***
— Я должен вносить свою лепту в аренду, — говорит Артур первого июля. — Отвали, не похоже, что ты живешь со мной, — едко отвечает Имс. Артур думает, что это, вероятно, смешно — в конце концов, его зубная щетка поселилась в стаканчике на полочке в ванной, и он занял целую сторону в кровати Имса. В любом случае, в следующий раз он покупает продукты, и Имс ничего не говорит, так что Артур считает, что они квиты.***
Но они снова возвращаются к этому разговору, когда Артур отправляется в прачечную Имса в свой выходной субботний день, пока Имс на работе. («Ты не моя домохозяюшка, Артур, как бы я не трепетал от этой мысли»). А потом снова, спустя неделю, когда Имс понимает, что у Артура на связке болтается запасной ключ от его квартиры. И уже почти шесть недель. («Ну, и какого черта мне делать, если я случайно захлопну дверь? — спросил он, и Артур подумал, что лучше не напоминать, что запасной ключ не помог бы ему в любом случае, поскольку находился бы в вазе с фруктами в закрытой квартире). И еще раз в конце июля, когда Артур две ночи проводит в своей комнате в общежитии, выясняя, скажет ли ему Имс валить нахрен или... (Имс оставляет двухминутную тираду на автоответчике Артура на тему того, что: Артур запихнул непонятную жратву на вынос в какой-то богом забытый ящик в шкафчике, и когда, блять, он намеревается вернуться; не то чтобы Имс так уж дожидается его, сидя у окна, тем более Артур не живет там, он свободен приходить и уходить, когда захочет, но, возможно, Имсу стоит подумать об установке специальной кошачьей дверцы, если некий скиталец подумает заглянуть и так далее). Когда Артур на следующий день возвращается в квартиру, то обнаруживает блестящий новый ключ в пустой фруктовой вазе и корзину у двери с бельем для прачечной, увенчанной горкой четвертаков. — Я дома! — громко сообщает Артур. — Ты нихрена не живешь здесь, — отзывается Имс откуда-то из гостиной. Позже, ожидая, когда шмотки Имса высохнут, Артур снова и снова слушает странное сообщение, пока не понимает, что на самом деле пытался тот сказать. Это в стиле Имса, доходит до Артура, отрицать очевидный факт, что Артур прожил с ним все лето. После того, как он выясняет это, Артур странно успокаивается, потому что Имс прочерчивает границы (в основном теоретические) только в качестве демонстрации другому своих чувств. Это «только сейчас и не более» от Имса, по сути, превращается в почти романтический рефрен между ними.***
— Тебе бы поставить дома пианино, — говорит Имс, наблюдая, как Артур копается в куче одежды, разбросанной по всему полу. — Тогда не пришлось бы одеваться. Меня это вполне устроило бы. — Инструмент в комнатах в общаге не поощряется, — отвечает Артур, нюхает рубашку, кривится и отбрасывает ее прочь. — Да, а в нормальной квартире? — добавляет Имс. — Может, когда-нибудь, — соглашается Артур. — У меня есть приличное фортепьяно дома у родителей, и его доставят сюда, когда я стану аспирантом, и что-то в этом роде, — он надевает рубашку, которую при обычных обстоятельствах, скорее сдох бы, чем выбрал, но вся остальная его одежда либо грязная, либо не поглажена. Ему стоит еще раз заглянуть в свою комнату в общаге. Например, сегодня вечером. — М-м, — говорит Имс, доставая ноги из-под одеяла, вероятно, стараясь выглядеть соблазнительно. — Ты в состоянии сварганить что-нибудь поесть, пока меня не будет? — спрашивает Артур. — Я хочу полностью прояснить ситуацию, мой милый Артур, — отвечает Имс. — Я не имею в виду, что сгораю от желания, чтобы ты навсегда поселился со мной со своим роялем. — Серьезно, это снова заплесневело, какая гадость, — говорит Артур, совершенно не реагируя на очередную Имсовскую декларацию «только сейчас и не более». — И я не куплю тебе фортепиано, даже несмотря на то, что моя семья — сборище богатых ублюдков, — продолжает Имс. — И меня возмущает, что ты надеваешь мою рубашку, когда закрываешься в аудитории, чтобы предаться разврату со своим инструментом, который любишь больше, чем меня. Артур смотрит на рубашку, надетую на нем. — Она не твоя, а моя, — врет он. — Разве нет? — Не знаю, иди сюда, я проверю, нет ли моего имени на бирке, — предлагает Имс, нагло и многозначительно улыбаясь. — Нет, — говорит Артур, — я знаю, что она — моя, — он снова смотрит на себя. — Я почти уверен в этом. — Она выглядит слишком большой для тебя, даже я могу в ней поместиться, не снимая с тебя, — гипотетически говорит Имс и шевелит голыми ногами. — Я должен идти заниматься, — отвечает Артур, покусывая нижнюю губу. — И я только что помылся. — Ладно, тогда буду держаться от тебя подальше, — покладисто говорит Имс. — Просто подай мне пульт от телика, прежде чем уйдешь. Артур закатывает глаза, но снимает рубашку и заползает на кровать, обхватывая Имса ногами. В конце концов, у него нет обязательного времени, когда он должен быть в консерватории.***
