Оруженосец

      Когда после смерти Черногривницы меня назначили новым наставником Голубка, и я впервые коснулся носом его аккуратного серого носика, понял, что пропал.       Мне было пять лун и я во всю носился по лагерю, в ожидании своего взросления и гадая кто же из воителей окажется моим наставником, когда родился он. Горечь потери знакома была котенку с самого рождения. Домашняя кошечка-мать умерла во время родов, а его сестренка так и не увидела нашего мира. Потом он стойко переносил насмешки и колкие словечки котят постарше, серая шерстка Голубка была не раз подрана от когтей соплеменников.       Черногривница стала для него кем-то вроде матери. Всегда грубая и острая на язык черная жилистая кошка не дарила Голубку ни тепла, ни ласки, но старалась не давать его в обиду.       Мы не общались от слова совсем, хотя и жили иногда в одних палатках: сначала в детской, потом в палатке оруженосцев. В отличие от своих сверстников, я никогда не задирал Голубка, но и защищать его не рвался. Конечно, откуда мне было знать, что серый оруженосец только при других котах выглядит так, будто ему все равно на их острые слова и когти, а сам по ночам уходил к озеру, зализывать раны и ронять соленые слезы в пресную воду.       Да и вообще мне казалось странным, что, смотря на хрупкого котика, у меня ныло что-то внутри, а когда я ловил взгляд светлых голубых глаз Голубка, то и вовсе, будто проваливался под лед, прямо в смертельно-ледяную бездну реки.       Теперь, когда он стал моим оруженосцем, я уже не мог просто пройти мимо с равнодушным видом, мне нужно было быть рядом. Рядом с ним. И я старался изо всех сил, стиснув зубы и напрягая все мышцы тела, доводя себя до судорог в лапах, потому что из меня рвалось что-то невообразимое, а я хотел показать Голубку свет и солнце, и что как бы то ни было, он не один, научить любить жизнь.       Но чем дальше, тем сильнее серый котик закрывался, зажимался в себе, реже поднимал на меня глаза. И мне казалось, что еще немного и он навсегда уйдет туда, внутрь себя.       Не знаю, что случилось со мной в то утро, но я вдруг понял, что если выйду в лес вместе с Голубком, буду снова пытаться улыбаться, говорить с ним, глядя на опущенную голову и слыша однообразное «Да, конечно», то точно свихнусь.       Наверное, поэтому я отправил Голубка на охоту вместе с Песчинкой и ее наставником Рванокрылом, а сам пошел к целительнице, жалуясь на воображаемую боль в животе. Поэтому послушно прожевал горькие сухие листочки и скорчил болезненную гримасу под недоверчивым взглядом Крыжовницы. Поэтому пол дня шатался по лагерю, стараясь выкинуть из головы серую, как будто по-детски мягкую шерстку и голубые, топящие в себе, глаза Голубка.       А потом воздух пронзил срывающийся вопль Песчинки. Палевая кошечка, с размазанной на боку кровью, вылетела на поляну, вздыбив шерсть и распространяя запах страха и тошнотворный запах дыханья лисицы.       Голубок…       Из лаза показалась темно-полосатая шерсть Рванокрыла, который выдернул серого оруженосца на поляну, крепко держа его за загривок. Из разодранного плеча Голубка кровь алыми струями стекала по лапе, груди, вязкие капли падали на землю.       Имя Голубка стучало у меня в ушах, висках и слетало с губ. Я со всех лап ринулся к своему оруженосцу, расталкивая, столпившихся вокруг новоприбывших, соплеменников. Меня опередила Крыжовница с большим мотком паутины в пасти. Она яростно прошипела мне что-то, но я не разобрал ни слова. Голубок еле стоял на лапах, хвост безжизненно повис. Я оттолкнул Рванокрыла от Голубка и занял его место, осторожно придерживая ослабевшее тельце оруженосца.       — Он потерял много крови, — просипела Крыжовница, пытаясь удержать на ране уже насквозь промокшую паутину. — помоги-ка мне отвести его в мою палатку.       Мы, вдвоем удерживая Голубка, двинулись в сторону густых зарослей папоротника. Краем уха я слышал, как Ледяная Звезда, взяв с собой несколько воинов и Рванокрыла, бросилась в лес, глашатай зычным басом велел королевам с котятами спрятаться в детской и не высовывать оттуда носа до тех пор, пока лиса не окажется за пределами нашей территории.       Голубок из последних сил сопротивлялся накатившей усталости, но, когда мы вошли в пещеру целительницы, рухнул, не дойдя нескольких шагов до подстилки. С Крыжовницей мы переложили Голубка на подстилку, и меня тут же выпроводили из пещеры, велев отыскать и принести как можно больше паутины. Мне не оставалось ничего другого, кроме как идти выполнять просьбу целительницы.       Когда я вернулся из леса, весь обмотанный паутиной, уже стемнело. Почти абсолютно круглая луна освещала поляну, где коты медленно разбредались по палаткам. Я нырнул в заросли папоротника и оказался в сумраке пещеры целительницы.       