***
За все время своего обучения в медицинском, Пак ни разу не задумывался над тем, что мог ошибиться в выборе своей профессии. Он просто знал, что должен помогать людям. Спасать невинные жизни, получать благодарные улыбки, дарить детишкам леденцы, чтобы отвлечь, и тому подобное. Да, в основном годы учебы его научили лишь смотреть сериалы про медицину без субтитров. Поскольку при их университете находится клиника международного уровня, знание языков является одним из требований к тем, кто потом хочет называть себя доктором. Все же остальные знания до сих пор разложены по полочкам в голове, да только тут же покрываются пылью, когда Чанель переступает порог отделения общей практики. Он ни хрена не знает — внезапно ударяет его осознание в лоб. Да так, что хочется с криком убежать обратно домой. — Еще немного, и, кажется, спасать нужно будет тебя, — хмыкает донельзя спокойный Кенсу. Он, кажется, вообще ни о чем не волнуется. А вот Чанель, который в собственной квартире не появлялся три дня (Чонин слишком скучал в отсутствие Кенсу и заодно всячески пытался поддержать будущего интерна), выглядит невыспавшимся и ужасно нервным. Да и форма что-то кажется слишком тесной, будто душит, врезается в кожу... — Боже, дыши, Пак, иначе потеряешь сознание в первый день. Кенсу на секунду отвлекается на телефон, и Чанель приходит в себя, втягивая в легкие больничный воздух. Он кажется резким и таким чужим. Ему все еще никуда не хочется идти. Но вот они присоединяются к другим интернам, и их внешний вид дарит минутное спокойствие. Чанель не из тех людей, которым становится лучше, если плохо другим. Но просто дышится немного легче, когда видишь, что не одному тебе хочется забиться в угол. И в следующий момент желание забиться в угол окончательно отступает - его полностью вытесняет желание впитаться в пол. Потому что перед Чанелем стоит именно он. Знаете, появление некоторых людей должно сопровождаться звуками Имперского марша. Не то чтобы доктор Ким вышагивал в ритм, но просто именно так Чанель мог бы охарактеризовать приближение собственной смерти (или смерти всего лишь миллионов его нервных клеток). — С этого момента я становлюсь тем человеком, слова которого для вас — закон и непреложная истина. И для вас же будет лучше, если мы будем разговаривать как можно меньше. Если вы здесь, значит тупые вопросы задавать не имеете права. Если будете вешать свои обязанности на медсестер, вылетите отсюда — вздохнуть не успеете. Всем ясно? И пока дружный хор вялого согласия отвечает на поставленный вопрос, Чанель цепляется за рукав друга и дергает несколько раз, привлекая внимание. Кенсу негромко шипит и пытается слушать доктора Кима, пока Чанель сгибает колени, стараясь спрятаться за более низким интерном перед ним. Нет, серьезно, неужели ему может настолько сильно не везти? — Интерн, вы чем-то очень сильно хотите с нами поделиться? Только когда все оборачиваются на него, Чанель понимает, к кому именно обращается доктор. Пак сглатывает и негромко отвечает, чуть склоняя голову: — Извините. А Ким смотрит на интерна из-под очков — тех самых, в тонкой оправе, что только подчеркивают острые скулы, господибожечто, — и вдруг прищуривается. Узнал. Узнал, черт возьми. — В нашей работе вы никогда не должны доводить до момента, когда вам придется извиняться, интерн. Ошибки здесь недопустимы. Это всем понятно? — Понятно, — снова согласно гудят все. Доктор Ким говорит еще что-то, но у Чанеля будто слух отказал. Он просто сверлит взглядом носы собственных кед, пока Кенсу не выводит его из этого состояния. — Ну, и что это было? Чанель уже собирается что-то ответить, когда ему вручают карту пациента. Пак испуганно смотрит сначала на расплывающиеся от нервов буквы, а потом на доктора Кима. Сам доктор, к слову, уже вышагивает к одной из палат в сопровождении медсестры. — Почему именно сегодня снова? Который это раз за неделю? В прошлый меня выдернули с обеда, но все так и не дошло до последней стадии. И... — он останавливается, будто что-то вспомнил, и на пятках разворачивается к все еще застывшему Чанелю. — Тебе нужно особое приглашение? Кенсу толкает друга в бок, и Пак отмирает, следуя быстро за парочкой, все еще ни черта не понимая. Они заходят в одну из палат, и медсестра проверяет приборы. Чанелю хочется взять кого-нибудь за руку. Мамочка, почему ты так