Но вот уже конец августа, новый семестр начнется через несколько недель, и Артур принимается тратить больше времени на занятия, боясь того, что Майлз спросит с него, какой прогресс он совершил за прошедшие три месяца. Отчего-то ему не кажется, что отточенный навык идеального отсоса произведет на учителя такое уж сильное впечатление. Имсовские концертные лекции прошли. К счастью, они выпадали на время, когда у Артура была работа в отельном ресторане. Он, наконец, нашел в себе силы признать, что неприлично завидовал кому-то, кто играет для Имса. Артур уверен, что досидел бы до конца и не устроил сцену с Марией, но был счастлив, что не пришлось испытывать свою силу воли. Теперь они вернулись к совместным репетициям, и Имс выучил несколько песен для своего предстоящего первого года аспирантуры, а Артур стал более уверенно работать с прежним репертуаром Имса в рамках подготовки ко всем выступлениям, которые ожидали его в этом году. — Пение за ужин, — объясняет Имс, — в буквальном смысле. Теперь, обремененный этими аспирантскими стипендиями, я - их рабочая лошадка. Декан факультета вокала и оперного исполнения станет пихать меня куда можно и нельзя, чтобы я отработал каждую копейку. — Бедняжка Имс, — говорит Артур, поглаживая его по волосам. У него не выходит идеально сымитировать акцент Мол, но, по крайней мере, он в состоянии повторить ее слова. — Все вокруг твердят тебе, какой ты талантливый, и как же ты выживаешь при этом? Артур закрывается с Безендорфером, надев перед этим чистые, отглаженные, серые брюки и накрахмаленную белую рубашку. Он впервые за несколько недель ночует перед этим в своей комнате в общежитии. Они с Имсом выясняли, что будет, когда Артуру придется с утра до ночи пропадать на учебе и репетициях, и он не сможет успевать на автобус, на котором обычно ездит из квартиры Имса и обратно. По крайней мере, решает Артур, его прежняя форма одежды для индивидуальных занятий должна претерпеть значительные улучшения, даже если из-за этого Имс снова станет угрожать ему кошачьей дверцей. Кто-то закрасил пенис на стене, освежив помещение к новому учебному году, но рояль все тот же. Артур ставит сборник нот на пюпитр и принимается за свою обычную разминку. Растяжка для рук, упражнения для пальцев, а затем несколько медленных проигрываний звукоряда, аккордов, арпеджио и каденций. Заканчивая разминку, Артур играет песню Воан-Уильямса, которую Имс привез ему тогда, в первый их вечер на его работе в ресторане. Она достаточно проста для исполнения, с хорошей акустической длительностью, которая ладно разгоняет его творческое мышление, при этом не перегружая излишне сложной техникой сразу перед началом репетиции. Хлопает дверь. Артур поднимает голову, наполовину удивленный, наполовину ожидающий, что, может, пришел Имс. Но это Мол. — Мне показалось, что я услышала тебя, — говорит она. — «Безмолвный полдень»[1] — такой прекрасный кусок, ты отлично его играешь. — Спасибо, — немного натянуто говорит Артур. В последнюю их встречу Мол хладнокровно объяснила ему, что он слишком эгоистичен и молод для истинной художественности исполнения. Тот факт, что он практически доказал ее правоту, не помогал преодолеть напряжение между ними. Артур не знает, что Имс сказал ей, поскольку она, наверное, уже догадались обо всем, что произошло с тех пор. Однако его не покидает сильное ощущение обязанности — это Артур, будучи студентом, должен что-то сказать, как-то извиниться или объяснить, чтобы разрядить атмосферу. — Просто разминка, — выпаливает он, и это совсем не напоминает извинения. — Второй год будет очень насыщенным для тебя, — говорит Мол и заходит внутрь. — Тебя ожидает обширный репертуар, раз ты намерен добраться до вершины этого нелегкого курса. — Да, — говорит Артур, — Майлз хочет, чтобы в конце я сыграл на конкурсном концерте. В конкурсе, как правило