Тут пахло сухими травами и чем-то кислым. Голубок все так же лежал на подстилке и, судя по мерно вздымающимся бокам, спал. Сама целительница обнаружилась у дальней стены палатки. Она только взмахнула хвостом, подзывая ближе, не отвлекаясь от сортирования целебных запасов.       Я начал стаскивать с себя клочки паутины, собирая их в один большой моток. Хотелось спросить о Голубке, но я боялся разбудить его, да и целительница выглядела сильно уставшей.       Наконец, она задвинула последнюю, горько пахнущую, кучку сухих листьев и посмотрела на меня. Желтые глаза внимательно изучили принесенную мной паутину, а потом она удовлетворенно кивнула.       — Очень кстати, очень кстати… Я как раз истратила на твоего Голубка последние запасы. Было бы неплохо, если бы ты завтра принес мне еще…       Крыжовница продолжала что-то бормотать, но у меня в голове застряло лишь одно.       Мой Голубок.       Мой.       Вдруг я понял, резко осознал, чего хочу. И это осознание было так сильно, что у меня подогнулись лапы. Мысли пропали, и в голове безудержно билось: «Мой, мой, мой».       Хотелось, чтобы он не боялся, поднял голову и улыбнулся в ответ, хотелось зарыться носом в его шерсть и вдохнуть, пропитаться его запахом, хотелось переплести с ним хвосты и вместе ужинать, когда все разбиваются на пары, хотелось спать, чувствуя рядом его теплый бок. Хотелось, чтобы он был моим.       — Ты слегка переутомился, дорогой, — внимательно поглядела на меня Крыжовница. — Иди отдохни хорошенько. А на счет Голубка не переживай. Он молодой и сильный кот, ты и опомниться не успеешь, как он сам к тебе прибежит.       Я резко выдохнул и кивнул.       Было в глазах этой кошки что-то, будто знает, что творится внутри. Знает и понимает.       Я покосился на спящего Голубка. Его шерсть искрилась серебром в лунном свете, попадающем в пещеру сквозь прореху, между листьями папоротника. Я подошел ближе и склонившись над его мордочкой, осторожно лизнул серое ушко.       — Спасибо, Крыжовница, — тихо поблагодарил я улыбающуюся в усы целительницу и выскользнул из пещеры.

***

      Мокрые скользкие листья неприятно прилипали к шерсти. На нос то и дело падали крупные капли. Шедший всю ночь и утро дождь напрочь смыл все старые запахи, и теперь я осторожно, стараясь не растянуться посреди леса на разъезжавшихся лапах, крался на звук дрозда.       Глупая птица увлеченно стучала клювом по стволу большого дерева, ничего не замечая. Я смерил глазами расстояние от земли до ничего не подозревающего пернатого. Осторожно подкравшись сзади, напружинил мышцы и прыгнул. Дрозд попытался взлететь, но острые когти пронзили его крыло. Я приземлился, держа в когтях еще пытавшуюся вырваться птичку и одним быстрым укусом в шею прикончил ее.       По дороге в лагерь я подобрал припрятанную в корнях орешника землеройку, которую отнес в общую кучу. С дроздом я направился в пещеру целительницы.       Голубок сладко посапывал на обновленной подстилке. Рана на плече покрылась толстой корочкой из запекшейся крови и, кажется, уже начала затягиваться. Шерсть вокруг раны была свалявшаяся, с остатками засохшей кашицы из лечебных трав.       Голубок во сне пошевелил усами и глубоко втянул воздух, видимо почуяв запах принесенного дрозда, но так и не проснулся. Будить его я не хотел, ведь сон лечит, а именно это Голубку и было нужно. Да и мне тоже.       Я оставил дрозда и вынырнул на поляну, где тут же столкнулся с семенившей в свою пещеру Крыжовницей. Она кивнула мне в знак приветствия и подозрительно принюхалась.       — Темногрив, ты принес больному дрозда? — возмутилась целительница. — А я ведь хотела заставить его сегодня самого прогуляться до общей кучи.       — Он еще спит и до дрозда добраться не успел, — успокоил я желтоглазую кошку.       — Значит я успею сделать это первой, — Крыжовница скрылась в пещере, но через несколько мгновений ее мордочка высунулась из папоротников. — Кстати, если ты не забыл, сегодня Совет. Было бы очень неплохо, если бы ты попросился остаться, чтобы присмотреть за Голубком. А мне обязательно нужно сегодня быть на Острове.       И целительница вновь исчезла в недрах своей пещеры.       Если бы не слова Крыжовницы, то я бы и не вспомнил о Совете. Раньше я никогда не упускал возможность оказаться на Острове. Только там и только в ночь Совета можно было, не нарушая Воинского Закона, спокойно встретиться и поговорить с котами других племен. Узнать о их жизни и рассказать о своей. Но сейчас общение с соседями не имело для меня никакого значения.       Договориться с Ледяной Звездой не составило большого труда. Она не понаслышке знала, что значит терять близких и, кроме того, в лагере должны были остаться несколько воинов на случай опасности.