далеко? — Ставь капельницу, интерн. Чанель суетливо подходит к лежащему на кровати старику и берет протянутую ему медсестрой иглу от капельницы. Он должен уметь это делать, верно? На трупах же получалось. Только вот галдеж из приятного низкого голоса и другого — высокого и женского — мешает сосредоточиться. — Если тебе нравится просто трогать пациентов, тебе следует убраться по собственному желанию прямо сейчас. Чанель вздрагивает от чужого голоса над ухом, и игла входит в кожу пациента прямо в только найденную вену. Паку кажется, что он готов потерять сознание. — Ох, какая удача, — бесцветно бросает доктор Ким и мельком смотрит на приборы. — Надеюсь, что людей ты лечишь все же лучше, чем ремонтируешь кондиционеры. Он покидает палату спокойным и уверенным шагом, и Чанелю кажется, что он вышагивает прямо по нему своими чистыми лакированными ботинками.***
— Он такой... — Невыносимый? — Нет, он просто немного сложный. И иногда хочется... — Убить? — Да что ты все заладил? — недовольно хмурится Пак на весело улыбающегося Чонина. Прошло уже несколько месяцев с момента начала интернатуры, и Чанель может со всей ответственностью заявить, что это были самые долгие месяцы в его жизни. Даже Кенсу, который всегда старается держать марку и не показывает свою слабость на людях, за их восемнадцатичасовые смены несколько раз позволял себе уткнуться в дружеское плечо и устало прокричать. Каждый по-своему выпускает пар. А еще Чанель знает, что Чонин делится со своим парнем и другими способами сбросить напряжение. Этому засранцу в его большой компании живется уж слишком легко, по мнению Чанеля, потому что он явно был умнее и пошел на юридический, а не на медицинский. И вообще, фу, Пак чувствует, что их нежность в метре от него становится все более невыносимой. Он просто превращается в тех одиноких людей, которые совсем не по-человечески шипят от вида влюбленных. А еще доктор Ким. Этой недлинной фразой можно выразить вообще все, что чувствует Чанель. Что чувствует, чем дышит, о чем думает и говорит. И внутри настолько двоякие чувства от этого человека, что Паку кажется, что это может дойти до пика. — Я не заладил, просто из твоих рассказов сделал соответствующие выводы. Этот ваш доктор Ким не производит впечатление того, с кем хочется подружиться, — пожимает плечами Чонин, делая большой глоток пива из своей банки и перебирая пальцами воротник на рубашке Кенсу. До же согласно кивает, смотря на Чанеля. — Он просто прямолинеен. Да и наш дорогой друг готов заглядывать ему в рот каждый раз, когда не выпадает из реальности, пялясь. Какая там ненависть, Чонин? Чонин мягко смеется, озорно щурясь на смутившегося Чанеля. И тому хочется спорить да отрицать, но он лишь хлебает из своей банки и вздыхает. Он не заглядывает в рот в том самом смысле (хотя может ли это быть в каком-то другом?), он просто искренне восхищается профессионализмом Чондэ. Да, именно Чондэ. Чанелю очень нравится хотя бы про себя называть доктора Кима по имени, а вот последний, кажется, специально делает вид, что до сих пор не запомнил, как зовут Пака. Всегда лишь «интерн» или «принцесса», которые до скрежета бесят. Этажом выше Чанеля, в небольшой квартирке стандартной пятиэтажки, слишком громко веселится куча детей. Они кричат, топают, смеются, визжат... В общем, есть очень много причин того, почему Чанель не любит даже ненадолго заглядывать в отделение педиатрии. Чонин морщится, как от головной боли, когда прыжок какого-то детского тельца, кажется, заставляет даже их стол затрястись. Кенсу флегматично пьет из своей банки, расслабленно откинувшись на грудь своего парня. Чанель даже взгляд отводит, потому что в собственной квартире чувствует себя так, будто в гостях. Зависти к чужим отношениям он никогда не испытывал, но в последнее время замечает за собой, что цепко хватается за чужие прикосновения. Так происходит, когда хочется тоже и понимаешь, с кем. Он искренне восхищается доктором Кимом, потому что тот с бесстрастным лицом может разрезать человека и спасти жизнь за несколько минут. Чанель тоже должен быть таким, но пока понимает, что должное хладнокровие появляться не желает. Да и постоянное нахождение доктора Кима неподалеку никак не помогает. А еще все эти ни разу не скрытые самодовольные ухмылочки. — Что, принцесса, боишься вида крови или все еще пытаешься щупать пациентов? Тебе