Трое в лодке, не считая мага

Яркое солнце нещадно било в глаза. По вискам стекала тонкая струйка пота, а руки саднило от непрерывного мытья пола в грязном сарае. Ему, юноше, которому лишь недавно исполнилось девятнадцать, было невыносимо заниматься этим делом; если бы он просто отрабатывал свой проступок то и слова бы не сказал, а каждодневные обязанности, что выполняли обычно женщины, его сводили с ума. Вечные насмешки названных братьев и сестёр угнетали, а приемные родители так и не прониклись к нему теплом и добротой. И сейчас, сидя на деревянных ступеньках, ведущих в дом, юноша старался не замечать ехидных усмешек братьев, которые старательно забивали гвозди в стены того самого сарая и громко смеялись. Он утер лоб рукавом далеко не новой рубахи и, устав от яркого солнца и долетающих насмешек, вошёл в дом. Маленький деревенский домик переживал не лучшие времена — стены были сплошь усеяны прорехами, которые юноше каждую осень приходилось конопатить, соломенная крыша местами пообвалилась, а полом служила земля, ранее устланая плетеным ковром, а ныне — оставшимися от него клочками. Он кратко взглянул на шаткую лестницу, ведущую на чердак, где проводили ночь он и младшие дети семьи. Старшим же доставалось тепло растопленной печи и лоскутные одеяла. Юноша проводил взглядом выбежавшую тринадцатилетнюю сестру с грязными тарелками — она отправлялась на речонку, которая протекала не так далеко от их дома, чтобы помыть посуду. Низкая полненькая женщина стояла возле старого деревянного стола и с усердием молола муку, отдавая параллельно указания старшим дочерям. Юноша случайно встретился с женщиной взглядом и тут же отвёл глаза. — Чего ходишь, все вымыл? — тут же поинтересовалась названая мать. В ответ он коротко кивнул, стараясь не смотреть в сторону женщин за работой. Старшие сестры были почти его ровесницами — кому-то восемнадцать, кому-то двадцать лет отроду, но все же работа по дому им доставалась более почетная, чем взрослому парню. Женщина, не заметив его кивка, скрестила руки на груди и сварливо прикрикнула: — Ну, вымыл? Чего молчишь? — Да, — глухо ответил юноша, ожидая дальнейших распоряжений, которые непременно последовали. — Зайди к отцу, он тебя искал. Он снова кивнул, не произнося ни слова. Старшая сестра, которая с трепетом шила новую рубаху, фыркнула и заправила прядь светлых волос за ухо, пронзая его взглядом зелёных глаз. Юноша отвернулся, делая вид будто не заметил её усмешки, и вышел из дома. В глаза вновь ударило солнце, и он зажмурился. — Эй, Эдель, где ты потеряла своё прелестное платье? — выкрикнул мальчишка, собиравший дрова, которые минутой ранее перестал колоть. — И что это за причёска? Леди всегда ходят с косами! Мальчишка рассмеялся и стал изображать из себя девушку благородных кровей. Он элегантно взял двумя пальцами невидимую чашечку, оттопырив мизинец и вытянув губы. — Очень смешно, Лиам, — бросил юноша, — где отец? — Около колодца. Продолжая рассказывать о том как ведут себя леди, мальчишка смеялся, но Эдельмунд его больше не слушал. Он спешил к отцу и очень надеялся, что в этот раз ему не придётся выполнять ещё более унижающую работу. Колодец стоял посреди поселка словно фонтан на городской площади — это было настоящее место встреч, обсуждения всех деревенских сплетен и, конечно же, мелкой торговли. Сам колодец был древнее многих местных домов, низенький, из потемневшего дерева и натертых до блеска камней. У самой земли каменная его часть была густо покрыта мхом. Вокруг него как всегда суетились деревенские дети — одного из них мать послала за водой, и он со всей важностью, пыхтя и сопя, но не принимая помощи сверстников, накручивал веревку на ворот. Другие мальчишки деловито свешивались вниз, наблюдая как поднимается ведро, и наперебой советовали то «поднажать», то «припустить». Эдель без труда отыскал здесь отца — рослый, коренастый мужчина о чем-то говорил с соседом чуть в стороне от колодца. Юноша вздохнул, собираясь с силами, как это всегда было перед общением с этим суровым мужчиной, и подошел к приемном у отцу. — Вы хотели меня видеть? — Тебя разве не учили, что прерывать старших нельзя? — отец