***

      Луна мягко освещала притихший лагерь. Гомон множества котов исчез, как только патруль отправился на Остров. Слышался только приглушенный голос одной из королев, что отчитывала своего непоседливого котенка. Редкие, но сильные порывы ветра приносили с собой холодный запах ночи и гнули ветви старых деревьев, окружающих лагерь.       Я поглубже вдохнул холодный воздух, наполняя легкие до отказа и нырнул в заросли папоротника, что скрывали от посторонних глаз пещеру целительницы. Голубок, неловко повернувшись в своей подстилке, пил. Я осторожно присел рядом, обвивая лапы хвостом.       —Крыжовница попросила присмотреть за тобой, пока она на Совете, — кашлянув, проговорил я.       Голубок лишь кивнул в ответ.       — Лисица больше не появлялась на нашей территории, так что опасности больше нет, — тихо сказал я, не зная, о чем поговорить со своим оруженосцем, но он, кажется, в разговорах не нуждался, потому что в ответ я вновь услышал только тишину. — Что ж, пойду схожу нам за ужином. Там в куче как раз лежит очень аппетитный молодой кролик.       Я уже развернулся к выходу из пещеры, когда услышал тихий ответ Голубка.       — Я ел.       Мне пришлось ужинать в одиночестве, в зарослях крапивы у края поляны. Возвращаться в пещеру целительницы, где между нами в воздухе было густое и ясно ощутимое напряжение, не хотелось. Взяв себе того самого кролика, я явно переоценил свой голод, и теперь кусок не лез в горло. Оставлять недоеденной дичь было нельзя, и я давился, на самом деле вкуснейшим, кроликом.       Когда я все же осилил свой ужин, в лагере стояла полная тишина. Не доносилось даже ночных звуков леса. Где-то там, за пределами территории нашего племени, собрались на Острове, освещенном полной луной, коты всех племен, чтобы мирно провести хотя бы одну ночь.       Я встал и потянулся, разминая затекшие лапы. Нужно было идти в пещеру Крыжовницы, ведь я обещал присматривать за Голубком, но мне определенно тяжело это давалось. Какая-то недосказанность, неловкость и напряжение витали вокруг нас. И это было горько и больно, ведь я должен был стать для Голубка настоящим наставником, которому он смог бы доверять и который был бы близок ему. Но, увы, все складывалось иначе.       Когда я вошел в пещеру целительницы, скрытую за зарослями папоротника, серый оруженосец спал. Я подошел ближе и внимательно осмотрел рану. Она была чистая, никаких неприятных запахов, которые могли бы появиться при нагноении, я не почувствовал и мысленно поблагодарил Звездное племя и Крыжовницу. В этот момент я понял, что больше всего боюсь потерять его. Серого оруженосца с голубыми глазами.       Мягкая шерстка Голубка пахла дождем и целебными травами. Я осторожно тронул его лапой и, когда он не проснулся, перекатил лежащего на боку Голубка на спину. Не сдержал нахлынувшего желания, я зарылся носом в шерсть на беззащитном животе молодого котика. Он вздрогнул и дернул лапами, но я удержал его, придавив к мягкой подстилке. Голубок дурманяще пах, а у меня плыло в глазах от такого знакомого ощущения, что вызывал у меня этот кот, но усиленного в разы. Я понимал, что сейчас произойдет то, чего я боялся и желал одновременно. Влечение к Голубку ломало меня и рвалось наружу. И я сломился под его сокрушительной силой, провел носом до бугорка меж его задних лап, а потом вобрал его в себя, стараясь не повредить острыми клыками.       Голубок охнул и широко распахнул глаза.       Он попытался что-то мяукнуть и скреб лапами. Я же движимый этим безумным чувством, не мог остановиться. Мне хотелось доставить Голубку удовольствие, сделать его хоть чуточку, но счастливее. Все мои внутренности скрутило от желания, но я думал не о себе, а об этом сером оруженосце с топящими в себе глазами, а потому с еще большим рвением работал языком, уже чувствуя его горячую обнажившуюся плоть. Я слизнул выделившуюся смазку, а затем вылизал маленькие аккуратные яички Голубка, покрытые мягчайшей шерсткой. Оруженосец тяжело дышал, а его задние лапы подрагивали у моей морды. Я вновь провел языком по всей длине и, чувствуя, как котик вздрогнул всем телом, взял его небольшой член в пасть.       