все же нравятся постарше? — Боже, открываешь рот и сыпешь столько, сколько влезет. Это ведь обычный тайленол, от него еще никто не умирал! Почему ты срываешь меня с обеда? — Прости, что не оправдали твоих надежд. Но мы лечим тех, кто уже давным-давно должен был умереть, когда еще был в своем уме, принцесса. У них есть страховка — ты бежишь и лечишь. — Худшее, что ты можешь сделать, это убить кого-то. Но ты ведь даже не хирург, просто поставь уже капельницу, черт возьми! И еще много всего, от чего Пак готов скрипеть зубами. Но потом этот же самый человек мило беседует с каким-то ребенком, улыбается широко-широко или спасает чью-то жизнь, как гребаный супергерой. Чанель считает, что есть слишком много всего, что позволяет Чондэ вести себя подобным образом. И все же... — Он хоть и отличный доктор, но все-таки засранец, — кивает сам себе Кенсу. И Чанель не может не согласиться. А потом Чонин достает еще пива, и Чанель вляпывается в то, с чем клялся себе никогда не связываться. Он ведь обещал не играть с Ким Чонином (все его немногочисленные знакомые Кимы будто рождены, чтобы издеваться над бедным Пак Чанелем). И вот, он снова на пути к тому, что войдет в его список «Унижения Пак Чанеля». Он не знает, откуда у Чонина подобные знакомые, но через пятнадцать минут им действительно доставляют какой-то костюм в отвратительном розовом цвете. И там пачка, понимаете? Гребаная пачка, как у гребаной принцессы Барби (не то чтобы он сильно в этом разбирался). Чанель выряжается в это все и недовольно рассматривает себя. Штаны он все же оставляет, чтобы не испортить детскую психику и чтобы их родители не вызвали полицию для какого-то-извращенца-в-розовом. — Чем я тебя так не устраиваю, что ты вечно выряжаешь меня в какую-то хрень? Чонин лишь веселится и делает очень много фото, которые никогда не удалит и, возможно, даже распечатает для их бро-альбома. Только вот Чанелю кажется, что еще один такой случай, и на одного друга у него станет меньше. Он даже не побоится расправы в виде Кенсу, который отлично орудует скальпелем. Миссия проста: подняться, порадовать детишек (или напугать – тут уж как пойдет) и вернуться сюда с каким-то доказательством. Чанель немного ненавидит своих друзей. Вернее одного, с особо богатой фантазией. Кенсу же всегда просто пожимает плечами и добавляет: «Богатая фантазия – это хорошо, если ты понимаешь, о чем я». И нет, Чанель не хочет понимать. Серьезно, фу. Пак делает самое несчастное лицо, на которое только способен, но разжалобить врача и юриста почти невозможно. Поэтому Чанель послушно поднимается на этаж выше, надеясь, что ему никто не встретится в подъезде. Это спасает мало, учитывая, что прямо сейчас его увидит действительно куча маленьких людей, но все же. И когда он нажимает на кнопку дверного звонка, он заранее натягивает широкую улыбку (он надеется, что еще больше не похож на ненормального) и готовится играть принцессу. И это явно самая странная принцесса, которую они когда-либо видели. Когда открывается дверь, Чанелю кажется, что он даже не слышит обрушившегося на него шума из детского смеха и каких-то песен. Он просто стоит и пялится. Пялится на доктора Кима, который без очков, в диадеме и с маленькой девочкой на руках. Улыбка трескается не только у Пака, но и у стоящего перед ним хозяина квартиры (или нет? сколько у него их вообще и почему он не живет на другом конце города, м?). — Принцесса! — весело вскрикивает малышка и стягивает диадему с волос доктора Кима. — Теперь ты — принц. У нас ведь есть настоящая принцесса! — Да, малышка, она уже здесь, — протягивает с трудно распознаваемой ухмылочкой Ким. — Ну, проходи, принцесса. Чанель нервно улыбается и думает, что свалиться в обморок прямо сейчас — единственный выход. Но он, ведомый выбежавшими откуда-то из квартиры двумя маленькими чертовыми созданиями, все же оказывается внутри. Пак уверен, что его дорогие (черт бы их побрал) друзья, которые явно стояли и слушали все это время в подъезде, довольны подобным исходом, только потому что не знают, в чью именно квартиру попал Чанель. А внутри много шариков, детей, шума и розового. Этот гребаный цвет, кажется, теперь однозначно станет ненавистным. — Отлично вписываешься, кстати, — раздается возле него, и Чанель вздрагивает. Чондэ смотрит чуть насмешливо, и Пак спешит отвести взгляд. И все. Дальше