грозно посмотрел на юношу и скрестил руки на груди. — Полно тебе, Арон, — его собеседник положил ладонь на плечо мужчины и улыбнулся, — не стоит ругать юношу, ведь мы все равно уже закончили. — Кто, как не я, научит этого наглеца хорошим манерам? — Арон фыркнул, переводя взгляд на бежавших детей. Эдельмунд молча проводил удаляющегося знакомого отца взглядом и в нерешительности поднял глаза на мужчину. — Ты выполнил всю свою работу? — сурово спросил он, юноша кивнул. — Значит, возьмёшь в погребе мешок зерна и пойдёшь в город к моему кузену, если с памятью все в порядке, то ты помнишь — мы ему задолжали. — Да, отец, — Эдельмунд опустил взгляд на землю, усеянную вытоптанной пыльной травой. — Я могу взять лошадь? — Зачем тебе она? — Арон насмешливо усмехнулся. — Ты вполне и сам способен дойти до города своими ногами. — Но до него несколько миль пути! — воскликнул юноша, понимая, что вряд ли сможет донести мешок с зерном и до половины пути. Приемный отец скривил рот в гримасе недовольства и, отворачиваясь от юноши, слегка махнул рукой, показывая что разговор окончен. Эдель смотрел в спину уходящему мужчине, тяжело дыша и стиснув кулаки от бессильной злости. Ему рисовались картину утомительного и бесконечно длинного предстоящего пути с тяжелым мешком на плечах. Юноше понадобилось время, чтобы справиться с собственными эмоциями, которых, кажется, сегодня было слишком много. В голове мелькали яркие образы — вот большой зал с богатым убранством, вокруг великолепно одетые люди, с приторным восхищением глядящие на него, а вот небольшой ухоженный сад, в котором садовники всегда так легко трудились, не забывая улыбаться и вежливо кланяться при встрече. И тут же резкими вспышками в сознание врывались слова «Эй, Эдель, где ты потеряла свое платье», «Ты и сам способен дойти до города». Поток воспоминаний прервал громкий голос одного из мальчишек, сновавших возле колодца. Эдельмунд тряхнул головой, развернулся и побрел обратно к дому. Братья вновь отпустили в его сторону обидные шуточки, а старшая сестра фыркнула, когда Эдельмунд запнулся о порог, заходя в дом. Все запасы лежали в погребе, вырытым несколько десятилетий назад прадедом Арона. Весной и осенью юноше приходилось отгонять крыс, которые хотели поживится зерном. Деревянная крышка противно заскрипела, и свет от лучинки, что была в руках у Эдельмунда, осветил скудные запасы семьи. Юноша пристроил лучину на верхней ступеньке лестницы и пошел осматривать мешки. Найдя самый небольшой и, видимо, неполный мешок, он попытался поднять его. Ничего не вышло. Эдель попробовал снова, но сумел только немного оторвать от земли. Он с силой пнул злосчастное зерно и решил тащить мешок по земле. Юноша с трудом вытащил его из погреба по пути задевая и наступая на другие запасы. На верхней ступеньке мешок вывернулся у него из рук и чуть было не упал, но нерадивый работник все-таки сумел его схватить. Лучина попала под мешок и незаметно полетела вниз. Эдель закрыл погреб и стараясь не показывать, как ему тяжело, побыстрее потащил мешок через дом. Не замечая приглушенного смеха сестер, которые как раз заканчивали готовку, он выволок зерно за порог и отдышался. На счастье, все мужчины были заняты обработкой бревен на заднем дворе, чтобы потом наконец починить крышу. Он долго тащил мешок, приспосабливая удобнее в руках и очередную передышку сделал у хлева. Он прислонился к спине, тяжело дыша и потирая покрасневшие пальцы. Две худые кобылы в стойле беспокоились. Юноша слышал через стену, как они всхрапывали и били копытами в перегородку. Внезапно со стороны дома раздались крики. Эдель вздрогнул и прислушался. Среди женского визга, особенно громко кричала старшая сестра. До слуха юноши отчетливо донеслось: «Пожар!». Он мгновенно вспомнил о забытой лучинке, о высушенном на летнем солнце зерне, готовом вспыхнуть от малейшей искорки, и с ужасом понял, что ему за это грозит. Его даже не жестоко выпорют, отец просто убьет его. Юноша лихорадочно соображал, что же ему делать. Вокруг стояла какофония звуков — крики становились громче, на них уже сбежались братья, рядом громко ржали напуганные лошади. Идея пришла