мы были похоронены на Невском проспекте; там же мы и воскреснем

Московский вокзал встречает Антона снегом и зимним холодом, который сжигает Питер своей чистотой и белоснежностью. Шастун выходит из поезда с огромной сумкой наперевес, он думает, что он его забыл. Забыл его касания и забыл его последний взгляд. Но Антон уверен… уверен, что даже через сотни лет он должен узнать голос Шастуна. Антон направляется в сторону Невского проспекта, достает мобильный телефон трясущимися от холода руками. В голове всплывает фраза Арса, о том, что перчатки нужно носить с собой всегда, мол, ты такой беспечный, Антон, а потом только знаешь как лежать и болеть. Антон делал так, потому что было кому его лечить после, а ещё он часто забывал шапку и шарф дома в снежную погоду. Он помнит, как бесился Арсений на то, что Шаст вел себя как ребёнок. Попов не нанимался быть его второй мамочкой или строгим папочкой, он просто был рядом в качестве друга. Но Антону хотелось большего. Антону всегда хотелось чего-то стабильного, но после их встречи возле Казанского собора Шаст уехал. В полдевятого он поцеловал Арсения, а потом молча развернулся и ушел, оставляя недосказанность и учащенное бьющееся сердце в груди. По приезду в Москву, Арсений ему не звонил. Он вообще ему не звонил, не интересовался. Антон похоронил их отношения на Невском проспекте и не ждал, что что-нибудь изменится в будущем. Они перестали общаться, поэтому Шаст даже не уверен, возьмет ли Арсений сейчас трубку. Гудки. Гудки. Гудки. — Алло, — голос охрипший от сигарет. — Это здорово, что Вы молчите, но нужно говорить, чтобы я Вас мог услышать, — говорит он, будто говорит это маленькому мальчику на том конце. А Антон себя сейчас так и чувствует — маленьким загнанным и запутавшимся десятилетним мальчиком, который потерял самою дорогую связующую ниточку. — Ты удалил мой номер? — неуверенно, неловко спрашивает Антон, прикусывая потрескавшуюся от холода губу. На том конце что-то тяжело падает и слышны шорохи, а потом тихое: «Блять». Шаст думает, что брюнет положит трубку, но следующее, что он слышит: — Ты вернулся. Это не вопрос, а самое что ни на есть утверждение. — Вернулся. Стою и мерзну на Невском, а ты удалил мой номер, не могу поверить, — срывает Шастуна, и он слышит тяжелые вздохи. — Ты снова без перчаток, Антон, ты снова без чёртовых перчаток зимой. Тебя что, ничему жизнь не учит? — в голосе Арса слышатся нотки нервозности. — Встретимся? — так просто, будто и не было этого года разлуки между ними. Арсений говорит зайти погреться в кофейню напротив Казанского и дождаться его там. Антон, конечно же, слушается, да и куда ему идти сейчас? В Питере он жил с Арсением и пытался окунуться в жизнь культурной столицы. Пытался выкинуть Москву из головы, будучи рядом с питерским интеллигентом. Но влюбился, и было поздно куда-либо рыпаться. Антон заказывает один латте макиато для себя и двойной эспрессо с ложечкой сахара для него, просит чуть подождать, когда придет его друг, а потом уже принести. Но свой латте Шаст выпивает со всей жадностью, ему всё ещё холодно, он облизывает губы, и, боже, они очень потрескавшиеся. Что, если я захочу его поцеловать? Держи себя в руках, Антоша. * Арсений забегает запыхавшийся, с красными щеками и таким же носом. Снимает синюю шапку, и Антону хочется коснуться рукой его холодной щеки, запустить пальцы в отросшие черные волосы на затылке. Антон чувствует, как снова влюбляется. Чувствует тепло, распространяющееся по стенкам желудка. Как романтично, Антон. — Привет, — первым начинает Арс, садясь напротив Шастуна, ему приносят его двойной эспрессо с ложечкой сахара, и он благодарит Антона за это. — Мне негде остановиться, — вместо всего говорит Антон, вместо приветствия, вместо: «А чего нового в твоей жизни, Арс?» — просто вместо. — Не проблема, — отвечает Попов, залпом выпивая кофе. Шастун долго пялится на голубоглазого мужчину, и разряды тока проходят по сердцу, парень подрывается, хватаясь за свою сумку и вылетая из кофейни прямо на улицу. Не зная, зачем он, мать вашу, вообще вернулся сюда. На что он вообще надеялся, бросив работу в Москве, сорвавшись обратно в Питер. Сука, Антон, определись со своими желаниями. Его же подсознание заебывает его уже третий час, он останавливается напротив Казанского собора. И чувствует чью-то тяжелую руку на своем плече. Арсений. Снег хлопьями начинает падать на землю, делая её ещё белее, ещё ярче. Попов снимает свои перчатки, протягивая Антону, и Антон — идиот, он не может взять их и не может понять этот странный жест. — Не мог понять, знаешь, что хочу сделать с тобой, — начинает Арс. — Убить или жестко выебать за твое вечно бесячее поведение… И второй вариант был таким ярким в моей голове, что я испугался. Но сейчас я не могу позволить тебе уйти, Антон, я хочу, чтобы ты остался. Хотя бы ненадолго. У Антона пропадает дар речи и отказывают конечности, и, чёрт его знает, возможно, это от дубака, который стоит на улице. Попов сам проявляет настойчивость, притягивает Антона за грудки к себе и целует. Целует в потрескавшиеся от холода губы, из-за чего Шаст даже забывает о том, в каком они состоянии. Главное, что их касается он. И это не чёртов сон. — Мы были похоронены на Невском проспекте, здесь же мы и воскреснем, — говорит Арсений, проводя холодным носом по носу Антона.

зима укрыла сожженный город, и мы уходим подземным ходом, туда, где снег и белей, и чище, туда, где время нас не отыщет.