ему не дают уйти следующие полчаса, потому что, пусть и такая откровенно отвратительная, принцесса заинтересовала каждую девочку в этой слишком розовой комнате. Оказывается, у малышки Сохен день рождения, и добрый дядя Чондэ устроил ей этот потрясающий праздник, пока мама с папой в командировке. Это все Чанель узнает от слишком болтливой именинницы, пока вышеупомянутый дядя ходит за напитками. Уже через следующие пятнадцать минут в волосах у Чанеля становится слишком много разнообразных резиночек, заколок и чего-то еще, что Пак может обозначить емким «ты-хрен-расчешешь-свои-волосы-парень». Чанель не знает, как у него это получается, но он завладевает вниманием каждой маленькой девочки, что свободно сидят у него на коленях, вырывают волосы (раннее облысение ведь не значит, что он не сможет никого очаровать?) и смеются, когда «принцесса» рассказывает сказки. На самом деле, фантазия у Чанеля в ту сторону никогда не работала, поэтому все эти сказки — переделанные больничные случаи. А Чондэ сидит все это время недалеко и наблюдает. Чанель почти физически ощущает чужой взгляд, но не смотрит в его сторону. Потому что если «принцесса» начнет нервно потеть, вся магия явно исчезнет. Проходит не так много времени, пока маленькие гости во главе с именинницей не отвлекаются от него на какую-то детскую передачу. Чанель невольно переводит взгляд на хозяина квартиры и встречается с чужими темными глазами. Чондэ показывает следовать за ним и направляется на кухню. Чанель сглатывает и, сняв с головы диадему и несколько резинок, что легко поддались, послушно идет следом. — Так значит, принцесса? — насмешливо спрашивает Ким. — Так значит, неопределенное место жительства? — не слишком уверенно парирует Чанель, чем вызывает тихий смех у собеседника. И этот мягкий звук оседает где-то внутри. У Пака, кажется, даже рот приоткрывается, потому что он впервые слышит, чтобы доктор Ким так смеялся. — То была квартира моего друга, а сам он спешил на работу, поэтому и попросил подождать мастера. А вот как ты, чудо чудесное, умудряешься всегда являться ко мне на порог в странном виде, м? Чанель откровенно выпадает из реальности, потому что Чондэ подходит ближе. А еще «чудо чудесное». Серьезно, можно ли ему прямо сейчас себя ущипнуть? И даже объяснение по поводу не совсем адекватного на задания друга не хочет как-то произноситься. Поэтому он только и может, что пожать плечами и чуть улыбнуться. Доктор Ким откровенно ниже, но Чанель все еще ощущает себя ничтожно маленьким. Разве что обзор сверху куда лучше. У него всегда были такие длинные пушистые ресницы, или это просто напряжение играет с ним злую шутку? Хочется нервно засмеяться и снова сбежать. И Чондэ будто чувствует это: хмыкает еле слышно и отходит к чайнику, наполняя две чашки. — Вы меня пугаете, — негромко говорит Чанель и не знает, как не давится чаем от собственной откровенности. — Не могу сказать, что мне это не нравится, — как-то по-кошачьи ухмыляется Ким, и Пак нервно икает. Слишком много всего для такого маленького него за один день. Он даже не уверен, сможет ли теперь спокойно жить, зная, что этажом выше сам доктор Ким. — Как так вышло, что мы ни разу не пересекались? Я живу здесь уже несколько месяцев. Чанель не может сдержать собственное любопытство, чувствуя, что атмосфера постепенно перестает быть такой напряженной. Они ведь не на работе, здесь ведь нет ни одного повода для недоверия или издевок. Он надеется, что в ответ на свою непривычную раскованность (казалось бы, о чем вообще речь, если он все еще старается не дышать громко, но тем не менее) не получит стену отчуждения. — Работа, — коротко отвечает Чондэ и пожимает плечами. Так привычно, будто они каждый день беседуют. — Я провожу довольно много времени в клинике, а сейчас нужно просто приглядывать за Сохен. Чанель кивает в ответ на его слова, потому что знает, насколько сильно доктор Ким окунается во все это. Производящий первое впечатление черствого человека, ненавидящего свою работу всей душой, он на деле совсем не такой. И это достойно уважения. А потом Чанель вспоминает, как он его все это время гонял, и все свои безумно длинные смены, когда даже до дома сложно добраться, и как-то восторга убавляется. Теперь понятно, как они могли и не встретиться. Если уж совсем по сути, то Чондэ — единственный из соседей, кого теперь