мгновенно. Эдель быстро забежал в хлев, стараясь умерить дрожь в руках. Взрослая гнедая кобыла уже была оседлана, видимо, отец хотел куда-то ехать. Юноша накинул на лошадь уздечку, вскочил в седло и ударил пятками по ее бокам. Через минуту он уже мчался по дороге, оставляя позади пылающий дом и ненавистную семью. В ушах стучала кровь, когда Эдельмунд крепко сжимал в пальцах кожаные поводья и грубыми постукиванием пяток по бокам лошади подгонял ее. За спиной все ещё были слышны крики приёмной семьи. Юноша стиснул зубы, на напряжённых руках выступали синие вены. Яркое солнце провожало его, пока Эдельмунд скрывался за мохнатыми ветвями елей. Дорога в город вела через лес, деревья которого были настолько высокими, что их ветви практические не пропускали солнечных лучей. Вытоптанная пыльная дорога виляла от дереву к дереву, а на траве и листьях все ещё были заметны капли росы. Юноша передернул плечами и нагнулся, когда над ним пронеслась низка ветка дуба. Эдульмунд гнал кобылу галопом, изредка притормаживая и натягивая поводья перед прыжком. Сердце постепенно успокаивалось, но ощущения страха и чувство вины не оставляло его до сих пор. Он знал, что ему будет стыдно за этот случай и он никогда не сможет это забыть, как и забыть всё своё прошлое, начиная с того момента, когда юноша начал осознавать происходящее вокруг себя. — Давай, ещё чуть-чуть. Эдельмунд похлопал ладонью по шее лошади, ощущая, что кобыла стала медленно сбавлять скорость и тяжело дышать. Юноша окинул взглядом темноту, которую скрывали за собой деревья, и выдохнул. Ему показалось будто позади доносились крики. Но это были лишь голоса, что твердили в его голове, что он все верно сделал; что не нужно было оставаться; что он не виноват в том, что случилось. Лошадь все громче хрипела, все чаще вздрагивала и уволила в сторону, воротила морду. А Эдель все гнал вперёд. Наконец, деревья расступились, лес порядел, а впереди пролегла ровная проселочная дорога, в конце которой лежал небольшой городок. Лошадь взбрыкнула и громко заржала. Юноша опустился на землю и осмотрел животное. Вывод был неутешителен — гонка сильно подкосила немолодую кобылу, и теперь она сможет лишь неспешно идти рядом. Эдель боязливо посмотрел назад, прислушиваясь, но все было тихо, никто не гнался за ним. Юноша взял в руки повод и побрел по пыльной дороге, ведя за собой лошадь. Дорога была широкая — перед лесом три тропинки сливались в полноценный путь. Вокруг была степь — низкие травы и уже сбросившие листья кустарники. Несмотря на частые дожди, пыль на дороге поднималась от каждого шага, покрывая одежду путника тонким слоем. Впереди, довольно близко вырисовывались очертания города, отчасти походившего на деревню, если бы не выдающееся здание правительства, каменной глыбой возвышающееся над низкими домами. Город встретил его характерным шумом, запахом приторных фруктов и сладостей. По главной улице было практически не пройти: столько людей столпилось около прилавков. Руки до сих пор била мелкая дрожь, но Эдельмунд постарался унять её и с горечью взглянул на здание правительство. Перед глазами пролетели воспоминания о детстве. Он когда-то был важной составляющей этого общества, созданного Советом трёх рас. А теперь юноше приходилось драить полы и занимался женскими обязанностями по дому. Нет, ему раньше приходилось это делать, до того как он не нарочно сжёг дом приёмной семьи. Медленно продвигаясь по оживленной улице, Эдельмунд размышлял о том куда ему податься. Может, устроиться в мелкое подмастерье? Или идти на службу в дом правительства? Нет, это не вариант. Он уже давно должен был умереть от неизвестной болезни, и поэтому дорога в это здание приведёт к верной гибели. Юноша вздрогнул, когда рядом с ним пронёсся эльф. Это была высокая девушка, которая умело уворачивалась и петляла между людьми. Сзади донеслись ругательства, источник которых стремительно приближался. Распихивая прохожих, прямо на Эдельмунда несся огромный гном, который был на голову выше всех окружающих. Он остановился прямо рядом с юношей, уперев руки в колени, и, с шумом втягивая воздух, спросил: - Ты не видел куда побежала эта оборванка?