МакФасси на заявку "Джеймс сверху"

James McAvoy, Michael Fassbender (кроссовер)
Слэш
NC-17
Завершён
116
автор
Пэйринг и персонажи:
Размер:
5 страниц, 1 часть
Описание:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Награды от читателей:
116 Нравится 3 Отзывы 17 В сборник Скачать

Часть 1

Настройки текста
— Я сегодня буду, — предупреждает Джеймс днем. — Что, женушка отпустила? — ядовито отзывается Майкл. — Мы это уже обсуждали, — спокойно отвечает Джеймс, и от этого спокойствия по телу Майкла прокатывается горячая волна: этот шотландский засранец умудряется вести себя, будто он клоун и царь в одном флаконе, ребячится, смеется, а когда надо, в нем откуда-то появляется стальной стержень. И это безумно заводит. — Я приготовил для тебя кое-что, — шепчет Майклу на ухо Джеймс, зажав его в углу, пока на них никто не смотрит. — Тебе понравится, обещаю, — и, улыбнувшись загадочно, уходит строить из себя дурачка и дальше. Майкл хороший актер. Он выравнивает дыхание и позирует на камеру, спокойный, умиротворенный, довольный. Это давно превратилось в маску. Фанатки часто сравнивают его с акулой, интересно, что бы они сказали, если бы узнали, что у акулы появился дрессировщик? Женщины, эти слабые, невероятно слабые создания. Улыбнешься, скажешь пару слов и они у твоих ног. Причем в прямом смысле, с твоим членом во рту. Другое дело Джеймс. Непокорный, удивляющий стойкостью духа и неистребимой фантазией. Да, Майкл сильнее физически и в этом аспекте мог бы справиться с Джеймсом, но разве в этом есть смысл? Единственный раз, когда Майкл, разозлившись, сделал это и все же оказался сверху, секс превратился в пытку. Покорить Джеймса так и не удалось. Нет, тот не стал строить из себя жертву изнасилования, не стал лежать бревном, наоборот, понял, что от него хотят и стал активно участвовать в процессе. К концу Майкл уже не понимал, кто кого трахает. А потом, когда Майкл, пытаясь разобраться в собственных чувствах, лежал рядом, он приподнялся на локте, заглянул в глаза и, мягко улыбнувшись, спросил: — Помогло? Джеймс был не из тех, кто раздвигает ноги. Хотя, казалось бы… Или, может, Майкл был не из тех, перед кем Джеймс раздвигает ноги? Джеймс умеет смотреть снизу вверх, как сверху вниз, Джеймс умеет превращать тело Майкла в желе, Джеймс умеет обращать чувство стыда от того, что Майкл ему отдается, в позитивные чувства: смотри, какой ты красивый, смотри, как я тобой упиваюсь, смотри на меня, я твой, а ты мой. И чувство стыда куда-то девается. Да, у тебя мужественная внешность, стальные мышцы и мускулы, а он меньше, мягче, слабее. Почему же рядом с ним кажется, что наоборот? — Мне приходится самому о себе заботиться, — заявляет Джеймс в интервью. И не лжет. Если кто-то из них нежный любовник, то это Джеймс. И от этой нежности хочется сбежать, что Майкл обычно и делает: уходит в ванную, где долго сидит, не двигаясь, на бортике ванной, слушая шум падающей воды и рассматривая в зеркало свое испуганное лицо. Чтобы потом, когда Джеймса не будет рядом, вспоминать эту его нежность, вспоминать, как он, вбивая Майкла в матрац, шептал ему, насколько тот охуенен, насколько его приятно трогать, насколько он наслаждается этим. Каждая их встреча превращается в схватку. Не на сьемочной площадке, где Джеймс преображается свою мягкую, невероятно привлекательную версию. Иногда Майкл думает, чтобы было, будь Джеймс таким… Чарльзом. А ничего бы не было. Может, дело и дошло бы до постели, но надолго это бы не затянулось. Майкл любит доминировать, ему нравится задавать направление разговору, прикосновениям, нравится, когда стонут под его руками, но больше ему нравится стонать под Джемсом. Майкл пробовал других. Поняв внезапно, как он зависит от этих редких, но постоянных, как эта его блядская улыбка, которой Джемс мастерски овладел на потеху публики, визитов, он пошел в бар и снял явного актива, больше, сильнее, увереннее его. И… ничего, ни следа того стыда, от которого кружит голову, тех ощущений, от которых Майкл так страдает и кайфует одновременно. Вывод прост: Джеймс давно трахает не только его задницу, но и голову. Он