Голубок всхлипнул и, прошептав «Темногрив», излился тугой струей в мою глотку.       Я проглотил чуть солоноватую жидкость и удовлетворенно муркнул, хотя сам все еще разрывался от желания. Оруженосец обмяк подо мной, закрыв глаза. В груди появился большой теплый шар, и он все рос и рос, пока я прокручивал в памяти свое имя, слетевшее с губ Голубка.       — Не надо…       Мои глаза удивленно распахнулись. Голубок сжался и не поднимал на меня глаз. Я вдруг представил, что мог придумать себе этот котик и у меня тут же закружилась голова, а на плечи будто взвалили целое дерево. Я дернулся к нему в попытке объяснить, доказать, рассказать, что я чувствую к нему на самом деле, но оруженосец прижал уши к голове и забился в угол пещеры.       Внутри все перевернулось.       Я понял, что только что его потерял. Поддавшись желанию, не обдумав свои действия и их последствия я разрушил то немногое, что у нас было. Теплый шар в груди лопнул.       Ночь я провел в лесу, выбравшись из лагеря через поганое место, чтобы не тревожить дежурного у лаза. Я шел по родному лесу, не глядя под лапы и не понимая куда бреду. Ком в горле мешал дышать, а глаза щипало от так и не потекших слез.

***

      Я со всех лап мчался по лесу. Предрассветные сумерки уже начали отступать и лес находился в тишине, ожидая первых лучей солнца. Остывшая за ночь земля гулко стучала под лапами, а ветви били по морде и цеплялись за бока, будто пытаясь остановить меня.       Когда Крыжовница подошла ко мне за завтраком, я сразу понял, что что-то случилось. Она не была из тех, кто долго говорит о ничего не значащей чепухе, прежде чем перейти к делу, а потому при первых же ее словах мое сердце пропустило удар. Кажется, я так и не дослушал целительницу, потому что уже несся через лаз, чувствуя, как легкий запах целебных трав и дождя заполняет глотку.       Голубок стоял в озере, не далеко от берега, но темная вода изо всех сил пыталась лизнуть его серый живот, уже поглотив в себе лапы.       Я окликнул его, слишком поздно поняв, что вряд ли являюсь тем, кого он будет рад видеть. Тем более сейчас. Я думал, что Голубок ничего не ответит, не удостоив меня своим внимание или бросит на меня полный ненависти взгляд. Ноя никак не ожидал, что серый котик, отчаянно вскрикнув, кинется в воду, тут же очутившись в ней по самый подбородок. Порыв ветра погнал волну по водной глади озера, и она, настигнув Голубка, поглотила его, сомкнув над его головой холодную, с отсветами первых солнечных лучей, воду.       Я с силой сжал челюсти и бросился в озеро, понимая, что если маленькое обмякшее тельце молодого кота, колыхающееся на воде, осветится лучами восходящего солнца, то это будет лишь моя вина. Шерсть враз намокла и потяжелела, пытаясь утащить меня на глубину. Дыхание перехватило от мерзкого ощущения пустоты под лапами. Я изо всех сил тянулся к тому месту, где скрылась серая макушка моего оруженосца, борясь со сковывающим движения ужасом. Ледяная вода то и дело попадала мне в пасть, нос и глаза.       Голубка так и не было на поверхности воды. Сердце громыхало в груди, а когда я увидел поднимающиеся из темных глубин пузыри воздуха, горло будто пережала чья-то тяжелая когтистая лапа. Лишь через пару мгновений я смог вдохнуть и нырнул в воду, погрузившись туда полностью. В уши тут же хлынула вода, глаза отказывались видеть, но я вертел головой, пытаясь заметить тело Голубка и чувствуя, что воздух в легких вот-вот закончится.       