Ignorance is no excuse

      Он не знал, как так вышло. Как получилось, что тот, кто был ему другом, в одночасье стал врагом. Как вышло, что сейчас они сражаются друг против друга, ведь ещё совсем недавно бились вместе, плечом к плечу.       Роджерс наносил удар за ударом. Костюм трещал, системы выходили из строя. Двое на одного — не честно. У него нет шансов. Не было изначально. Но иначе он просто не мог. Он должен был. Должен был сделать хоть что-то. Он не мог спустить на тормозах убийство своих родителей, ложь Роджерса, не мог… — Он мой друг, — хрипит сидящий на коленях возле Барнса капитан. — Им был и я.       Пара ударов, и Роджерс заходится кровавым кашлем. Бросок. Капитан ударяется о стену бункера, но снова пытается подняться. Ради чего? — Не вставай. Всё кончено, — в попытке остановить это безумие.       Но Роджерс поднимается. Шатаясь, встаёт в боевую стойку и хрипит: — Да я только начал.       Репульсор на капитана. Нужно закончить это. Пусть даже и так. Подсечка сзади. Барнс! Удар, и тот вне игры. Не стоило только поворачиваться к капитану спиной, но он так привык доверять другу, что не ждёт от него удара в спину.       Сильный удар. Вот он уже на земле. Череда ударов. Слетела маска. Руки вскинуты в тщетной попытке защититься, а в глазах — неверие и ужас от осознания происходящего. В голове проносится: «Это конец». Мгновение, и щит с треском врезается в стальную грудину, разбивая реактор. Секунды они ошарашено смотрят друг на друга. Лишь боль, сбитое, рваное дыхание и шок, от того что только что чуть не случилось. А затем Кэп поднимается, выдёргивает щит, поднимает полуживого Барнса и уходит. Не оборачиваясь. — Щит не твой. Не заслужил! Его мой отец сделал! Ты!.. — отчаянно.       Заминка, и звёздно-полосатый щит с грохотом приземляется на бетонный пол. А Капитан вместе с Солдатом исчезает в темноте. Боль. Первое, что он чувствует, приходя в себя. Душевная и физическая. Душевная: от осознания того, что произошло, что пути назад нет, что Стив безвозвратно потерян. И физическая: от множества полученных ран — всё тело в синяках и ссадинах, рёбра, кажется, сломаны, а левой руки он почти не чувствует. Он пытается подняться, сесть. И вдруг резкая боль в груди. С губ против воли срывается болезненный стон, а затем горький смешок. Реактор. Как он сразу не понял. Ему конец. Роджерс разбил реактор, и сейчас к сердцу стремительно приближаются смертоносные осколки, ведь проклятая операция прошла не успешно.       С каждой секундой становится только хуже. Хочется выть от адской боли, раздирающей грудную клетку вместе с осколками. Как он мог? Почему? Неужели этот убийца оказался ему важнее? Настолько, что Кэп готов убить его, Тони? И тут же, будто в оправдание, умирающее сердце шепчет: «Он не знал. Если б знал, никогда бы не сделал то, что могло бы убить.» Но незнание не освобождает от ответственности.       Хотя, какая теперь разница? Он умирает. Хочется кричать, звать на помощь, но он знает — никто не придёт. Потому что некому. Потому что его лучший друг теперь инвалид, а тот, ради кого он переступил свою гордость, бросил его, предал, предпочёл неконтролируемого убийцу настоящему другу. И плевать, что Барнс для капитана больше, чем друг. Он ему как брат, и вместе они прошли столько, что оба, не задумываясь, отдали бы друг за друга жизнь. И он мог бы даже это понять. Но Стив солгал. Он знал и молчал. Он скрыл правду, чтобы защитить своего дружка — самого, что ни на есть, виновного. И Тони мог бы принять то, что Барнс почти не при чём, что ГИДРА промыла ему мозги, что он — тоже жертва. Если бы тем, от кого Тони узнал, был Стив. Но он молчал. И от этого ещё больнее.       