поселился в его мозгу и остался там неизменным раздражителем в центре удовольствия. Как разбитая в детстве коленка, от которой так и хочется оторвать запекшуюся корочку: и больно, и приятно одновременно. Джеймс улыбается через все комнату, то Майклу, то жене. И Майкл невероятно рад, что Анн-Мари существует. Иначе Джеймс бы окончательно и бесповоротно его погубил. И Майкл не ревнует: они с Анн-Мари не соперники, а две стороны одной медали. И они нужны Джеймсу одинаково, хоть и не одинаково часто. Интересно, Джеймс рассказал жене о их с Майклом отношениях? Иногда Майкл представляет себе, как она имеет Джеймса страпоном за это. И неизменно кончает от этих фантазий. Майкл извращенец, и ему это прекрасно известно. Ведь больше, чем своих фантазий о сексе с Джеймсом он смущается только фантазий о сексе Джеймса с его женой. Майклу иногда хочется, чтобы Джеймс переборщил, выдал себя чем-то, сделал что-то, что Майкл не сможет ему простить. А потом Майкл сам с себя смеется, ведь представить что-то, что нельзя простить Джеймсу, он не может. А как бы хотелось быть таким же бесшабашным, как он: пошлить в эфире, заявлять о своих изменах, и только посмеиваться в ответ на злые взгляды Майкла. И остается только молчать, подстраиваться, спрятавшись за полями шляпы, за широкой улыбкой, за внешней непроницаемостью: ах, он еще мальчишка, пусть говорит, что хочет, его дело. И рассказывать об умопомрачительной Зои, которая на самом деле лишь одна из тех, что с членом во рту на коленях у его ног. Джеймс всегда приходит сам, всегда предупреждает об этом. Они еще ни разу не трахались за кулисами, там, где их могут застать, в трейлере, где-нибудь еще: Джеймс, несмотря на свое поведение напоказ перед камерой, не дает доказательств своим словам. И это прекрасно, Майкл бы лучше сквозь землю провалился, чем позволил застукать себя с МакЭвоем. Это только его, личное чувство, которое нельзя выставлять, как экспонат в музее. Майкл даже рад, что его об этом не спрашивают, наверно, он слишком свирепо выглядел те пару раз, когда его об этом спросили. Майкл всегда тщательно одевается перед визитом Джеймса, и тот, хоть и замечает, никогда не шутит об этом, спокойно снимая с него слой одежды за слоем. И наряжено сопит, расстегивая мелкие пуговицы и закусывает губу: сосредоточено, а не кокетливо, как для фанаток. Или, оценив напряжение Майкла, опускается на диван и хлопает ладонью рядом, и они разговаривают, сбрасывая возникающее между ними напряжение. И после этого еще хуже, уж пусть лучше имеет тело, чем мозг. У Джеймса есть ключи от квартиры Майкла. Больше ни у кого, кроме самого Майкла. Он, конечно, уверен, что это исключительно для того, чтобы соседи не видели, как Джеймс ждет под дверью, ведь Майкл может быть, скажем, в душе. Но в глубине души оба знают, что Джеймс просто не из тех, кто ждет под дверью. Услышав щелчок замка, Фассбендер не двигается с места, ожидая тихого «Майкл» из коридора. Он застывает в дверном проеме, разглядывая Джеймса. Тот переоделся после приема, в отличие от самого Майкла, до сих пор оставшегося в строгом костюме, просто расстегнув пиджак. Глупо, невероятно глупо, мог бы надеть те же джинсы и футболку, как Джеймс сейчас. Но… Майкл это Майкл, и ничего не может с этим поделать. — Держи, — Джеймс впихивает ему в руки бумажный пакет. Там что-то звякает, но Майкл не смотрит внутрь: не хватало еще показать, что ему интересно. Джеймс подходит ближе и целует его, довольно целомудренно для него, просто на одно длинное-длинное мгновение касается губами. — Не будь таким злым, — улыбается он. — Прием вполне нормально прошел. Вполне нормально, не считая того, что Майклу пришлось мастурбировать в туалете, чтобы снять то нервное напряжение, которое возникло от обещаний Джеймса. Майкл уходит на кухню, где сразу же заглядывает в пакет. Бутылка вина, сегодня Джеймс оригинален, обычно они пьют виски. И наручники. Крепкие на вид, с маленьким ключиком. Равенство во всем, Джеймс узнаваем. Второй ключ наверняка у него. Но шанс Майклу предоставлен, как бы смехотворно это не звучало. Майкл открывает бутылку «подышать» и