принимали участие юниоры, но частенько амбициозные студенты соревновались, чтобы просунуть ногу в дверь и получить возможность быть избранным в качестве солиста для консерваторской концертной программы следующего года. — Конечно, — сказала Мол к легкому недоумению Артура. — Ты, несомненно, прекрасно выступишь, — она скрещивает руки на груди. — Я не собиралась тогда в мае так нахально вести себя с тобой. — Нет, — поспешно говорит Артур. — Нет, вы были правы. То есть, я все еще твердо намерен продолжить карьеру в качестве сольного исполнителя, но я так много узнал от вас, играя с... Это было очень ценно и не только в рамках изучения камерной музыки. Мол немного неуверенно улыбается. — Как правило, учителя, — запинаясь, говорит она, словно Мол — Мол!— старается с осторожностью выбирать слова, — не тратят годы, работая с очень сильными и умными студентами, которые никогда не станут настоящими творцами. Это приводит к разочарованию. Но с тобой, с тобой я увидела этот большой потенциал. И боюсь, что немного... увлеклась. Артур смущенно кивает, принимая ее слова, хотя кажется совершенно неправильным, чтобы Мол пыталась загладить вину, когда она всегда была выше подобного. — Я с нетерпением жду этого года, — говорит Артур, и ему кажется, что после проведенного с Имсом лета его голос звучит теперь иначе, странно и непривычно. — Как и я, — спокойно отвечает Мол, хотя и с некоторой насмешливостью. — Что ж, оставляю тебя дальше заниматься оттачиванием твоей игры, — говорит она, собираясь выйти из комнаты, когда внезапно удивленно восклицает. В дверях, улыбаясь, появляется Имс. — Я знаю, что мы говорили о четырех часах, — говорит он Артуру, — но можно ведь немного подкорректировать время? Я просто столкнулся кое с кем из вокалистов, и они захотели узнать, сможем ли мы ненадолго заглянуть на ужин в студенческий паб? Имс явно ни словом не обмолвился Мол о произошедших переменах в их отношениях, судя по тому, как удивленно изогнулись ее брови, когда она перевела взгляд с него на Артура, глядя на них остро и пытливо. — Ты же знаешь, я не очень люблю тусоваться с певцами, — отвечает Артур, стараясь не так уж сильно напоминать скучного и непробиваемого домоседа. Просто ради Мол. — Да, но, — на полном серьезе говорит Имс, — пиво! И крылышки! На ужин! Артур корчит мину. — Хорошо. Но я пойду только после того, как закончу свою репетицию. — Другого я и не ожидал от тебя, мой самоотверженный добрый молодец, — говорит Имс, и шире раскрывает дверь, чтобы выпустить Мол. — Всего хорошего, Мол, надеюсь, увидимся на занятии на следующей неделе? Она улыбается, искренне и тепло. — Конечно. До следующей недели, — и отступает, элегантно закрывая за собой дверь. Артур смотрит на Имса не в силах перестать улыбаться. — Ты серьезно ни слова не сказал ей о нас за все лето, просто чтобы удивить ее и одновременно смутить меня? — Ну, это не такой уж великий секрет, — многозначительно говорит Имс. — Я просто хотел посмотреть, спросит ли она, кто из нас сверху, и как это можно использовать вот в той песне Штрауса. — Какая гадость! — восклицает Артур, но двигается в сторону, когда Имс опускается рядом на скамейку. — Думаешь, ее это не интересует? — с нажимом продолжает Имс, толкнув Артура локтем в бок. — Она всегда ратует за интим между певцом и пианистом и прямо фонтанирует идеями о фелляции посреди репетиции, а еще обожает ляпнуть что-нибудь, отчего ты краснеешь, как маковый цветочек. — Я не краснею, — говорит Артур, — и она не будет говорить о фелляции, Господи Боже. — Ставлю десять долларов, — говорит Имс. — Десять долларов, что до конца года она обязательно пустится в рассуждения, кто из нас активчик, а кто пассивчик. — Десять долларов? — усмехается Артур. — Я думал, что твоя семья — богачи. — Отлично, — соглашается Имс, наклоняется и кусает Артура за мочку уха. — Спорим на этот гребаный рояль? — Я не смогу купить его тебе, если проспорю, — отвечает Артур, закатив глаза, но наклоняется к Имсу, касаясь щекой его губ. — Тогда для тебя же лучше, чтобы Мол оказалась хорошо воспитанной девочкой, коей ты ее и считаешь, — выдыхает Имс на ухо Артуру. Артур отстраняется, облизывая губы, и смотрит на Имса, довольно развалившегося на скамейке. Он бросает оценивающий взгляд на эти полные губы и красивые глаза. — Договорились, — говорит он и скрепляет сделку поцелуем.