знает Чанель. — Вы любите свою работу, — теперь Чанель открыто смотрит в чужие глаза, чувствуя, что вот сейчас у него есть шанс повернуть их взаимоотношения в другое русло. Только знать бы еще самому, в какое именно. — Вовсе нет, я ее ненавижу, — фыркает Чондэ. Но потом замечает удивленный взгляд и со вздохом ставит почти пустую чашку чая на стол. — Я люблю результат моей работы. Положительный. И только это заставляет меня не останавливаться. Я в курсе, что все обо мне думают, но мне как-то наплевать, пока я не теряю своих пациентов. Чанель сглатывает и понимает, что былое восхищение просыпается вновь. И последняя фраза — первая откровенность за все время их общения. Потому что все именно так и есть. Доктор Ким всегда выглядит бездушной глыбой, что может и за человека тебя не принимать, но Пак (да и все, кто знает его дольше и умеет видеть дальше своего задетого эго) понимает, что все это защитная реакция. Он не знает, откуда и почему это взялось, да и не хочет, если честно. Но видит, что каждый пациент — тот, за кого Чондэ будет бороться до последнего, до того самого «положительного результата». И он прекрасно видел, как неделю назад почти непоколебимый доктор Ким позволил себе разбить стакан от злости в ординаторской. Просто потому что иногда даже врачи бессильны, если вступает в силу система и тот, кого ты должен спасать (можешь спасти), остается без страховки. — Почему вы решили стать врачом? — Ты, — поправляет Ким, и Чанель не сразу понимает. — Думаю, ты можешь обращаться ко мне на «ты» спустя столько месяцев совместной работы, тем более, когда сидишь на моей кухне. Если, конечно, не пропало желание. Я в курсе, что могу быть — и был — невыносимым. Но извиняться не буду, и на этот вопрос отвечать — тоже. Чанель открывает и тут же закрывает рот. Ответить на это нечего. Чондэ по-прежнему засранец, но Чанелю совсем не хочется убежать. Всю магию момента их тишины (Чанель все еще сидит в костюме гребаной принцессы, поэтому имеет право так думать, окей?) рушит звонок в дверь, который заставляет не только разорвать их зрительный контакт, но и отвлекает от передачи кучу маленьких девочек. И вот, они всей дружной толпой идут смотреть, кто там пожаловал. — Черт возьми, — протягивает откровенно ошарашенный Кенсу, который смотрит на Чондэ на пороге. А потом запоздало кланяется: — Здравствуйте, доктор Ким. — Тут что, сборище моих интернов? — весело хмыкает тот. — Так вы тот самый, да? — широко-широко улыбается Чонин, и это не предвещает ничего хорошего. — А мы-то думали, чего Чанель так пропал. Шли его спасать, а он тут совсем не скучал, судя по всему. Чанелю очень хочется удариться головой о стену, но куча облепивших его маленьких девочек откровенно не одобрит такое поведение. — Вы пришли забрать нашу принцессу? — очень невинно произносит детский голосок. Чонин почти похрюкивает от смеха, пока Кенсу пытается усмирить любимого на глазах — господибоже — доктора Кима. Этот день официально можно вписать в сокровенный список «Унижения Пак Чанеля». И Чанель чувствует, что он будет заверен самим Чондэ, который вот прямо сейчас так прекрасно сложил руки на груди и прожигает его этим самым непонятным взглядом. По-прежнему слишком много всего для одного такого маленького Пак Чанеля.***
После того самого слишком розового дня (да, это действительно оставило очень большой след на ранимой душе Чанеля) все будто переворачивается с ног на голову. Нет, привычно раздражающие «принцесса» и «интерн» никуда не исчезают, но Чондэ становится слишком много в жизни Пака. И он мог бы сделать вид, что это выходит само собой, но — разве ему вообще кто-то поверит? — это не совсем так. Просто потому что обычное «слишком много» доктора Кима на работе становится еще и «достаточным» вне ее. Чанель решает, что ничего плохого не случится, если он попытается подружиться со своим соседом сверху. И никто сначала не подает вида, что его дурацкие причины для визита больше походят на поводы спустить на этаж ниже экспрессом по лестнице. И когда однажды Чондэ открывает ему просто в нижнем белье и в крайне помятом состоянии (ночные смены никого не щадят), Чанель решает поубавить пыл. Потому что: — Ты ведь не думаешь, что мы друзья, верно? Просто если так, то, кажется, я разрушил твой маленький выдуманный мир, принцесса. Какая жалость. В общем, Чондэ все еще остается