Это страшное слово

Чарльз сидел в зале и проверял контрольные работы своих учеников, одновременно с этим слушая в наушниках музыку (дурная привычка, Эрик не устанет повторять), а Пьетро еще не пришел с тренировки. Поэтому единственным, кто оказался способным подойти к телефону, стал Леншерр. — Пап… — начала Ванда, которая сейчас плескалась в ванне. Эрик нахмурился, машинально поворачиваясь в сторону белой двери, украшенной множеством люминесцентных бабочек. — Пап, подойди, пожалуйста, — она говорила обеспокоенно, и это беспокойство по вполне понятным причинам передалось и Эрику. Что она могла натворить? Неужели оторвала кран? Но тогда бы точно стоял крик на всю квартиру. Леншерр успел перебрать множество вариантов, но от пореза раритетной бритвой дедушки Чарльза до треснувшего фаянса ванны — все казалось не тем. И правильно казалось. Он распахнул дверь, предусмотрительно не запертую, и раскрыл рот. Ванда стояла перед ним в махровом халате Пьетро, а глупый рисунок на коврике закрыли капли крови. Леншерр привалился к стене, честно стараясь не сползать вниз. У Ванды началась менструация. Вот так просто взяла и началась, когда Леншерр думал, что перед этим у всех будет достаточно времени морально подготовиться и запастись прокладками и тампонами. Ему почему-то думалось, что женщины даже свои первые месячные могут предугадать. Черт, стоило объяснить ей лично, что ничего такого… — Пап! — крикнула Ванда, заставляя Леншерра резко выпрямиться. Она явно звала не первый раз. — Господи… Ты… ты… — Ага, — с заметным раздражением прервала Ванда заикания отца, осторожно отпинывая грязную одежду в сторону. Это происходит. Прямо сейчас. — Чарльз! — заорал он, пятясь назад, в гостиную, и уже тише говоря Ванде: — Я сейчас. — Будто она смертельно больна (упаси боже!), а Эрик отправился за лекарством. Леншерр слышал звук, характерный для летящих на пол наушников, а в следующую же секунду прямо перед носом возник Чарльз. Глаза у него стали напоминать блюдца, причем в самом прямом смысле. Ксавье то хватался за Эрика, притягивая к себе, то вставал на носочки и отталкивал его, пытаясь рассмотреть нормально, что случилось. Немного успокоившись, Эрик счел нужным наконец успокоить и Чарльза. Взял за плечи, отводя в сторону. Набрал в легкие побольше воздуха, чтобы на выдохе произнести: — Ванда… У нее началась менструация. — Господи… — ответил Ксавье, и в его голосе больше не слышалось того страха. Скорее облегчение. — Какой же ты дурак, Леншерр. Чарльз ловко вывернулся из почти-объятий, пожалуй даже слишком ловко для учителя биологии, и ушел в ванную. Эрик предпочел немного перевести дух, упав в кресло и закрыв лицо ладонями. Он слушал речь Ксавье, но особо не вникал. Там было что-то про Рейвен, про тампоны, а еще явственно слышалось шуршание. Его маленькая девочка уже и не девочка вовсе, подумать только. Она девушка, она становится женщиной. И уже не нужно играть с ней в куклы, не нужно пить невидимый чай из малюсенькой чашечки… Подумать только. Подумать только. Леншерр просидел так минут двадцать или пятнадцать, потому что когда он наконец открыл глаза, все разговоры стихли, а шуршание прекратилось. Потребовалось еще пять минут, чтобы встать и пройти на кухню, где ужинали Чарльз, Пьетро (значит, прошло больше двадцати минут) и Ванда. К дочери-то он и полез обниматься, не обращая внимания на восклицания типа «Пап!», «Хватит!» и «Кетчуп!». После увиденного каким-то кетчупом Эрика Леншерра уже не испугать.