День Человека

Я часто слышал фразу: все мы умираем в одиночестве. И всегда воспринимал ее буквально: мы и правда умрем одинокими. Это не было каким-то открытием, просто, в голове я отметил «Люди умирают одинокими» и жил дальше. Проснуться. В любое время года я поднимаюсь за светло — издержки профессии. Варю кофе. Это ритуал, церемония, без которой я не мыслю свое утро. Я варю настоящий кофе. Это последнее настоящее, что осталось в мире. Что зависит от меня. Засыпаю кофейные зерна в кофемолку, старая машинка развеивает по кухне пряную шоколадную пыль. Пересыпаю молотый кофе в ***, заливая водой, кипячу. Нельзя отходить. Нельзя отлить. Нельзя зевнуть. Нельзя моргать... убежал. Проклиная дьявольскую жижу, обещая перейти на растворимый, наливаю напиток в кружку. Форма весит в шкафу на плечиках. Рядом с серым торжественным пиджаком и рубашками. Рядом со старым пальто. В шкафу пахнет древесиной, теплом и шерстью. Выглаженный комбез складываю по уже смятым складочкам, убираю в рюкзак. Натягиваю джинсы, свитер, застегиваю куртку. Молния жужжит: ввжжжжжик. Я работаю в ООО «СкайКолар», небесный (вы же всерьез не думали, что все цвета неба появляются сами собой? Наша фирма отвечает за это. Есть режиссеры, которые придумывают для каждого дня переливы цвета. Бригадиры, которые делят небо на участки и раздают «сценарий» небесным, как я). Моя смена лучшая — с рассвета и до полудня. Сначала, самые яркие цвета, позже — оттенки голубого. Сейчас уже осень — одни тучи. Работа не хитрая, нужно красить небо, предавая ему самые прекрасные, вдохновляющие цвета. Надеюсь, когда-нибудь стать режиссером неба. Но пока крашу. Платят не много, но я хотя, и жаловался вместе со всеми, никогда трудностей не испытывал. Работа порой скучная и тяжёлая. И задумываешься, неужели пять лет в художке, для того чтобы красить свои десять метров неба? Но вспоминая как я выбирал профессию, понимаю, другого выбора у меня пожалуй не было. Кроме как рисовать, я ничего и не умею. А жить на заработок от продажи картин и ждать известности... Неужели, кто-то и правда так живет? После работы, захожу в универсам, неподалеку от предприятия. За кассой номер три по средам, пятницам и воскресеньям работает Кассирша. Не знаю ее имени. Очень красивая. Длинные светлые волосы. Большая грудь. Я вижу ее только по пояс. Выбираю быстро завариваемые супы и лапшу. Я могу покупать и нормальную еду. Могу питаться даже правильно, но привычка сильнее. Стою в очереди, ожидая встречи с Ней. Представляю, как я выброшу фразочку типа: а что вы делаете сегодня вечером? или во сколько ты сегодня освободишься? Набираюсь смелости. - Добрый вечер, - вытекает из Нее улыбка. Сейчас скажу! - Ваши 200, сдача 54. Приходите снова, - улыбка. - Добрый вечер... В следующий раз. Дома пусто и бардак. Включаю ноут, завариваю лапшу. Лайкую фотки с небом. Лайкую фотки с ножками. Всякий день думаю: надо порисовать. Но все не преступил. Сегодня друг прислал фильм, который давно нахваливал. Фильм дерьмо. Иду в душ. Внимательно смотрю на себя голого. Надо заняться спортом. Ложусь в постель. Представляю кассиршу рядом. Она ложиться в кровать, от ее тела исходит тепло. Она задевает меня гладко выбритой ножкой, ее грудь выглядывает из-под маечки. Она улыбается, шутит и желает мне доброго сна. По пятницам мы собираемся с друзьями по школе. Старая традиция. На выпускном К предложил выпивать каждую неделю. «Пока смерть не разлучит нас,» - сказал он и по-идиотски загоготал. У него были большие желтые от вечного курения зубы. Он умер три года назад. Эпидемия. К умер, а традиция осталась. Приятели либо хвастают насколько у них все зашибись, либо ноют насколько они в дерьме. И то и другое бесит. Но хорошо напиться в пятницу, возможность потерять пол субботы. Иногда по-ночам, когда достаточно темно, чтобы спрятать от себя свои собственные мысли, я думаю. О там к чему я стремлюсь, кем я стану, чего я хочу, доволен ли жизнью. От этих размышлений порой становится так же паршиво, как от дешевого пойла в ближайшем кабаке. Это правда, люди умирают в одиночестве. Пока мы одни, пока никто не видит, мы медленно начинаем подгнивать, позволяем себе смердеть, как и положено дохлым.