Везунчик

Альфарду Блэку всегда везло. Ха! Это слабо сказано! Ему везло невероятно, сказочно, волшебно, как ни смешно это звучало. В школьные годы, когда всех в обязательном порядке награждали прозвищами, он, конечно, был Везунчик. Собственно, и остался им. Но чего он даже при всей своей удачливости и предположить не мог — это что семья так легко от него отвяжется. А они, оказывается, только и ждали, когда же он вырастет, чтобы с лёгким сердцем забыть о существовании непутёвого родича. Его выпроводили в небольшой домик, требовавший ремонта ещё лет сто назад, и предоставили ему жить в своё удовольствие. Вот повезло-то! Сначала Альфард сделал то, что сделал бы на его месте любой парень восемнадцати лет: пустился во все тяжкие. Устраивал вечеринку за вечеринкой, зарабатывая деньги в каких-то случайных авантюрах; шатался по маггловской части Лондона, подцеплял там девчонок и путался с дурными компаниями. А потом старинный школьный друг сделал ему предложение, от которого отказаться было не просто невозможно — невыносимо. Они оба были изрядно пьяны, и это решило дело. Наверняка в трезвом виде Деметриус никогда не предложил бы Альфарду Блэку, известному своим разгильдяйством, эту работу — а Альфард не воспринял бы такое предложение всерьёз. Не то чтобы не согласился, нет. Невозможно не согласиться, когда тебе предлагают поработать в отделе Тайн. Просто не воспринял бы всерьёз, решил бы, что Деметриус шутит. — По большому счёту, — рассуждал Деметриус Диппет, размахивая сэндвичем с беконом, — там нужен человек, который будет какое-то время бестолково бегать вокруг артефактов, а потом скажет: «А! Я понял!» Но это же ты, Альфард, а? О, да! Это был, несомненно, именно он. В отделе Тайн ему понравилось сразу же, с первой минуты, когда тамошний начальник, мистер Праудфут, сказал: — В качестве испытания я предложу вам задачу. Вам не надо её решать; в конце концов, пока с ней так никто и не справился. Вы должны рассказать мне, в каком направлении — или направлениях — станете думать над ней, каким образом будете пытаться расколоть этот орешек. Когда я увижу, как вы думаете, я пойму, подходите ли вы нам. «Мне повезёт», — привычно подумал Альфард, придвигая к себе пергамент с заданием. И, конечно, так и вышло. Он не хотел говорить семье, что теперь работает в отделе Тайн, потому что понимал: отбоя не будет от просьб. Но обошлось: его спросили, куда он устроился, между делом, не особо интересуясь ответом; когда он ответил «в министерство», отец, усмехнувшись, уточнил: — Наверняка в департамент игр, я прав? Достаточно было просто ничего не отвечать. В семье всегда считали, что знают его как облупленного — впервые Альфард был рад не разочаровывать родню. Сначала в новой работе ему нравилось всё. Вообще всё — даже стул, который поскрипывал, если слишком сильно на нём раскачиваться. Коллеги были ужасно милыми людьми, понимающими его, хотя и не всегда на него похожими; загадки приходилось разгадывать поразительно интересные, Альфард никогда не читал столько энциклопедий, справочников и древних трактатов, как в первые полгода работы в отделе Тайн — и никогда не делал это с таким удовольствием. А уж то, что здесь было вместо рабочего дня, вообще приводило Альфарда в восторг. Наверное, только в отделе Тайн можно было просто встать со своего места и сказать: «Так, у меня мозги закисли, пойду проветрюсь», или: «Кажется, я должен подумать об этом дома», или: «Нет, так не пойдёт, я устал и иду в бар, кто со мной?». Да и приходить по утрам здесь было необязательно. Главное — раз в неделю сдать отчёт, в котором запросто разрешалось написать, например: «Я всю неделю думал, ничего не придумал, буду думать ещё». В общем, рай, а не работа. Прошло довольно много времени, прежде чем Альфард стал замечать неладное. Точнее, даже