вынимает из холодильника блюдо с заранее приготовленными закусками. Немного не то, он ожидал другого, но и под вино сойдет. Подумав, он сбрасывает пиджак и, подвинув сыр, укладывает на блюдо и наручники: все же это тоже угощение. Джеймс скучает в кресле, зарываясь пальцами в ворс ковра. Он всегда снимает носки, Майкл не знает почему, но это ему очень нравится. По крайней мере, они не забудут о них, когда они с Джеймсом… ладно уж, что там уже, когда Джеймс будет его иметь. Майкл тоже босиком, что смотрится гротескно на фоне брюк и рубашки с застегнутыми манжетами. Майкл ставит поднос на столик и делает над собой усилие, чтобы не усмехнутся: Джеймс переводит взгляд с наручников на Майкла и улыбается. По привычке наливая только себе, Майкл думает о том, что Джеймс сказал Анн-Мари. «Пойду потрахаюсь», — вряд ли было подходящим вариантом. Джеймс фыркает и забирает у него бутылку. Их пальцы встречаются, и Майкла буквально встряхивает: его реакция на Джеймса уже давно печально предсказуема. — Как прошла неделя? — светским тоном спрашивает Джеймс, делая глоток. Нервы Майкла на пределе, он не желает размениваться на какую-то чепуху. Как прошла неделя? Как всегда, в наблюдениях за тобой. Хочется сразу перейти к делу, к прикосновениям, к тому внутреннему, а не внешнему стриптизу, ради которого Майкл и приглашает Джеймса к себе. Или тот сам приходит, какая разница, главное, что Майкл этого хочет. Но сказать об этом невозможно. Подойти, усесться ему на колени? Как ни странно, это прерогатива Джеймса. Майкл по-прежнему будет смотреться у кого-то (или перед кем-то) на коленях глупо. И не то, что бы Майкла волновало, что о нем подумают люди. Кроме Джеймса, а тот, к счастью или сожаленью, единственный зритель. Джеймс подцепляет с тарелки наручники и крутит их на пальце. А потом поднимает голову и смотрит на Майкла. Встречается с ним глазами, и Майклу кажется, что где-то в глубине этих черных зрачков, окруженных невыносимо яркой сейчас радужкой, горит огонь. Они смотрят одни на другого, и Майкл понемногу сдает позиции, не потому что он слаб, а потому что хочет. Хочет и в такие моменты ненавидит себя. Моргает, хватает губами воздух, будто это последний вдох, и опускает взгляд. Джеймс медленно обходит стол и останавливается рядом с креслом Майкла. — Хочешь? — спрашивает его взгляд. — Очень, — безмолвно отвечает Майкл. Джеймс садится сверху, удобно устраиваясь на его бедрах, и целует его. Тяжесть сверху кажется настолько правильной, что Майкл вовсе не удивлен, что минуту спустя он подставляет шею, которая никогда не была его эрогенной зоной, под мелкие зубы и полные губы, которые были бы созданы для минета, принадлежи они какому-нибудь другому Джеймсу. Джеймсу, о котором Майкл может только фантазировать. Майкл послушно заводит руки за спину, когда Джеймс прижимается к нему близко-близко, касаясь грудью, животом, пахом, смотрит расфокусированным взглядом. В глазах двоится: лицо Джеймса всего в паре сантиметров — и Майкл зажмуривается. Холода наручников Майкл не чувствует, Джеймс защелкивает их поверх манжет. Рубашка трещит на груди, Майкл чувствует, как Джеймс расстегивает пуговицы, мурлыча что-то на своем непередаваемом шотландском диалекте. Майкл выгибается дугой, запрокидывая голову и вжимая запястья собой в мягкую спинку кресла. В некоторой степени этому способствуют заведенные за спину руки, в большей же хозяйничающие на шее губы и оглаживающие бока, ласкающие, будто играющие на его теле руки. Джеймс проводит ладонями по его плечам, сдвигая рубашку к предплечьям, и прикусывает кожу у ключицы. Еще одна не обнаруживающаяся никем, кроме Джеймса, эрогенная зона. — Скучал по мне? — шепчет Джеймс. — Знаю, скучал. Как по такому скучать? Они и так каждый день, а то и не по разу, видятся. Разве можно соскучиться по этому балбесу? Особенно когда дает интервью, глаза б его не видели. Конечно, скучал. Майкл стонет, потом вспоминает, где он, с кем он, и замолкает. Майкл не стонет, стонут, извиваются от желания, вскрикивают от невероятно ярких ощущений только слабаки. Не Майкл. — Я хочу тебя слышать, — проговаривает