Чанёль всегда возвращается около половины первого и сразу же усаживается за ноутбук спасать мир от нашествия зомби: из колонок доносятся монотонный шум автоматной очереди и звук отрывающейся плоти, Чанёль отшибает монстрам головы с одного удара – «если целиться в лоб - точно не прогадаешь» – поясняет он, шумно прихлёбывая чай из высокой чашки. У Чондэ совсем не получается спать – сначала Чанёль звенит ключами и долго пытается попасть в замочную скважину в темноте, а потом коротко матерится, когда до него всё-таки доходит, что дверь в комнату не заперта. Он шуршит какими-то пакетами и стаскивает ботинки, бросая их где попало: к тому моменту Чондэ уже успевает окончательно проморгаться и ворчит что-то насчет «убрать обувь». Чанёль нажимает кнопку электрического чайника и благополучно пропускает замечание мимо ушей. Чондэ размышляет о том, за что же высшие силы послали ему такого соседа по комнате.
Монстры на экране вопят, как блажные, и Чанёль, маньячно улыбаясь, нашёптывает «умрите, умрите», словно заведённый. Воздух наполняется концентрированным сумасшествием - Чондэ понимает, что пора делать ноги: на часах два пятнадцать, и он уверен, что ему уже не заснуть. В круглосуточном супермаркете по соседству обычно тепло и почти нет людей, ночная кассирша улыбается Чондэ уже как родному и немного сочувственно вздыхает, когда видит его впалые щёки.
Чондэ кажется, что в этой куртке он немного похож на наркомана, особенно когда набрасывает на голову капюшон. Снег в этом году выпал на удивление рано, и глаза ещё не успели привыкнуть к белому – мигающая неоновая вывеска супермаркета отражается на рыхлом снегу меланхоличными флуоресцентными вспышками, и Чондэ вспоминает бегущие вдоль линий проводов электрички с мелькающими светящимися окнами. Небо висит как-то особенно низко и сбрасывает на землю плотный снег, похожий на древесную стружку. Хлопья ложатся ровным слоем и почти бесшумно, Чондэ задирает голову и высовывает язык, ловя снежинки, прямо как в детстве – он думает, что если простоит так до утра – от него совсем ничего не останется.
Чанёль вряд ли уже лёг спать, поэтому Чондэ не торопится и ступает осторожно, мелко перебирая ногами, как образцовая гейша – он усмехается своей ассоциации и поудобнее перехватывает озябшими пальцами уголок шелестящего пакетика чипсов. Он знает, что надутая упаковка окажется на пятьдесят процентов пустой, у Чондэ вообще всё - на пятьдесят процентов пустое.
На улице всего лишь минус семь, но Чондэ очень восприимчив к холоду, поэтому у него быстро краснеют нос и кончики пальцев: он натягивает рукава куртки, пока не затрещат швы на плечах, и поднимает шарф почти до переносицы, зацепляя его зубами. На улице безлюдно, тихо и уныло – Чондэ невольно думает об Исине, который на днях прислал ему фотографию из Таиланда – Чондэ запомнил только светло-голубую воду и сочную зелень какого-то растения, всё, что угодно, только не пепельную белизну внезапной зимы. Его личной зимы, которая обещает быть такой же наполовину пустой, как этот пакетик чипсов.
И кажется, что снег забивается в рот, нос и уши, ложится на оседающую грудную клетку, продавливая рёбра. У Чондэ нет видимых причин для печали, ему просто хреново, и он немного жалеет, что не курит – говорят, сигареты сближают людей и отнимают десяток лет никчёмной жизни – успокаивающее вялотекущее самоубийство, пожалуй, он даже не против начать.
Чондэ ощущает себя ночным странником в тундре, только вместо вековых елей и воя волков – конструктор из блочных домов и гул отдыхающей автострады. Чондэ мог бы признаться, что ему «грустно», «одиноко» и «глухо», но он не любит эти слова, поэтому шатается по улице, пока не остаётся только
«холодно». Когда холодно – перестаёшь думать обо всём, даже о том, что тебе двадцать.
Когда его пятка мажет по свежей наледи, припорошенной снегом, Чондэ успевает подумать, что зима – самое подлое и кровожадное время года из всех существующих. Промёрзшая резина на подошвах кед затвердела и почти не сгибается – у Чондэ не выходит сохранить равновесие. Он падает и видит всё как в замедленной съемке: мутно-бежевая луна в уголке, напоминающая ему блины с зажаристыми краями из палаток рынка Квангджан, брезентовое полотно неба, утыканное светодиодами, и снег, похожий на слипшуюся сахарную пудру.