не неладное: работа оставалась всё так же прекрасна, загадки так же интересны, а вот жизнь вокруг... Жизнь вокруг стала неуловимо меняться. И, что особенно удивительно, никто этого не замечал, все вели себя так, будто ничего не случилось. Альфард пытался говорить с друзьями о том, что видел, но они отмахивались от него. — Ты поддался истеричным настроениям стариков, не ожидала от тебя, — рассмеялась Друэлла, милейшая и умнейшая девушка, до сих пор совершившая в жизни лишь одну ошибку: вышедшая замуж за зануду Сигнуса. — Изменения происходят всегда, и лишь дураки считают, что это не к добру, — пожал плечами Роджер и перевёл разговор на другую тему. — О да, конечно, тьма надвигается и скоро поглотит нас, — поджал губы Теофил. — Ты же молодой умный парень, откуда у тебя в голове эта ерунда? — Давай я тебе пива налью, — сказала Розмерта, посмотрев на него сочувственно. — Заработался ты совсем. Сам точно такие же тайные общества выдумывал недавно, а теперь на молодёжь ополчился. Не рано ты начал стареть, Альфард? Он хотел сказать, что тёмная магия — не игрушки, уж он-то знает; что «безобидные шалости» не так уж безобидны, когда «шалуны» грезят убийствами — того и гляди и взаправду начнут убивать; что забавы и речи уж больно не детские... Он хотел говорить об этом на каждом углу, но отдел Тайн успел многому его научить — и он молчал. В отделе Тайн Альфард понял одну вещь, которая раньше не приходила ему в голову: всё в мире взаимосвязано, иногда даже то, о чём и помыслить невозможно. Жизнь — не хаотичный набор людей, вещей и поступков; жизнь упорядочена, как распорядок дня в Азкабане, просто люди смотрят на неё изнутри и поэтому не видят системы. И их поступки всегда вписываются в существующий порядок, какими бы разными люди ни были. Альфард не всегда мог сформулировать причины своих выводов, но знал точно: чем больше он станет говорить о грядущей опасности, тем меньше его будут слушать. Привыкнут к мрачным предсказаниям и навострятся пропускать их мимо ушей. А потом, когда беда действительно случится, он ещё и виноват окажется: знал ведь, но не сказал так, чтобы они услышали. Нет, говорить не надо; надо действовать. Бороться с «Вальпургиевыми рыцарями» в открытую Альфард считал глупым, один в поле не воин, а присоединяться к Дамблдору не хотел. Дамблдора он, как и все слизеринцы, недолюбливал и не доверял ему. Наверняка старик преследует свои неведомые цели, ради которых положит кучу сторонников не задумываясь — все эти великие волшебники одним миром мазаны. Но недаром ведь Везунчик Альфард работает в отделе Тайн, верно? Ему обязательно должно попасться в руки что-нибудь полезное, и он сможет остановить надвигающуюся грозу. Конечно, так и будет, он же удачливый. Вместо чего-то полезного ему попался «ательный камень». То есть, вполне возможно, он мог принести пользу, если бы удалось разобраться, какую именно. Но из всех сопроводительных материалов у артефакта номер три тысячи восемьсот пятнадцать имелся лишь клочок пергамента, на котором чётким, разборчивым почерком триста с небольшим лет назад оставили надпись. От надписи сохранилась только часть — «ательный камень». Работать с таким обилием материала, само собой, было нелегко. Приходилось поступать самым глупым образом — пытаться применить этот камень ко всему подряд, одновременно перерывая горы старинных пергаментов в поисках хоть какой-то информации о нём. Терпения Альфарда хватило на четыре месяца, и он считал, что превзошёл сам себя. В отделе Тайн были, конечно, ненормальные, которые бились над одной и той же задачей годами, но в основном там всё-таки работали здоровые психически люди, и не только Альфард Блэк, а и многие другие забыли про «ательный камень» надолго — или, может быть, он сам заставил забыть о себе, с таинственными артефактами