таким же засранцем, который по-прежнему прекрасно спасает людей. И если Чанелю его неловкие шаги за черту рабочих отношений кажутся бесполезными, то окружающие так явно не думают. — Он полнейший говнюк, — Джэхи, что вместе с ними вступила в этот кошмар под названием «профессия медика», кривит губы и раздраженно бросает на стол карту одного из своих пациентов. Никому не нужно уточнение, чтобы понять, о ком именно идет речь. — Просто научись абстрагироваться, — безразлично пожимает плечами Кенсу, попивая свой утренний кофе. — Слишком сложно, когда за одну минуту тебе несколько раз завуалированно тычут тем, что ты женщина и можешь чего-то добиться лишь «благодаря Финесу и Фербу, выглядывающим из выреза халатика», — она пытается изобразить интонацию доктора Кима, и Чанель даже отвлекается от сути разговора. — А кто такие Финес и Ферб? — Ее грудь, — хрюкающе смеется четвертый из их компании страдальцев — Чунхен. — Оу, — задумчиво тянет Пак и невольно смотрит на вышеупомянутую часть тела девушки, за что получает ручкой в лоб. — Отвратительный выбор, — подмечает Кенсу. — Они ведь... разные по размеру? Наступает тишина, в течение которой на лице Джэхи отражается столько эмоций, что позавидовал бы любой ведущий актер. Она спешно покидает ординаторскую, заставляя парней удивленно перевести взгляд на Кенсу. Тот лишь пожимает плечами. — Что? Я как-то наткнулся по телевизору. — Кажется, в этом больничном воздухе так и летает цинизм. Или это все влияние доктора Кима? — Чунхен качает головой и смотрит карту, оставленную Джэхи. — Ох, тогда почему это сказал я, а не Чанель? — Он всегда был таким, и... Стоп, что? — возмущенно смотрит вышеупомянутый на друга. — Я не так уж много времени провожу с доктором Кимом. И не то чтобы это было слишком приятно, потому что я узнаю о себе куда больше нового, чем вы, будучи прямо под рукой. Прямое нападение, смекаете? Только вот они не смекают. — Конечно, ты ведь его лю-бим-чик, — тянет по слогам Чунхен, кривляясь так, что, кажется, еще немного, и его лицевой нерв ему отомстит. Чанель недовольно смотрит на него, но и Кенсу не оказывает никакой поддержки. — Я бы выразился иначе, но да. — И ты туда же! — Брось, ты ведь получаешь больше всех, когда лажаешь с диагнозами. А потом можешь всю ночь проторчать за справочниками, чтобы еще раз все перепроверить. Знаешь, даже мои, всегда точные, диагнозы не заслуживают той дурацкой мягкой улыбки от него, которую видят все, кроме тебя. Чанель подвисает на несколько секунд, и Кенсу, будто Пака и вовсе нет в помещении, разводит руками, смотря на Чунхена. — Вот видишь, а сейчас будет самое скучное — отрицание. — А еще, ты единственный, с кем он делится историями своих пациентов, — добавляет вернувшаяся Джэхи. Она недовольно смотрит на Кенсу и гордо присаживается в кресло. — Я хочу сказать... Хотя, не вижу смысла тратить на это время, чтобы просто открыть тебе глаза. Слишком забавно наблюдать со стороны. Чанель не спешит отрицать, вместо этого задумываясь над чужими словами. Интернатура совсем скоро подходит к концу, и он, оглядываясь назад, с ужасом осознает, что находится в этой клинике почти год. Что знаком с Чондэ почти год. Понимание того, что их отношения изменились (не то чтобы прям совсем в отличную сторону, но это куда лучше) приходит многим позже, когда неделю спустя при очередном обходе они заходят в палату маленькой Ли Соен. Девочка, что прибыла к ним, когда только началась интернатура, до сих пор не приходит в себя. Просто потому что очередь на трансплантацию слишком большая, и малышка ждет свое сердце почти гребаный год. Чондэ всегда будто стирает защитную маску, что прилипла к нему за столько лет работы, когда заходит к ней. Чанель очень хочет верить, что это признак доверия (еще один из многих, но он иногда слишком зациклен на словах, а не на действиях, чтобы все это вовремя подмечать). Только здесь, где никто больше не видит, где никто их не слышит, Чондэ задерживается дольше всего. И Пак никогда не торопит. — Она чуть старше Сохен, — как-то негромко говорит Ким, будто может разбудить ребенка, если повысит голос. Чанель ничего не отвечает, понимающим молчанием поддерживая такое мимолетное желание Чондэ поделиться. — Ты как-то спросил, почему я стал врачом, — хмыкает он, и Чанель впивается взглядом ему в затылок, подавляя в себе желание