Tonight

Большинство страхов оживают именно ночью. Они охватывают душу, заставляя тело дрожать, метаться в конвульсиях. В темноте, которая окутывает Город Смерти, страх возрастает в разы. Причиной ли тому являются монстры, разгуливающие по улицам в поисках лакомой жертвы, или гадко смеющийся месяц, изо рта которого льётся багровая кровь – неизвестно. Может быть, всё сразу? Страху и безумию нужен лишь крошечный повод, чтобы завладеть разумом. Достаточно узнать, что вам дорого, и липкие щупальца ужаса уже вводят нечеловеческую дозу адреналина в вены. Возможно, именно страх и определяет, за кого мы готовы отдать душу. Он ломает преграды сознания, достаёт оттуда ту самую сокровенную информацию, которая отдаётся громким гулом в голове. «Спасти». Тёмные переулки нисколько не пугают Маку. Для неё это скорее неизменная вещь, как предмет интерьера или привычка, похожая на просмотр телевизора в гостиной или ужин с Соулом, когда она готовит. И как ей кажется, давящая атмосфера тоже абсолютно не влияет на ритм сердца. А может быть, она просто привыкла, что он сбивается. — Соул, иди быстрее, иначе мы вовек не найдём этого проклятого демона. – ворчит Мака. Голос получается тоньше, чем надо, и это нервирует. И в мыслях она отрицает, что это страх. — Может, за руку возьмёшь? Так спокойнее. – а вот голос Соула наоборот, ровный. С долей обыкновенной для него усмешки, словно всё это – шутка. Мака оборачивается. Зрачки расширяются, а губы немножко подрагивают. В глазах такое удивление, если бы маленький ребёнок разгадал замысел сложного фокуса, только оно легче, неуловимее. Она качает головой и молча, разворачивается, шагая дальше. А мысленно молится, чтобы напарник не заметил дрожащих кончиков пальцев. Ведь он заметит, обязательно заметит. Мака не любит, когда занятия заканчиваются. Ровно столько же, сколько и Соул. И причина у обоих совсем не учёба. Тусклый свет фонарей падает прямо на головы, от чего причудливые тени танцуют в одном плавном ритме. Иногда в голове Маки проскальзывает мысль, что волнение вошло у неё в привычку. Не за себя, за Соула. Эванс настолько часто заставляет сердце болезненно сжиматься, что девушка перестаёт нормально дышать. Вот только около больничной койки уже не волнение нажимает на педаль пульсирующего органа под рёбрами. Самый настоящий страх с силой ударяет по клавишам в тональности минор. Да так, что даже шептать невозможно, потому что разум не слышно. Где-то в глубине души Соул считает себя эгоистом, переходящим в собственника. Он будет бросаться под удары самых страшных чудовищ, только бы юная Албарн беспокоилась о нём. Нет, ему совсем не нравятся её тихие всхлипы, когда он притворяется, что спит. В такие моменты немногочисленная совесть собирается в районе груди и скребётся кошкой. Он мысленно проклинает тонкие стены, а затем благодарит Бога за то, что жив. Получать упрёки от Блэк Стара он будет потом. Несколько фонарей плавно гаснут, от чего Мака немного ёжится. Соул идёт впереди, помахивая связкой учебников, которые девушка бесцеремонно сунула ему после занятий. Он насвистывает что-то из репертуара классики, в которой Албарн не разбирается точно так же, как и в музыке. Не то чтобы не интересно, скорее, просто не дано понять. И это единственная потеря знаний, с которой девушка готова смириться. Чья-то тень рысью мелькнула между домов, и Мака невольно ускоряет шаг, но тут же замирает. Она не хочет, чтобы Соул заметил. Повелительнице страх не положен. Она видит, что Соул остановился, и быстро прячет глаза. — Мака, ты чего? – удивлённо спрашивает он. — Всё нормально. – попытка улыбнуться. Парень протягивает её руку: — Так будет не страшно. — А я и не боюсь. – фыркает Мака. — Как знаешь. – напарник оскаливается. И Мака продолжает путь, оставаясь позади. Она убеждает себя, что только ради того, чтобы он не видел дрожащих коленок. В круглосуточном магазине Мака никогда не может удержаться, чтобы не купить маленькую упаковку шоколада. Раньше мама постоянно покупала ей эти прямоугольные плитки, радуясь, что хоть что-то веселит её крошечное сокровище. Мама ушла, а привычка осталась. Тогда было страшно. Ощущение абсолютного одиночества действительно вызывало ужас до того момента, пока она не увидела мальчика за пианино, играющего самую прекрасную мелодию, которую Маке только доводилось слышать. Это была их мелодия. Помнится, она тогда протянула ему руку… Девушка выходит из магазина и делает несколько шагов в сторону дома. Затем кто-то толкает её в бок и она падает. Следующее мгновение – отсутствие сумки и разбитая коленка. Улыбка. Губы, растянутые в несчастной улыбке, придают лицу беспомощное выражение. Нет, ей не страшно. Это, скорее, ощущение той самой непозволительной слабости, о которой Мака забыла с тех пор, когда мама ушла. «Больно». Албарн встаёт и отряхивает серую юбку, которая сейчас была в пятнах грязи и пыли. Затем, спотыкаясь, медленно начинает идти. «К родному дому» — в мыслях. Родной потому, что там её кто-то ждёт. Она останавливается и поднимает взгляд, устремляя его куда-то вдаль. Прищуривается, потому что не знает, что её может ожидать. Но почему-то сейчас её не беспокоит ужас. Из темноты показывается до дрожи в коленках знакомый силуэт. Та самая походка, те волосы, прихваченные ободком, то ощущение. Соул Эванс протягивает руку, улыбаясь: — Так не страшно. – наверное, это повторяющееся выражение будет ей сниться. Это будет хороший сон. И она бежит, забыв о ноющей боли в ноге. Они сцепляются пальцами, перебирая их так, словно пробуя на ощущения. — Теперь не страшно. – шепчет Мака. Тихо, спокойно, тепло. Его ладонь действительно очень тёплая. Не обжигающая, а именно греющая. — Сожми крепче.