случается. В отличие от некоторых своих коллег, Альфард отнюдь не был нелюдимым затворником, скорее наоборот. Однако его круг общения неумолимо сужался: один за другим оттуда исчезали волшебники, почитавшие за честь «принять Метку», как это у них называлось. Когда в числе убеждённых сторонников новой силы оказалось его семейство, Альфард не удивился. Всегда ожидал от них чего-то в этом духе. Скорее у него вызвал изумление мальчишка Вальбурги, Сириус, который, кажется, пытался противиться. Альфард решил, что парня надо поддерживать — а ну как выстоит, не сдастся? Сириус к дяде тянулся; ещё бы — его же из дому практически выгнали и вспоминали только чтобы поругать, значит, в самом деле стоящий тип! Наверное, Альфард в его возрасте считал бы так же. Собственно, из-за Сириуса всё и случилось. Он тогда опять вдрызг разругался с матерью, вламываться к Поттерам среди ночи ему, видите ли, было неловко, а к любимому дяде — в самый раз, что такого-то? Альфард привычно выпутал племянничка из ловчих сетей, установленных на камин для защиты от незваных гостей, взмахнул палочкой, раскладывая диван и стеля на него постель, и собирался уже пойти спать дальше, когда Сириус, плюхнувшийся на диван и расшнуровывавший ботинки, вдруг заёрзал и вытащил что-то из-под задницы. — Эй, Ал, это что такое, погляди? Альфард подошёл — и удивлённо заморгал. Сириус протягивал ему «ательный камень». Не то чтобы Альфард мог поклясться, что не притаскивал его домой, вовсе нет. Куда он только его не притаскивал, камень этот; даже в Хогвартс заявлялся с ним в кармане и по Запретному Лесу бродил. Мало ли, какие магические места на него могут повлиять. Но уж чего у Альфарда точно не имелось, так это привычки бросать неведомые артефакты посреди дома без упаковки и хоть какой-нибудь защиты. Одним словом, не могло быть никаких сомнений: это не Сириус нашёл потерянный раздолбаем-дядюшкой камень, это камень решил найтись именно сейчас и именно здесь. — Хм, — сказал Альфард, зевнул и почесал затылок. На самом деле сон слетел с него, как только он увидел артефакт в руках Сириуса, но мальчишке совершенно необязательно было об этом знать. — А по-твоему, любезный мой племянничек-шило-в-заднице, что это такое? Сириус с готовностью принялся рассматривать камень. Как и все подростки, он страшно любил загадки и мнил себя способным разгадать их все. — Ну, это камень, — уверенно начал он. — Наверняка артефакт какой-нибудь. Серый, с прожилками кроваво-красного цвета — работает на магии крови, что ли? Или, может, его кровью надо активировать? Или это не кровь, а типа огонь, лава на вулкане? Альфард улыбнулся. — Тебе надо идти в отдел Тайн работать, сыплешь идеями безо всякой системы, но обильно. Что-то может и подойти. — А если серьёзно, Ал, что это? — Завтра поговорим, я спать хочу. Ты на часы смотрел вообще, специалист по игре на родительских нервах уникальной квалификации? Мне на работу утром! Сириус даже немного смутился и послушно устроился спать. А Альфард взял «ательный камень», задумчиво повертел в руках и пошёл в «рабочую комнату», как он её называл. Там можно было применять всякую непроверенную магию, не слишком сильно опасаясь разнести половину квартала. Признаться, Альфард довольно давно не доставал «ательный камень». Но он готов был поклясться, что никаких красных прожилок на нём раньше не обнаруживал. Дети — а Сириус, как ни крути, ещё ребёнок, хоть и великовозрастный — больше, чем взрослые, подвержены влиянию мощных артефактов. Что камень хотел сказать Альфарду устами его племянника? Надо ли его слушать? Альфард недоверчиво рассматривал «ательный камень». Действительно, прожилки, как будто кто-то плеснул на него кровь, и она полилась по серой поверхности. Покачав головой, Альфард потянулся за иглой. — Ну, дорогой мой, и о чём же ты