Доктор для вампира

Саймон — никудышный вампир. Он знал это, и другие знали это. Всегда слишком человек, чтобы быть своим среди себе подобных. Слишком вампир, чтобы вести полноценную человеческую жизнь. Иногда он просыпался, где-то между ночью и утром и чувствовал себя бракованным, как какая-нибудь китайская безделушка. В другой раз он мог забыться и опомниться только после пятого рейда к холодильнику: открыть дверцу, заглянуть внутрь, закрыть дверцу, через некоторое время повторить. Нет, среди друзей всё было в порядке, но наедине с собой начиналась вечная борьба с самоедством, от которой Саймон ощущал себя больным. Вампиризм, как неизлечимая болезнь? Только хуже. Но для такой болезни у него нашёлся «доктор». Доктор-оборотень для вампира. Звучит ещё нелепее, чем вампир, разгуливающий среди бела дня. Джордану бы пошёл белый халат, он вообще был достаточно красивым для любой одежды, в отличие от самого Саймона. Но претор Кайл быстро отучил его от подобных сравнений. Лучше или хуже мог быть кто-то только в битве на приставке. Джордан говорил, что стоит меньше думать, в принципе, и больше заниматься делами, которые тебе по душе. Иначе, какой вообще смысл? Не факт, что у него самого с этим обстояло всё гладко, но Саймон почему-то ему верил. Верить ему вообще было приятно. И играть по вечерам на гитаре в гостиной, когда все видео-игры разом успевали осточертеть. Обязательно в гостиной и обязательно по вечерам, когда оборотень возвращался с работы, чтобы услышать, как тот начинает подпевать какой-то незамысловатой мелодии, которая выходит из-под пальцев вампира. Джордан постоянно пел на репетициях и концертах, но слушать его вот так, без света софитов и лишних глаз, бесценно. Особенно, если подловить его на песне Эда Ширана. После таких музыкальных вечеров почему-то засыпалось гораздо проще, чем обычно. По понедельникам Саймон наведывался в Бруклин наперевес со стареньким, но ещё вполне приличным фотоаппаратом, изъятым у Эрика, которому он всё равно был не нужен. Таким образом он будто пытался перенести свой старый дом в манхэттенскую квартиру. Так он, по крайней мере, говорил Джордану и фотографировал его украдкой, пока тот варил для них двоих кофе. На это оборотень улыбался, вампир мог поклясться, что немного грустно, и обещал подарить на Рождество полароид, чтобы Саймон мог сделать симпатичный коллаж бруклинских видов у себя на стене. И даже если бы его собственный коллаж состоял из городских пейзажей, то на стену в комнате Джордана он бы непременно приделал морские фото: песок, ракушки, волны, чайки и ветер, запутавшийся в тёпло-коричневых волнистых волосах. Оборотни обычно ассоциировались с лесами, но это было бы слишком типично, а потому не имело места быть. Морской волк куда лучше вписывался в концепцию жизни неправильного вампира и, похоже, был не против. Как-то в середине октября Джордан предложил прогуляться по пляжу после того, как закончит работу. Был понедельник, поэтому Саймон ехал из Бруклина с фотоаппаратом и бумажным стаканчиком с кофе, приправой к которому служила кровь. Вампир заметил своего соседа по квартире издалека, его высокая фигура выделялась на фоне пустынного берега. Он просто не мог упустить шанс. Щёлкнул затвор камеры. Несколько раз, как автоматная очередь. Его проказу не обнаружили, и можно смело показываться, чтобы не прослыть совсем уж непунктуальным. Для этого времени было довольно тепло, хотя Саймон всё равно не чувствовал холода. Именно поэтому он скинул кеды и шёл по самому краю воды, напоминая Джордану, что просто физически не может простудиться. И думал, что стоило бы почаще выбираться на пляж, слушая, как чужие слова мелодичным потоком уносит ветер, и, ощущая даже через одежду, прикосновение тёплого плеча к своему, холодному. Единственный раз удачно вспоминается, что он никудышный вампир, потому что это вполне себе оправдание, чтобы сидя на песке, забить на незабываемое зрелище поглощаемого морем солнца и потянуться к губам оборотня. Ведь это странно, не знать вкуса своего лекарства.