Наконец, когда я решил, что мой серый оруженосец уже глубоко на дне озера, я увидел светлое пятно в четырех хвостах под собой. Я нырнул еще глубже, подцепил Голубка когтями, а потом схватил зубами за загривок, чуть не прокусывая шкуру, но только бы не отпустить. Воздуха в груди не осталось, и я чувствовал, что сознание ускользает, но только сильнее заработал лапами.       Когда мы вынырнули, а я сделал спасительный глоток воздуха, мне пришлось со всей силой тряхнуть оруженосца, чтобы он выплюнул набравшуюся в пасть воду и наконец вдохнул. Мокрый котик с потемневшей от воды шерстью закашлялся, а потом издал сдавленный хрип и попытался вывернуться, замолотив по воде лапами, но я лишь крепче сжал зубы на его загривке.       Плыть к берегу было тяжело. Не только из-за накатившей слабости, тяжелой намокшей шерсти и ледяной воды, но и из-за Голубка, который барахтался рядом и которого постоянно приходилось цеплять зубами, чтобы он, не дай Звездное племя, не пошел вновь ко дну.       Я с облегчением почувствовал, пусть и скользкую от озерного ила, но все же почву под лапами. Рывком вытащил хрипящего Голубка на берег и выкарабкался сам, ощущая, как тяжело вздымаются и опускаются мои бока. Оруженосец распластался на берегу, как-то надрывно всхлипывая, а я пытался осознать то, что сейчас произошло. Великое Звездное племя, неужели он хотел навсегда остаться в этой черной ледяной воде?       Дыхание уже восстановилось, но я чувствовал неприятный привкус озерной воды на языке, а только показавшееся из-за горизонта солнце не могло быстро высушить шерсть. Вода потоками стекала с меня и капала с усов. Вокруг Голубка тоже набралась приличная лужа, но он не поднимался. Было только видно, что он мелко дрожит.       Я подошел ближе и ласково погладил Голубка по мокрому боку, заглянул в его глаза и пошатнулся, увидев, сколько боли плещется в них, грозя хлынуть наружу.       — Ты использовал меня, — неожиданно проговорил оруженосец срывающимся голосом. — Теперь я понимаю, почему ты никогда не трогал меня в детстве и ни разу не прошелся по мне когтями. Это слишком просто для тебя. Ты хотел опустить меня еще ниже. Сделать меня одноразовой подстилкой. Попользоваться и выбросить из своей жизни. Я никогда не чувствовал себя частью племени, но я надеялся, что…       — Если бы я хотел попользоваться тобой, то пошел бы иным путем, — прервал я монолог Голубка и недвусмысленно провел своим хвостом под его, где тут же сжалась маленькая розовая дырочка.       — Тогда, — Голубок запнулся, — ты хотел поиздеваться надо мной. Хотел дать мне надежду, а потом отобрать. Дать понюхать только что пойманную мышь в голодную пору Голых Деревьев, а потом съесть ее у меня на глазах!       Горькие слезы стояли в глазах Голубка, а я только поражался тому, как такое могло прийти ему в голову. Неужели я настолько ужасен в его глазах?       — Уж не знаю, Темногрив, как ты узнал о моих чувствах, но то, как ты поступаешь со мной, это подло.       Я чуть не поперхнулся. Волнение холодком прошлось по спине и упало в желудок.       — Ну что ты молчишь? — надрывно спросил меня голубоглазый оруженосец. — Наслаждаешься своей победой?       — Можешь думать, что хочешь, но прошу, не пугай меня так больше никогда, — и я, рывком преодолев разделяющее нас расстояние, лизнул Голубка в мокрую макушку.       Тот оцепенел и не отвернулся от меня.       — Пожалуйста, оставь меня с этими играми. Мне правда больно.       — А мне правда больно, когда ты так говоришь, Голубок. Ведь, Звездное племя — свидетель моих слов, я все это время люблю тебя, — мой нос коснулся его серого носика. —Хотя и осознал я это поздно, да и признание ты… не понял слегка. И не принял.       Голубок часто-часто заморгал, а потом слезы хлынули из его глаз.       Но, как потом он меня заверял, это были слезы облегчения и счастья.