хочешь побеседовать? — пробормотал он и, уколов палец, капнул кровью на камень. Сначала ничего не произошло. А потом стены комнаты поползли в стороны и исчезли, растворились в тумане; теперь Альфард стоял на крыльце собственного дома, и никакого камня у него в руках не было, а была палочка, вскинутая в накрепко заученной позиции: для боевых заклятий. Вокруг мерцали тени, он на самом деле не видел их, но знал, что они здесь. Из его палочки вылетали заклинания, хотя он не выпускал их — хотя нет, выпускал; другой он. Их сейчас было здесь двое, в этом теле, и один не руководил действиями другого. Зелёная вспышка перед самым лицом — уклонился, авада рассыпалась искрами, ударившись в стену. Крик боли — попал. Знакомый крик, кажется, Руквуд. Хорошо, он давно хотел достать эту гадину. Хотя постойте, Руквуд же не участвует в боевых операциях. Этот хитрый лис сидит в норе, добывает сведения и заманивает в организацию тех, кто подоверчивее. Что он здесь делает? Или — что такого сделал Альфард, что за ним пришёл тот, кто обычно отсиживается в тени? Свист заклинаний; хлопки аппарации. Заклинания вылетают из его палочки непрерывно, одно за другим. — Да сколько можно, почему всегда мы? — раздражённый голос приглушён маской, но узнаваем. Родольфус. — Почему вы сами ни на что не спосо... Две зелёные вспышки. Входят в грудь жалящие искры, разливаются по телу одновременно жар и холод. Темнота. Тишина. Удар. Альфард охнул и согнулся пополам от боли. Его что-то — или кто-то? — выпнуло из... самого себя и вернуло в комнату, где он сидел за столом, сжимая в руках «ательный камень». — Эй, погоди! Ты мне ничего не объяснил! — возмутился Альфард. Камень не ответил. Поблёскивали красным прожилки — словно бы их покрыли свежей краской. — Так не пойдёт! Объяснись толком! — упрямо потребовал Альфард и капнул ещё крови. Может, можно как-то заказать то, что покажут? Вот, допустим, Руквуд. Он хочет узнать, почему... как... Доформулировать Альфард не успел. Напротив него, в кресле, материализовался Руквуд. — Ты просто врёшь, — очень спокойно сказал он, но Альфард слишком долго работал в отделе Тайн. Он достаточно хорошо знал Руквуда, одного из старожилов отдела, чтобы утверждать: он верит. Отчаянно верит в то, что ему сказал — или показал — Альфард Блэк. Верит, хотя ему этого очень не хочется. — Докажи, — сказал Руквуд. — Как я должен доказывать тебе действие артефакта? — губы Альфарда шевелились, но он не мог ими управлять. — Ты не хуже меня знаешь: такие вещи не обманывают. Они просто неспособны на это. Ложь — выдумка человека. Зеркальная поверхность не отражает ничего кроме правды, если её не заколдовать. Камень, брошенный вверх, всегда падает вниз. Вода течёт, огонь горит, магия циркулирует по телу волшебника и фокусируется в палочке. Всё, что существует в природе, работает строго по правилам. — И ты считаешь, что этот камень... — Разумеется, тоже работает по тем же правилам. Он отражает реальность, Август. Он не может отражать что-то ещё, потому что для него ничего кроме реальности не существует. — И что ты намерен делать дальше? — помолчав, осторожно спросил Руквуд. — Ничего, — пожал плечами Альфард. — Я показал тебе, чем это кончится для тебя. Если хочешь, могу показать, что ожидает других. Тоже ничего хорошего, если коротко. Вы разнесёте по кирпичику всю магическую Британию, а нашим детям потом её долго собирать — если кто-то из нас успеет завести детей, конечно. Ты уверен, что оно того стоит, Август? Руквуд ещё немного помолчал. — Но ведь будущее не статично, — наконец сказал он. — Наверняка есть возможность что-то исправить, если проследить... в деталях... — Ты правда думаешь, что я не пробовал? Низко же ты меня ценишь. Нет вариантов. Вообще. Никаких. Всегда только смерть, разрушение и в конце тупик. — Дай его