Джеймс, потираясь об него колючей щекой. — Майкл, ты сегодня был просто великолепен. Уверен, тебя захочет вся Англия. И даже больше. А принадлежишь ты мне. Мне, слышишь? Не будешь же выражать свое несогласие в такой момент? И Майкл только согласно мычит, толкаясь бедрами вверх. Улыбка Джеймса чувствуется на физическом уровне, не открывая глаз. Вжикает молния на ширинке. Майкл облегченно выдыхает, ему казалось, что Джеймс так и не сделает этого, продолжая издеваться над ним через брюки. Естественно, Майкл надевает белье. Было бы ради кого этого не делать. И это вовсе не по-женски, что бы там кто-то не думал. «Кто-то» снимает с него брюки и трусы, и Майкл открывает глаза, чтобы увидеть склоненную над его пахом темноволосую голову. Горячее дыхание задевает член, тот распрямляется, поднимаясь, и задевает щеку Джеймса. Тот кратко целует головку и убирает голову, отбрасывая в сторону брюки Майкла. Уверенная рука ложится на член и поглаживает большим пальцем чувствительное местечко. Майкл непроизвольно раздвигает ноги. Так совсем неудобно, но ему плевать на это, когда его ласкают так правильно и необходимо в эту минуту. Губ касаются пальцы. Майкл сжимает губы плотнее: он не будет… Все же будет. Он облизывает их и упивается каждым моментом. Он потом забудет об этом. Он умеет забывать, специально научился. Ноги на подлокотниках, скрепленные наручниками руки за спиной, пальцы внутри, какое еще унижение подготовил ему Джеймс? — Открой глаза. Смотри, — приказывает тот, и Майкл делает, что сказано. Видно плохо, но это и не важно: он смотрит в глаза. Кажется, еще немного, и он начнет читать мысли, как герой Джеймса. Майкл видит, как шевелятся губы, но ничего не слышит, концентрируясь на ощущениях. Джеймс раз за разом попадает куда надо. Натренировался, подлец. Майкл извивается, стонет, кажется, просит. Забыть потом, непременно забыть. — Еще? — спрашивает Джеймс, читает Майкла по губам. Убить, потом непременно убить. И ухмыляется, ласкает, целует, лопочет какие-то пошлые нежности, слизывает с лица пот, слезы. Какие слезы, их там быть не должно. Майкл не плачет, он не Эрик. Не Эрик! Майкл безумно толкается, насаживается сам, это охрененно неудобно, даже больно. Руки затекли, спина будто из не пригнанных друг к другу кусочков, задница горит, смазка-то в спальне, они туда обычно все же добирались. Презервативы тоже там, хотя, может, Джеймс взял их с собой… когда он раздевался, Майкл не помнит, еще бы он помнил, а ведь попадает прямо туда, гад, Майкл и сам не находит это место сразу, не то чтобы он искал, никто не находит, только Джеймс, «кончишь так», это же пытка, ну, Джеймс, помоги, чертовы наручники… — Красивый, хороший, не молчи, ты такой… Джеймс шумно дышит, толкается, ему тоже неудобно, кресло невысокое, наверно, подушку с дивана взял, вот тебе и Джеймс на коленях. Рад? Невьебенно рад, по-видимому, и только картинка — Джеймс перед тобой, как все эти женщины, в чьих объятьях ты пытался его забыть — не вырисовывается. Только наоборот. А твои губы вовсе не созданы для минета. Может, только ты так думаешь… Майкл воет, хорошо, что тут толстые стены и привычные соседи. Давно пора купить себе дом. Что за мысли на грани оргазма? И сознание уплывает. Слабак. Но как хорошо-то. — Люблю, — выдыхает Джеймс. Что за сопливые сентиментальности? И почему от них его уносит за грань. Пульсация члена внутри передается всему телу. Джеймс лежит сверху и дышит часто и поверхностно. — Извини, — он поднимается, на щеках лихорадочный румянец, на животе разводы спермы Майкла. — Куда ты задевал ключ? — спрашивает он. — А у тебя нет? — находит силы на вопросительный тон Майкл. И, в ответ на кивок, добавляет, — в кармане брюк. Сняв наручники, Джеймс стаскивает Майкла на пол. Не зря тот покупал ковер с таким длинным ворсом. Джеймс утыкается куда-то ему в висок, и Майкл начинает паниковать. — Если хочешь, я буду грубым, — говорит Джеймс. Майкла будто отпускает громадная сжавшаяся вокруг него ладонь. Он еле заметно качает головой. Почему-то ему не хочется уходить.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.