Он дышит ровно и тихо, пытаясь настроить ритм под отсутствующие звуки ночной улицы. Болит нога и, кажется, ещё что-то, но Чондэ чувствует себя удивительно спокойным и расслабленным, будто он сейчас где-нибудь в Таиланде с Исином пьёт кокосовое молоко и качается на гамаке, растянутом между двумя пальмами. Чондэ хочется ощутить подступающий к горлу ком, но он с удивлением осознаёт, что не чувствует даже этого.
Чондэ мысленно пролистывает список контактов в телефоне – у него нет никого, кому он мог бы позвонить и сказать: «Забери меня». Нет никого, кто бы согласился.
Ветер ещё не добрался до центра города, поэтому снег неторопливо покрывает куртку ровным слоем, превращая Чондэ в часть ландшафта – он с отстранённой улыбкой представляет, как случайный прохожий с утра обнаружит на этом месте сугроб причудливой формы. Он разглядывает раскиданные над головой звёзды, и ему совсем не хочется вставать.
- Эй, парень, – уличный фонарь размытым ореолом обрамляет чью-то темноволосую макушку. Чондэ хочется потянуть на себя соседний сугроб и накрыться им с головой, как одеялом в морозное утро, чтобы его не заметили и оставили в покое, – ты чего разлёгся?
Чондэ крепче прижимает к себе пакетик чипсов и медленно моргает, не спеша выдыхая всё, что у него было в лёгких. Облачко пара рассеивается в две секунды, и у Чондэ находятся силы не нагрубить в ответ.
- Я отдыхаю.
Незнакомец понимающе хмыкает и поднимает голову к небу, будто проверяя, чего интересного Чондэ мог там найти. Чондэ прикрывает глаза: он уже готов к тому, что его сейчас начнут поднимать, отряхивать и спрашивать, где он живёт, как потерявшегося дошкольника. А он так надеялся пролежать здесь до весны.
- Меня зовут Цзытао. Но друзья называют меня просто Тао, – парень склоняется над лежащим чуть ниже, и свет фонаря ложится идеально ровно вокруг его головы, подсвечивая оранжевым непослушные наэлектризованные волосы. Чондэ чувствует, как у него леденеют внутренности, и его тянет сказать что-нибудь колючее насчёт синтетической куртки Цзытао, но ему настолько лень шевелить языком, что он просто произносит в ответ своё имя.
- Но друзья никак меня не называют. Потому что у меня нет друзей, – чуть подумав, прибавляет он, гулко сглатывая. У него просто вырвалось, он никак не хотел превращать это в вечер откровений. Он пытается найти в темноте глаза Тао, но видит только тускнеющую лампочку на фонарном столбе и пар чужого горячего дыхания, растворяющийся в холодном воздухе. Тао снова хмыкает и чуть склоняет голову на бок, поправляя ремешок спортивной сумки.
- Ты хочешь, чтобы тебя пожалели?
У Чондэ внутри что-то больно вспыхивает, и он думает, что обиделся бы на такой вопрос, если бы умел обижаться. Этот Тао ему решительно не нравится.
- Я ничего не хочу.
Тао шмыгает носом и выпрямляется, будто получил полностью удовлетворяющий его ответ. Он пару раз топает ногами, отряхивая ботинки, и снимает с плеча сумку, бросая её на снег.
-Что ты делаешь?
- Я тоже хочу отдохнуть немного, - усмехается Тао, раскидывая руки в стороны и падая слева от Чондэ. Его спина глухо ударяется о землю, и он затихает на пару секунд, а потом цокает языком и хрипло шепчет:
- Больно, блин.
Чондэ очень смешно, но у него получается только какая-то заторможенная улыбка:
- Зачем ты падал? Ты мог просто лечь.
- Нет. Было бы уже не то.
Чондэ чувствует взгляд Тао на своей скуле, но у него нет сил повернуть голову, поэтому он лениво моргает, продолжая смотреть на полоску мерно падающего снега, освещаемого усталым фонарём.
- Мне всегда нравилось, – Тао вытягивает вверх руку, указывая на фонарь, и звук его голоса тонет в густой вакуумной тишине.
Чондэ не совсем понимает, что Тао имеет в виду, но он не переспрашивает: тот говорит с такой нежностью, что Чондэ и сам начинает верить - ему тоже всегда нравилось это непонятно что.