мне, я посмотрю. Этого, конечно, следовало ожидать. Альфард усмехнулся. — Не дам, Август. Я понимаю, ты считаешь себя самым умным, а остальных — недоумками, которые, конечно, где-то да просчитались. Тебе, конечно, надо убедиться лично. Но я не хочу, чтобы, поняв, что вы обречены, ты начал искать способ забрать с собой побольше людей — или тот, кому ты служишь, отдал бы тебе такой приказ. Уходи, ты его не получишь, — взмах палочки, едва ощутимо нагревается в рукаве медная поверхность одного из артефактов, загадку которых Альфарду удалось разгадать — и вот уже в кресле нет никакого Руквуда: он, чертыхаясь, поднимается с пола в собственном доме. Альфард смотрит на камень, крепко зажатый в левой руке, встаёт и направляется к столу, видимо, чтобы положить его на место... И снова оказывается на стуле, с камнем в руке. В правой руке. Итак, всё ясно. Он попытался образумить Руквуда — а больше там некого. Не получилось. Что ж, запомнить: с Руквудом не говорить, бесполезно, только жизнь укорачивает. — Итак, дорогой мой камень, ты, значит, никакой не «ательный». Ты у нас предсказательный, значит, — сообщил Альфард, глядя на сыто блестящие прожилки на чуть потемневших серых боках артефакта. — Ну что ж, раз ты такая умничка и умеешь предсказывать по заказу, давай, может, ещё пообщаемся? Вот, например, про Сириуса мне расскажи, а? В этот раз не было никакого тумана, и стены не разъезжались: раздался резкий хлопок аппарации, и Альфард очутился на работе. Первое же, что он услышал, заставило его дёрнуться и крикнуть: «Нет!». Звук был и правда устрашающий: звенели, разбиваясь, пророчества. Кто-то свалил стеллаж, и стеклянные шары посыпались дождём. Снова беготня, крики, вспышки. Фиолетовые, красные, зелёные. Какие-то дети перекрикиваются друг с другом и бестолково носятся по отделу Тайн. Высокий тощий парень, на вид взрослый, прикрывает их беготню как может. Смех. Всё вокруг замирает — и снова смех. И снова. И ещё несколько раз, как будто Альфарду упорно показывают одно и то же место. Он наконец поворачивается. Встречается взглядом с Сириусом, который стоит, привалившись спиной к Арке, и довольно ловко сыплет заклятиями. В его глазах отражается смеющаяся Беллатрикс — и он сам смеётся ей: врёшь, не возьмёшь. Сириус вроде бы ещё молод, но невозможно стар. В волосах — седые пряди. Белла вроде бы ужасно стара, на лице морщины, руки сухие — но смех делает её почти совсем девочкой. Зелёная вспышка. Ещё одна. Несколько красных. Довольное выражение на лице Сириуса сменяется удивлённым; да, парень, здесь убивают, представляешь? Его губы шевелятся, когда он медленно-медленно падает за завесу Арки, но слов не разобрать. С упорством маньяка Альфард поит камень кровью снова и снова, смотрит на смерть племянника опять и опять, чтобы в конце концов разобрать: «Что, так быстро?». После чего наконец убирает камень и ложится спать. Жизнь изменилась безвозвратно; теперь ничто не могло сделать её прежней. Альфарду и впрямь несказанно повезло, как не везло ещё никому другому: он знал правду. Он один во всём мире точно знал, что произойдёт; если бы ему вздумалось делать ставки, он бы озолотился. Конечно, он не поверил артефакту сразу и безоговорочно, сначала умный Альфард всё проверил: посмотрел, что, с точки зрения «ательного камня», случится завтра, послезавтра, через три дня; а если он не станет готовить завтрак? А если и вовсе велит Сириусу сообразить что-нибудь поесть? Камень понимал, что будущее не статично, и послушно отображал самые разные варианты реальности. Допустим, Альфарда завтра убьют, что тогда? Допустим, Вальбурга сегодня внезапно забеременела третьим ребёнком, это что-то изменит? Допустим, Дамблдор... Посмотрев однажды в окно, Альфард с удивлением обнаружил снег. Как так, неужели столько времени прошло? — Сириус, какое