Тоска подступает к горлу.

Истерзанный. Разбросаны на полу вещи, где порванный плакат громоздился одной своей половиной в куче разноцветных сшитых ниток, а второй отчаянно хватался за пепельный подоконник, чтоб не улететь в форточку, черную бездну ночи. Сломанные медиаторы и висящие с люстры струны, словно дымящиеся провода после грозы, три кружки, уже запылившиеся, так и стояли на столе, будто в ожидании своих хозяев, а старый чайный пакетик, давно засохший, казалось, скрючился еще больше. И только липкие капельки чая еще отражали слабый, мерцающий свет. Посреди всего этого хаоса сидел парень, низко повесив голову, и руками схватившись за волосы, надавливал на виски. Он молчал в грязной серой футболке и рвано дышал. Казалось, боль своими холодными, колкими пальцами сжимала ему плечи. - Ты скучаешь по ним? - Нет. - Он весь сжался в комочек, и притянул к себе полосатый красно-черный свитер, такой любимый, и все еще пахнущий их персональным Куртом Кобейном. Рядом валялись сломанные палочки, такие же жалкие, разбившиеся напополам, ровно как и человек их обронивший. На шкафу висела кепка, черная, и так висела, словно пара глаз из нее смотрела, прожигающе, с раздражением, непониманием, но чем-то знакомым, будто родным. - Ты скучаешь по ним? - Немного. - Руки задрожали, но не отпустили кусок ткани, последнюю ниточку, развязывающую память. Он затрясся, и судорожно глотнул воздух. Прижал к себе и огрызки палочек. Чувствует, что уже не может добраться до гитары, которая всегда спасает и воем своим прогоняет Боль. А она уже добралась до его груди, сжигая холодом рук своих, сердце. - Ты скучаешь… по ним? - Да! Слышишь? Я скучаю! - Он нервно вскочил, размахивая руками, круша остатки кухни, - Я, мы… не знаю, - Сползает по стеночке, и хриплым, сорванным голосом - Сложно мне помнить их. - Воет, переходит на стон, память в легкие врезается, и заполняет пустоту острой тоской, не знает, куда деваться, он теперь сам сгусток боли. А она уходит, растворяется в ночном воздухе, словно и не было, оставив подопечному осколок себя в сердце. - Сука, - Кричит шепотом, несуществующим голосом, - Сука…

***

Белый Ворон. В прокуренном подъезде задыхается от сизого дыма, думает, терзается. Но должно же было это когда-то произойти, но определенно не так. Не так он хотел уйти, не то он хотел говорить. Опять напился. Выругался. Черные волосы лезут в глаза. Поднял руки, горько усмехнулся — татухи, вот они, доказательства крутости, причастности к, казалось, чему-то большему, чем просто музыка, а на деле оказавшемуся просто пустышкой с лживыми людьми. Притворяйся теперь всю жизнь. Играй из себя безразличную блядь. Был музыкантом - стал актером, а раньше, казалось было наоборот. Завертелся. Настолько боялся себя, что создал кретина. Сидит здесь посреди двух огней, и не знает, что делать, заврался. Ни туда, ни туда не хочет. Либо раскройся и стань жалким, либо продолжай, что начал. Время тикает. Вот оно как, образ им управляет. Никогда не верил в маски, а тут на себе заметил. Рисует на запотевшем стекле, пальцами стирая свой путь назад. Жалкие люди приворожили, отодрали от настоящих. Пачку сминает и взглядом рвет. Жмурится. Страшно. Больше никогда себе не соврет. Только людям состоящим из фальши. Смотрит в отражение, не любит себя. Поэтому и начал загаживать душу пока был подростком, чтобы бесстрашно в глаза смотреть язвительным взрослым. Чувствует себя ребенком. Никуда не хочет идти, но надо. Дружбу сломал вроде, но была ли? Они над ним издевались сами того не сознавая. Маленький. Выкроил себя из общества. И сам ушел, не подав виду. Вздыхает. Время пришло. Последняя скуренная сигарета поймала в сети. Решился. Лучше быть подонком, чем себя раскрывать. Больно. Швыряет пачку и завесив глаза спутанной челкой, медленно бредет. Безысходная рутина уже ждет. Надеется, что кто-нибудь его найдет. И вытащит когда-нибудь. А пока, до свидания, сказал стенам и надежде, которая никогда его не спасала.

***

Шоколад. Среди черных силуэтов бредет. Поддержку ищет. Все потерял, и ничего не обрел. Ну и зачем ему люди тогда, уедет куда-нибудь на Аляску и будет сугробам петь. Два человека, а выбрать надо одного, так глупо. И ведь чем дальше, тем больше жизнь в абсурд ударяется. И тетрадке всех мыслей уже не выскажешь, теряются они. Гитара в чехле за спиной. Музыка связала нас, а мы усердно развязывались, не понимая этого. - Мы же не просто друзья, мы музыканты. А это больше. - Говорит и сам понимает, что сложно все назад вернуть. И эхом голос его отзывается. В парке ночью не страшно, наоборот, темные деревья тебя защищают от мира. Любит здесь думать. Правда сегодня что-то не помогает. - Глупые, мы просто не поняли. Сами искалечились. Кидались сарказмом, как стрелами, и всегда метко. И хоть бы кто догадался. - Остановился и сорвал фенечку, словно в ней вся боль. Выкинул, чтобы не напоминала. Он еще не знает, чего будут стоить вечера в одиночестве. И та ночь, когда прополз на коленках весь парк, чтобы откопать ту ниточку, и снова на руке носить. Пусть лучше боль будет в фенечке, чем в сердце. Не нашел.