обнять. Потому что такой уязвимый Чондэ вдруг кажется слишком чужим. — И я уверен, что все, задавая этот вопрос, хотят услышать какую-то трогательную историю. Но вот облом — ее нет. Он совсем невесело смеется и почти незаметно поправляет капельницу. Чанель не двигается, не мешает, лишь слушает. И это лучшее, что он может сделать в этот момент. — Отец хотел, чтобы я поступил на медицинский, и я сделал это. Сдал на отлично экзамены, обучился, пришел сюда и понял, что чертовски ненавижу эту работу. Хоть призванием это назови, но всегда получалось все слишком просто и без особых усилий. А потом, когда появился первый серьезный пациент, осознал, для чего столько лет штаны протирал. — Для «положительного результата», — хрипло от долгого молчания договаривает Чанель. Чондэ оборачивается к нему и еле заметно, как-то незнакомо улыбается: — Помнишь, значит. Чанель не может сказать, что что-то резко меняется. Они будто покидают палату и оставляют все там. Чанелю очень хочется, чтобы все слабости Чондэ действительно можно было так же запереть. Он ведь всегда был для него почти несокрушимым, но Пак прекрасно понимает, что абсолютно сильных не бывает. И приходит момент, когда понятно это становится не только ему. Внезапно появляется возможный донор для трансплантации, и Ким будто открывает для себя новые скорости, бегая и оформляя нужные бумаги, чтобы подготовить своего самого маленького пациента для пересадки. Чанель его почти не видит, издалека наблюдая и занимаясь своими пациентами. Поэтому когда он утром заходит в ординаторскую и буквально чувствует нависшую атмосферу тревоги, он готов тут же сдать назад. Отмотать время, запустить пленку заново и, желательно, не увидеть на лице Кенсу и его приятелей то самое выражение. То, которое ждет каждого человека, что должен подготовиться к прощанию. — Что случилось? — справившись с комком в горле, осторожно спрашивает он. — Ли Соен... — негромко начинает Кенсу, все еще не смотря на него. И Чанель оседает в кресло, все сразу понимая. — О, нет... — Она умерла сегодня ночью. Операцию начать не успели, сердце появилось чуть позже, — заканчивает Джэхи, гипнотизируя стол. — А Чондэ, он?.. Никто не обращает внимания на то, что он назвал доктора Кима по имени. Чунхен устало потирает ладонями лицо и смотрит на него. — Он взял отгул. Нам так сказали... — Ты должен с ним поговорить, — внезапно произносит Кенсу, и Чанель даже вздрагивает, уставившись на друга. — С чего ты взял, что он захочет меня видеть вообще? — Да ты видно шутишь! — злится Джэхи. — Вы, два непроходимых влюбленных идиота, все это время играли в дурацкие игры по типу «не завожу служебных романов», хотя от ваших безрезультатных взглядов половину персонала уже тошнить скоро будет. Ты будешь и сейчас вести себя, как нерешительный идиот, когда ему действительно нужна поддержка? Все парни в шоке смотрят на нее и, кажется, остаются действительно впечатленными. — Вау, — протягивает Чунхен, и девушка даже смущается. — Очень мило, что ты перестал отрицать, Чанель, — мягко улыбается Кенсу, трогая друга за плечо, — но я напомню тебе об этом позже. Сейчас ты действительно ему нужен. Это становится спусковым крючком. Он добирается до дома на удивление быстро, и уже готов свернуть к себе, но поднимается на этаж выше, в нерешительности застыв перед чужой дверью на какое-то время. Что именно он должен сказать? Он даже не уверен, что действительно должен здесь находиться, хоть и чувствует, что свербящая в груди тревога не даст ему покоя. И так эгоистично хочется, чтобы его действительно ждали. И вот, когда он уже готов постучать, его почти ударяет дверью. Миниатюрная девушка с ужасно знакомыми чертами лица пугается от неожиданности, а потом внимательно смотрит на него. — Принцесса, — раздается радостное снизу, и только теперь Чанель замечает маленькую Сохен, прижавшуюся к ноге девушки. Пак понимает, что перед ним стоит сестра Чондэ. — Привет, — несмело улыбается ребенку Чанель и переводит взволнованный взгляд на ее мать. — Он в гостиной, — щурит она понимающе глаза. — А вы... — О, думаю, у нас еще будет время познакомиться, — она легко похлопывает его по плечу, улыбается на прощание и идет с ребенком к лифту. — Пока, принцесса! Чанель неловко машет в ответ маленькой девочке, понимая, что последние сомнения исчезают. Он входит в квартиру, неслышно закрывая