Сознание медленно угасает. Боль в груди становится невыносимой. И Тони пытается понять, за что же ему эти муки. За то, что он создавал оружие, способное уничтожить целые города и даже страны? За то, что вёл разгульный образ жизни? За что? За что он медленно умирает от рук собственного друга? Стив.       Вечно правильный моралист. Как же он бесил в самом начале. И как приятно было смотреть на то, как он морщится от извечных подколов Старка. А потом Тони внезапно понял, что подкалывает Кэпа уже не со злости, а скорее… по-дружески. И Роджерс вдруг перестал быть таким уж противным, а после битвы на Манхеттене Тони точно зауважал его. И постепенно они стали друзьями. Медленно, но неотвратимо, Стив становился дорог. Не просто друг, почти лучший. Как Роуди. А потом они оказались по разные стороны баррикад. И Тони пытался примирить команду. Пытался остановить конфликт, не допустить кровопролития. Но Стив не слушал. Сейчас Тони начинает понимать, почему. Злость утихает, но неприятный осадок от предательства остаётся.       Краем сознания, почти ушедшего, Тони понимает, что когда Стив узнает, то возненавидит себя. И также, совершенно внезапно, осознаёт, что не хочет этого. Они оба виноваты в этой войне. Кто-то больше, кто-то меньше. Да, Стив зашёл слишком далеко. Но вряд ли всё было бы так без упрямства Старка и ужасного стечения обстоятельств. Кажется, это называется судьба, думает Тони и проваливается в зияющую чернотой пустоту. ***       Он не находит себе места. Прошло два дня. Два дня как он бросил полуживого друга на чёртовом складе трижды проклятой ГИДРЫ.       Сейчас они где-то на отшибе страны. Там, где никто не найдёт. Хотя бы первое время. Зализывают раны после сражения, из которого вышли победителями. Хотя разве это победа? Это позорное бегство с места преступления. Он предал. Нарушил священное правило дружбы. Бросил на произвол судьбы. А ведь всё могло быть иначе. Если бы он хоть на мгновение остановился и прислушался к словам друга, если бы не струсил и сказал правду. Тони бы понял. Поворчал бы, позлился, пообижался бы, но понял. И, наверное, простил. А что теперь? Где он? Как он? Жив ли? Что теперь будет с ними? С командой? Одни вопросы и все — без ответа. Хорош же он герой, если не смог спасти дружбу. Вернее, предпочёл одну другой.       Баки сейчас спит. И Роджерс совершенно не представляет, что делать дальше. Теперь они преступники. Их ищут все службы безопасности страны. И всё больше он чувствует желание отмотать назад. Исправить. Выслушать. Объясниться. Не допустить войны. Как жаль, что даже супергерои не могут изменять время.        Тишину бедно обставленной комнаты и тяжёлые думы капитана прерывает резкая трель телефонного звонка. Стив вздрагивает и медленно берёт трубку. — Алло, — глухой, хриплый голос, так не похожий на тот, что он привык слышать. — Стив? — дрожащий женский голос. Наташа. — Наташа? — глухо — Как ты меня нашла? — Я же шпионка, — горький смешок. — Скажи, Стив, как ты мог? Как ты докатился до этого? — О чём ты? — Непонимание и вместе с тем предчувствие. Он уже догадывается, что случилось, но отчаянно не хочет верить. — Не притворяйся, Роджерс. Ты никогда не умел лгать. — Что с ним? — Вот так, без предисловий. — С каких пор тебя это волнует? Кажется, пару дней назад, там, на базе, тебя это не особо интересовало, — её голос всё ещё дрожит, но теперь уже от нарастающей злости, смешанной с отчаяньем. — Я… — Вот именно. Ты. Ты, Роджерс. Ты его почти убил. Ты его