***
Целый месяц мы обоюдно избегали друг друга. Мы даже не смотрели друг на друга. Чувство стыда и немного обиды съедали меня изнутри в разы сильнее, чем желание до этого. Я больше не могла видеть страдания отца. Именно поэтому я решила уехать. Раз и навсегда. А так как в таком случае терять мне было нечего, я на подгибающихся ногах шла в комнату отца. Выпитые до этого сто грамм виски добавляли мне необходимой храбрости. Постучав, я тихо приоткрыла дверь. Отец сидел на полу, оперившись спиной на кровать. В правой руке у него была полупустая бутылка коньяка, на коленях лежала большая фотография матери. Он поднял на меня блестящие от алкоголя глаза. — Лиза, это ты?... – в его глазах блеснул огонёк надежды. — Да, Оливер, - не знаю, почему я так ответила. Я подошла и села на колени перед ним. — Я скучал… - по его щеке скатилась слеза, которую я аккуратно стёрла дрожащими пальцами. — Тихо, Оли, я рядом… Мужчина подался вперёд, роняя меня на пол и заключая в объятья. Коньяк разлился, источая приятный терпкий запах. По его щекам текли слёзы, по комнате разносились всхлипы вперемешку с его шёпотом «Лиза… Я так страдал… Мне так плохо без тебя… Я… Я так и не свыкся с твоей смертью.. Прости меня…» Он поднял на меня полные слёз глаза «Я люблю тебя, Лиза». Я почувствовала, как к моему горлу подкатил ком. Он правда любил мать. Вот почему он до сих пор один… — Оливер… - я взяла в ладони его лицо, - Я люблю тебя, Оливер. – Медленно я приблизилась к его лицу и робко коснулась мягких губ поцелуем. Он так же неуверенно ответил. И в это мгновение, как по команде у нас слетели все ограничения, словно кто-то переключил рубильник. Нежность мгновенно сменилась страстью. Одежда была разорвана и раскидана бесформенными лоскутами по комнате. Наши тела переплелись, стараясь быть максимально близко. Каждый изголодался по теплу, по ласке, по любви. Наши сердца бились в унисон. Бешено, как топот копыт тысячи оленей, убегающих от стаи волков. Наши громкие стоны слились в единый дуэт. Дуэт наслаждения и страсти. Пальцы оставляли на коже следы, которые пройдут внешне со временем. Но пройдут ли они в душе? С его приоткрытых губ срывался полурык «Лиза… О, Лиза…». Где-то в глубине души меня мучила совесть. Но об этом я подумаю потом. Всё потом. Сейчас вес мой мир сошёлся на отце. Его глазах, в которых дьявольская страсть смешалась с ангельской любовью. Его руках, которые сильно, но в тоже время аккуратно, прижимали мои запястья к полу над моей головой. Его гибком теле, двигающемся так плавно, хотя и со звериной яростью. Каждое его прикосновение, каждый толчок, каждый поцелуй пускал по мне электрический разряд, напряжение которого росло с каждым мгновением. Пальцы отца до боли сжали мои запястья, он сделал последний, самый глубокий толчок ровно в тот же момент что и я выгнулась навстречу ему до хруста в позвоночнике, судорожно глотая воздух. Отец, тяжело дыша, навалился на меня. А я, пользуясь моментом, вдыхала его запах, стараясь запомнить его как можно лучше. На глаза навернулись слёзы. Неужели я больше никогда не прикоснусь к нему? Вздохнув, я кое как дотащила отца до кровати. Укрыв его одеялом, я легко коснулась его губ поцелуем и убежала из комнаты. Захлопнув за собой дверь в свою комнату, я сразу же ринулась к столу, взяла листок и бумагу и написала отцу записку. Я могла бы написать больше, но мысли в голове абсолютно запутались. Пробежав по записке глазами, я положила её на стол, схватила ключи от своей машины и убежала в гараж. Бешеная скорость, свист ветра и музыка, заглушающая мысли – вот что мне сейчас нужно. Я мчалась по загородному, совершенно пустому шоссе. Мимо тёмной лентой проносились деревья. Окна были открыты, поэтому я прекрасно слышала рёв ветра, смешавшийся с рёвом музыки. Вдруг словно из ниоткуда на дорогу выскочил олень. Я резко затормозила, но машину занесло. Не справившись с управлением, я в ступоре наблюдала, как машина слетает с дороги прямо в лес и врезается в дерево. Голова с силой ударилась об руль. Сознание поплыло. Я чувствовала, как из меня вытекает вместе с кровью жизнь. Кое-как разлепив залитые кровью губы, я прошептала «Прощай, отец…». В этот момент все мои мысли канули во мрак.***
На следующее утро Оливер проснулся с дикой головной болью. Но даже она не могла омрачить воспоминания о прекрасном и таком реальном сне. Потянувшись, мужчина сел на кровати. Его лицо побледнело, как только он увидел разбросанные по комнате лоскутки ткани. Значит, это был не сон… Единственная кого он мог перепутать с Лизой, была Джина. Мужчина схватился за голову, лицо скривила гримаса отчаяния. «Что я наделал? Чёрт!». Вскочив с кровати, он быстро надел первое, что попало под руку, и помчался в комнату дочери. В голове роились мысли самого разного характера, но в основном это было сожаление и обвинения в свой адрес. В комнате он никого не нашёл. Только на столе лежал белый листок бумаги, исписанный его дочерью. «Дорогой папа! Я безумно тебя люблю (ты и сам это знаешь). И именно поэтому я ухожу. Пока что не знаю куда. Куда-нибудь. Не важно. Прошлая ночь была великолепна. Я всегда буду её помнить. Прости, пап. Я не могу так больше. Я слишком сильно тебя люблю. Прости… Прощай… Навечно твоя, Джина!» Откуда-то из глубин квартиры раздался телефонный звонок. — Доброе утро, мистер Джонс, - раздался в трубке голос его секретаря – Кристины. — Доброе утро, Кристина. Что-то срочное? Ты же знаешь, у меня выходной. — Да… Сегодня утром была обнаружена машина Вашей дочери. — Что с ней?! — Простите, мистер Джонс. Она разбилась. — Нет… - внутри мужчины всё похолодело. Его дочь, единственное, что у него было после смерти Лизы, мертва… Разбилась на машине, подаренной им же… Он отказывался в это верить. — Кристина, скажи, что это шутка. Или просто репортёры запустили очередную утку, а с Джиной всё хорошо… Пожалуйста… — Простите, но это правда. ДНК-тест уже подтвердил её личность. Ничего не ответив, Оливер положил трубку. Как бы он хотел, чтобы это всё оказалось сном. Всё, начиная с признания Джины… Но нет. В его руке была зажата записка, кое-где виднелись следы высохших слёз. Она плакала… Из-за него… Мужчина сел на пол. Его жизнь медленно рушилась. Джина была той тонкой ниточкой, что держала его после смерти жены. Но её больше не было. Он больше не услышит её звонкий смех, не увидит её больших лучистых глаз. Не обращая внимания на слёзы, мужчина быстрым шагом прошёл в свою комнату, снял со стены ружьё и, сжав в руке записку дочери, выстрелил себе в голову.