дверь. Гостиная перестала напоминать розовое безобразие уже на следующий день после детского праздника, но сейчас отчего-то кажется, что интерьер стал еще темнее. И когда Чанель замечает сидящего на диване Чондэ, внутри все сжимается. Он вдруг кажется настолько маленьким и хрупким, что былое желание сгрести в объятья просыпается снова, но Чанель старается держать себя в руках, ловя взгляд уставших глаз. — Почему не на работе, Пак? Уверен, твои пациенты не будут рады узнать, где ходит их врач во время планового осмотра. Чондэ остается Чондэ, и от этого так печет в груди, что широкую улыбку сдержать не получается. Чанель берет себя в руки, осторожно присаживается возле Кима на диван и ждет, будто давая свыкнуться со своим присутствием. А потом, когда ловит его беспомощный взгляд, решает, что сейчас самое время. — Я не буду говорить, что в этом не было твоей вины — ты и так это знаешь. И за эти долгие месяцы я изучил тебя слишком хорошо, чтобы вот прямо сейчас испугаться этого мрачного взгляда и оставить одного. Даже не пытайся. Чондэ фыркает себе под нос и сгибает одну ногу, притягивая к себе, будто устраиваясь удобнее. Но нарочитая расслабленность не отвлекает от нервно сжавшихся пальцев на острой коленке. Эта внезапная уязвимость заставляет в груди что-то болезненно заныть. Чанель придвигается чуть ближе, отмечая, как на секунду сбивается чужое дыхание. — Я помню тот наш разговор, когда ты решил ответить, почему стал врачом. А еще я помню твой взгляд. И понимаю, что он значил. Ким смотрит будто сквозь него, позволяя придвинуться еще ближе. И ждет, прекрасно зная, что именно хочет сказать Чанель. А тот чувствует, что сейчас как никогда должен проявить терпение и побороть собственное желание, собравшееся в кончиках пальцев. Ладонь, находящаяся совсем рядом, никак не помогает. И Чанель рискует, почти невесомо накрывая ее своей. Чондэ смотрит на него так незнакомо открыто, что Чанель начинает сомневаться, что он не спит. — Разве я могу когда-нибудь разочароваться в тебе, Чондэ? — он мягко улыбается, впервые позволяя себе так легко обратиться к нему по имени. — Ты — лучший врач, который только может быть. Но и ты не волшебник. Признать, что и тебе иногда нужна поддержка, — не слабость. Доктор Ким — тот врач, на которого Чанель с самого начала хотел походить. К которому, несмотря ни на что, тянулся все это время. И сейчас, когда он признался сам себе, что нуждается в этом человеке больше, чем в каком-то кумире или уважаемом наставнике, видеть, как он подпускает его так близко, поистине бесценно. Потому что ему нужен не доктор Ким, а просто Чондэ. А Чондэ смотрит на него внимательно, и глаза его разом становятся темнее, чуть поблескивая заискивающе на свету. Кажется, до него тоже начинает медленно доходить, что именно Чанель говорит, умалчивая между строк такое сокровенное «ты нужен мне, а я — тебе». Потому что вслух — нельзя. Не с Чондэ. Хоть Чанель и надеется, что когда-нибудь сможет это услышать. — Ты как всегда слишком много болтаешь, — без должного для этой фразы недовольства произносит Чондэ, чуть сипя от долгого молчания. — Мы довольно долго к этому шли, верно? Мне есть много чего еще сказать, — усмехается Пак, заглядывая ему в лицо. И только сейчас понимает, насколько близко придвинулся к нему. Он переводит взгляд на чужие губы, нервно выдыхая и позволяя себе сильнее сжать пальцы горячей ладони. И внутри все теплеет, когда ладонь не вырывают, позволяя это первое, по-настоящему смелое прикосновение. Он осторожно наклоняется, ловя жаркое дыхание Кима и нервно облизывая губы. А потом бегает по лицу Чондэ глазами, останавливаясь и утопая в расширившихся зрачках. Будто спрашивает в последний раз. Ким сглатывает и старается не выглядеть так, будто нуждается в происходящем больше всего на свете. — Как был тугодумом, так и остался, — выдыхает насмешливо, не в силах все же сдержать разъезжающиеся уголки губ. А потом подается вперед и целует. Сразу открыто, затапливая с головой чувствами, от которых бегали все это время. Чондэ все еще куда более решительный из них двоих (все-таки один из самых блестящих умов их клиники, а это вам не шутки!), но Пак обещает себе не отставать. Потому что Чондэ слишком мало даже для одного такого маленького Пак Чанеля. А кто там из них на самом деле принцесса, они в процессе еще разберутся.