бросил. Двое на одного? Серьёзно? Где твои манеры, Роджерс? Как же твои правила? Ты же у нас весь такой честный, справедливый. В чём здесь справедливость, Стив?! — почти кричит, срываясь на хрипы. — Разве справедливо бросать друзей? Справедливо лгать им? — Наташа… Я… Мне очень жаль… Я не должен был допускать этого. Я хотел бы… — Это ты не мне говорить должен. Скажи это ему. Если он ещё сможет тебя услышать… — тихо. — О чём ты? Что с ним? Наташа! — Он в коме, Стив! Он умирает! Из-за тебя! — Где? — В центральной больнице Нью-Йорка. И лучше бы тебе там не появляться. Иначе я сама тебя убью. — Наташа, постой… — гудки.       С минуту он стоит посреди комнаты, держа в руках молчащий телефон, а затем вдруг срывается с места, хватает висящую на одиноком крючке-гвоздике куртку, и выходит за дверь, не потрудившись даже закрыть её за собой. Плевать. Он должен успеть. Хотя бы сейчас. Лучше поздно, чем никогда.       Время тянется медленно. Электричка едет слишком долго, автобус останавливается слишком часто. Всё слишком.       Он добирается до Нью-Йорка через сутки. Полчаса на такси по почти спящему городу и он на месте. Руки дрожат. Что, если он не успел?       Он влетает в здание, сразу направляясь к ресепшену и тормозя только тогда, когда до стойки остаётся не больше десяти шагов. Он в розыске. Стоит только подойти, и сюда сбегутся все охранники в здании. Ему будет не справиться. Да и ему хватает крови на руках. Но он должен. Должен увидеть. Должен поговорить. Романофф.       Руки сами тянутся к телефону. Остаётся надеяться, что она звонила не из автомата, иначе ему никогда не найти её. Длинные гудки не способствуют ожиданию, лишь сильнее действуя на и без того взвинченные нервы. Проходит минута, он уже отчаивается… — Какого чёрта, Роджерс? — Наташа, мне нужна твоя помощь. — А больше тебе ничего не нужно? Помнится, в прошлый раз это вышло боком. И не только мне. — Я в больнице. Мне нужно попасть к… Я в розыске и я не знаю, где находится его палата. — Что, решил добить? — горький смешок. — Я должен поговорить с ним. Пока не поздно. — Чёрт с тобой, Стив. Жди меня в холле, буду через пять минут, — и тихо, уже себе — я об этом пожалею…       Минуты тянутся медленно, будто нарочно издеваясь. Он собирается звонить ещё раз, когда замечает рыжие волосы подруги на том конце зала. Теперь, очевидно, бывшей подруги. — Иди за мной. Тебе повезло, сейчас ночь, персонала в больнице мало, а меня тут уже знают. У тебя будет десять минут, не больше. Учти, попробуешь что-либо сделать, и я тебя прикончу. — Он мой друг. Я бы не стал… — Друзей не избивают до полусмерти.       Череда коридоров, лифт и снова коридоры. Поворот, ещё один. Он всё больше нервничает. И вдруг его пронзает понимание. С чего бы ему умирать? Да, они знатно потрепали друг друга, да, он всего лишь человек, но на нем была броня. — Что с ним, Наташа? — хриплый, будто чужой, голос ножом разрезает больничную тишину. — Будто ты не знаешь. Нужно было раньше думать. Например, когда всаживал свой щит в его грудную клетку. Или ты уже забыл? — Я… Я повредил только костюм… — Нет, Роджерс. Ты переломал ему рёбра. Но даже не это главное. Тут ему повезло. Лёгкие целы. Ты разбил реактор. — Помнишь? Тот, что мешал осколкам пронзить сердце. Тот, от которого зависела его жизнь. — Он сделал операцию! — Отчаянно. — Реактор лишь питал его броню… — Нет, нет! Не может быть… — Операция прошла не успешно, Роджерс. — Почему он не сказал? Я бы никогда не… — Это не освобождает тебя от ответственности. Ты был готов его убить. Вот всё, что имеет зна…       Разговор прерывает пронзительная сирена. Наташа вздрагивает и вдруг резко срывается с места. Мгновение, и они уже в палате. Их теснят врачи. Что-то кричат, пытаясь сделать хоть что-то. Пытаясь спасти. — Пациент приходит в себя!       