет наведаться к селению Сенджу, и лучше будет, если это сделает он сам. Можно будет и Сенджу с собой взять. Мадара с Изуной будут, конечно, несколько недовольны, но какое-нибудь важное и ответственное поручение это недовольство пресечёт. Таджима прикрыл глаза, оперся лопатками о дерево. Даже сквозь плотную одежду чувствовались все неровности коры, и это было неожиданно приятно. Как массаж. Даже захотелось и самому задремать. Отогнав от себя такие глупые мысли, Учиха задумался об иных проблемах. Мелкий чиновник, который и мешался, и должен был оставаться на своём месте, непонятные пока шевеления Хьюга, странные слухи о новом клане… Иногда — вот как сейчас — хотелось просто порваться на кучу копий. В такие минуты Таджима успокаивал себя очень простым соображением: если он что-то не успевает сделать — значит, надо не суетиться, а сесть и подумать, что и кому следует поручить. Именно поэтому он всё ещё глава клана: не стремится сам всё сделать, а доверяет своим людям.*** Отступление ***
Он застыл. Медленно, крадучись, к нему приближался старший Учиха. Лицо, пальцы, одежда — в крови, кровь на губах, и глаза алые, как кровь. Тело не слушалось. Простая, простейшая иллюзия — паралич. Сбросить! Сбросить, сбросить! Не получалось. Учиха ухмыльнулся, ощерив клыки, зарычал глухо, как голодный пёс, — и Тобирама, стряхнув с себя оцепенение, кинулся бежать. Демон-Учиха не отставал, нёсся следом большими прыжками, не догоняя — но и не отпуская слишком далеко. Будто играл со своей добычей, как это делает кот. Чувствовать себя мышью — задыхаться от страха. Земля тянула к себе, коряги лезли на дорогу, вязкая тина казалась расставленными сетями. Он запнулся, рухнул и, поскуливая от ужаса, попытался отползти. Ноги не слушались. Тобирама оглянулся — во тьме ярко сверкнули алые глаза. Хотелось оказаться где угодно, только как можно дальше — и земля провалилась под ним. Он падал долго. Что-то смягчило падение. Он попытался пошевелиться, сбросить с себя то, что навалилось сверху, мешая дышать, не смог — и задохнулся от ужаса. Показалось, что он всё ещё парализован, а старший Учиха просто отошёл на время. И он точно, совершенно точно уже не спал. Это не было привычным уже кошмаром, одним из многих, где его убивали тысячами разных способов. Тобирама зажмурился. Если ничего не видно в этой темноте, если не удаётся пошевелиться, то, может, стоит прислушаться? Чувство чакры не обманешь. Оно одарило его новой вспышкой головной боли, от которой засияли ослепительные звёзды, но позволило понять, что он один. Рядом никого нет. В соседней комнате спит Хаширама. Всё спокойно. Всё действительно в порядке. Тобирама медленно выдохнул, чувствуя, как уходит давящая тяжесть, и попытался снова пошевелиться. Удалось даже сесть, пусть от этого и зашумело в голове. Пришлось позволить себе прилечь — и долго смотреть вверх. Где-то там был потолок — только темнота мешала его рассмотреть, рассвет ещё долго ждать. А горло всё-таки саднило, будто он и в самом деле кричал. Тобирама медленно приподнял руку, потёр подбородок, намеренно цепляя ногтями шрам. Эта боль отвлекала, заставляла поверить, что привидевшееся ему — в самом деле лишь кошмарный сон. Не реальность. В реальности он просто в доме врага, но цел и даже с оружием: тот самый кунай, который раньше принадлежал Изуне, Тобирама и ночью держал при себе. Совсем успокоившись, он опять прислушался к чужой чакре, убедился, что никого не разбудил, и попытался уснуть снова. Уже в пятый раз за эту ночь.