Он шуршит пакетиком чипсов, аккуратно надрывая сварочный шов.
- На самом деле, я упал, – честно признаётся Чондэ, будто эта истина не до конца очевидна по беспорядочным следам и протёртому тормозному пути на льду. Он впервые за всё время делает усилие и двигает шеей, натыкаясь на тёмный взгляд.
- Я знаю, Чондэ. Я знаю, – Тао смотрит внимательно и очень серьёзно. Чондэ не улавливает в его голосе ни нотки насмешки и с благодарной улыбкой протягивает пакетик. Чондэ неловко передёргивает плечами и придвигается ближе - ему кажется, что Тао настолько тёплый, что вокруг него образуется проталина, как у подснежника.
Они хрустят чипсами и пялятся на фонарь ещё бессчётное количество минут, и Чондэ даже не помнит, как снова оказывается в своей общаге.
***
- Не знаю, – Чанёль ставит игру на паузу, и Чондэ не может не отметить этот жест вежливости. Нет, это действительно очень благородно со стороны Чанёля, – я, правда, не помню, во сколько. Ты просто пришёл и сразу улёгся в кровать.
- Но ты же ещё не спал! Как ты мог не заметить? – Чондэ взволнованно крутит в руках зубную щётку и не замечает, как начинает повышать голос.
- Я играл, хён.
- Я пришёл один или с кем-то?
- Хён. Я
играл, – Чанёль делает акцент на последнем слове и выразительно поднимает брови. Чондэ сдаётся и опускает плечи: Чанёль вряд ли заметит начало Третьей Мировой, если будет играть, куда уж там до чьей-то скромной персоны.
Чондэ сплёвывает зубную пасту в раковину и небрежно вытирает лицо полотенцем. Если ему всё это привиделось – пусть оно лучше пройдёт.
Он живёт с приятным теперь ощущением озябших пальцев ещё пару дней, и уже почти не чувствует боли в лодыжке –
оно постепенно проходит, как ему и хотелось. Исин снова присылает какие-то фотографии: его отдых с семьёй проходит просто чудесно, и вскоре Чондэ совсем перестаёт проверять почту – дозированная атака чужим счастьем до боли напоминает спам.
Он ходит в университет и исправно выполняет свою чёткую программу: придти-записать лекцию-уйти. Он изредка вносит в этот алгоритм разнообразие, отправляясь куда-то с однокурсниками и показывая окружающим тщательно продезинфицированные эмоции – никто не требует большего, и у Чондэ, если честно, тоже нет никакого желания стараться.
И ему совсем не хочется, чтобы его пожалели.
Он иногда вспоминает. Но только иногда.
***
Когда Чанёль скачивает новую игру – «хён, ты просто не представляешь, тут столько крутых локаций» – Чондэ хочется запастись провиантом и сбежать в лес, отшельником, на месяц, пока Чанёль не отойдёт от первого впечатления.
Заснуть Чондэ даже не пытается. Он нащупывает в кармане куртки прямоугольный пластиковый пропуск в общежитие и ключи на смешном брелке (его единственная слабость). «Сегодня не жди», брошенное уже с порога, тонет в рёве монстров из новой игры. Чанёль, конечно же, не слышит, и Чондэ, в общем-то, всё равно.
В супермаркете он покупает мандарины – они почему-то мокрые и какие-то болезненно-жёлтые, зато очень вкусно пахнут. Кассирша уже другая, но смотрит на Чондэ так, словно уже заранее знает: этот парень будет появляться здесь каждую ночь, спасаясь от своего полоумного соседа-геймера, который, если подумать, славный малый.
Чондэ научен горьким опытом, поэтому предусмотрительно надевает вместо кед ботинки – они очень тёплые и совсем не скользят. Он ещё чуть-чуть прихрамывает с
того раза, и боль - это единственное, что заставляет его чувствовать себя живым – ему даже иногда кажется, что теперь температура его тела стремится к минус пяти, как ртуть в оконном термометре.
Мандаринов немного, и они приятно оттягивают руку – Чондэ несёт бережно, как что-то очень ценное. Ночь беспощадно тиха, и в свете фонаря всё кажется инопланетным. Чондэ отчего-то улыбается и глубоко дышит: он точно знает, где нужно остановиться. Лампочку, наверное, уже подкрутили, поэтому наэлектризованная макушка видна ещё отчётливее.
- В этот раз ты вертикальнее.
У Чондэ дикое чувство дежа-вю, и он думает, что снова вот-вот упадёт.