Он словно выходит из ступора. Ещё есть шанс. Он пришёл в себя, это ведь хорошо? — Тони! Пустите! — врачи расступаются перед напором капитана. Сделать ничего уже нельзя. Слишком поздно.       Старк лежит на кровати. Всё лицо в синяках и багряных кровоподтёках. Отовсюду к изломанному телу тянутся трубки с лекарствами. — Роджерс? — вместо привычного задиристого голоса изо рта вырывается карканье. Старк хочет сказать что-то ещё, но ему мешает приступ кашля. Он тихо стонет от боли. Осколки совсем близко. — Прости, Тони. Я не должен был. Не должен был лгать тебе. Я думал, так будет лучше. Нужно было прекратить всё это раньше. Сказать. Остановить бойню. Я… — Полегче, Стив. Я не Джарвис, за тобой не успеваю, — хрипло усмехаясь, но тут же сгибаясь от сильной боли. — Почему вы ничего не делаете? — Наташа. Он успел забыть, что она здесь. — Нам жаль, мисс. Мы сделали всё, что могли. Осколки, оставшиеся в груди мистера Старка ведут себя слишком агрессивно. Извлечь их не представляется возможным — повторная операция точно его убьёт. Сделать новый реактор, ранее поддерживающий жизнь мистера Старка, полагаю может только он, что в его состоянии невозможно, а медленное отравление палладием, неизбежное при применение реактора, губительно скажется на его выздоровлении, а если точнее, вряд ли позволит лекарствам помочь. Словом, нам очень жаль, но больше ничего сделать нельзя. — Так это конец, да? — тихий голос выводит из ступора всю палату. — Вот так? И сколько мне осталось? — Несколько минут. Максимум полчаса. Зависит от того, как быстро осколки будут продвигаться к вашему сердцу. Скоро вы почувствуете ухудшение… — Куда уж хуже? — смешок. — Поверьте, хуже будет. Мы вколем вам обезболивающее. Вы сможете попрощаться.       Все на мгновение замирают. В полной тишине врачи вкалывают последнюю дозу лекарства и так же тихо покидают палату. — Тони. Мне очень жаль, что так вышло. Я не хотел. Я должен был остановиться. Должен был прекратить всё это. — Ты не должен был лгать. — Я думал, что так будет лучше. — Лучше было бы, если бы я узнал всё это от тебя, а не увидел собственными глазами благодаря этому чокнутому мстителю. Старк рвано вздыхает. — Проехали. Не думаю, что им хотелось, чтобы мы поубивали друг друга из-за этого. — Он вдруг начинает хрипеть и все понимают — это конец. Наташа тихо плачет, не в силах принять смерть друга. — Тони… — Не… не надо, Стив… Всё в порядке, я не злюсь… Поза… Позаботьтесь о Роуди. — Хорошо, Тони. Сделаем всё, что сможем. — Наташа всхлипывает, отчаянно пытаясь держать себя в руках. — Не допустите… больше… такого… — Я прослежу за этим, обещаю.       Тони вдруг вздрагивает и замирает, хватая ртом воздух. — Всё хо…ро…шо… — внезапный пронзительный писк нарушает наступившую в палате тишину. Всё кончено. Тони Старк мёртв.        Наташа тихо плачет, утыкаясь Роджерсу в плечо, а Стив пытается понять, как же так вышло. Как получилось, что он собственными руками убил друга. Что они сделали не так? Почему Тони не сказал? Почему он, Стив, не остановил конфликт до того, как они начали убивать друг друга? Начали убивать друзей. Хотя теперь всё это не важно.       Ведь Тони Старк мёртв. И Стив Роджерс единственный, кто виноват и всегда будет виноват в его смерти. Смерти друга. Незнание не освобождает от ответственности. Но какой от этого толк, если нельзя вернуть человека?