число сегодня? — спросил он. Племянник внезапно просиял. — Вау, ты заговорил! Целых четыре слова! Двадцатое декабря, а что? — Погоди, а раньше я что, молчал всё время? — Да нет, не то чтобы, — Сириус пожал плечами. Альфард смотрел на его мальчишеское лицо, на котором шевелились губы, и не мог отделаться... Нет, мог. Он замотал головой, прогоняя мерзкое видение. — Просто я никак не мог добиться от тебя ничего большего, чем «Да», «Нет», «Занят» и «Еда там». Что-то на работе серьёзное? — Ага, на работе, — рассеянно отозвался Альфард. — Крепкий орешек попался, так просто не разгрызть. Ты домой-то возвращался или так у меня и живёшь? Я не против, если что, просто спросил. — Возвращался, четыре раза, — Сириус ухмыльнулся. — Как там этот твой маггловский писатель говорил: «Я бросал курить раз двести»? — Я понимаю, — Альфард кивнул, — Вальбурга невыносима практически так же, как ты. Эй, чего ты ржёшь? Я тебе сочувствую! — О, да, я не сомневаюсь! Просто ты делаешь это так... по-блэковски. — Ну, я же всё-таки Блэк, хотя семейное древо теперь и считает иначе. — Я уверен, оно не считает иначе, — вдруг посерьёзнел Сириус. — Знаешь, мне кажется, все выжженные выжжены только снаружи, ну, то есть, понимаешь, где-то там, внутри, мы все есть. Просто нам ту сторону не показывают. — Понимаю. Я, знаешь ли, немного разбираюсь в том, как работают артефакты. Ты прав, скорее всего. Но мы ведь никогда не узнаем об этом, так какая разница. Глядя в окно, на падающие снежинки, Альфард пообещал себе не злоупотреблять общением с предсказательным камнем. Но всё-таки вечером угостил его кровью и со смесью страдания и мазохистического удовольствия смотрел, как горит, скукоживаясь, семейное древо после гибели последнего из Блэков. Грел руки об этот огонь, жаркий, как Адское пламя, слушал, как стонет стена, на которой обгорает древний артефакт, и смотрел, жадно смотрел, как на миг из-под выжженных точек проступают лица, на самом деле никогда не исчезавшие — чтобы немедленно сгореть на поминках рода. Утром он пообещал себе не обращаться к камню больше раза в день. Обещание продержалось неделю. В конце концов, он был занят важным делом: искал, как можно спасти магическую Британию от тёмного лорда. Разве не обязан любой человек, в руках которого есть то, что может дать ответ, тратить на его поиски каждую секунду своей жизни? Придумав себе оправдание, Альфард успокоился и перестал обращать внимание, с какой скоростью и в какую сторону движется время вокруг. Постепенно картина стала вырисовываться. Альфард с изумлением понял, что большинство волшебников, ввязавшихся в авантюру с «Вальпургиевыми рыцарями», сделали это практически вслепую, поверив своему предводителю и даже не попытавшись разобраться, что же он им предлагает и как планирует это реализовывать. А предводителя, похоже, интересовала лишь одна цель — бессмертие. Чтобы достичь её, ему была нужна тёмная магия, много тёмной магии. Вот и весь расклад: он использует своих преданных слуг, чтобы получить побольше знаний и умений, натренироваться в темнейших искусствах, а потом... А какая разница, что будет с ними потом? Какая разница, что будет со всем миром, если мальчик Том обретёт бессмертие? Альфард ломал голову, что же сделать, за какую нитку дёрнуть, чтобы размотать этот адский клубок. С кем поговорить, кого к чему подтолкнуть? Он загадывал камню один вариант за другим: а что, если рассказать правду кому-то из них, не умному, а импульсивному, опираясь не на разум, а на веру? А что, если принести камень Дамблдору? А что, если с самим Томом поговорить? Со временем Альфард стал путаться, где реальность, а где его разговоры с камнем. Кажется, некоторые варианты развития событий были не его вопросами артефакту, а настоящими поступками, которые совершил настоящий он. Кажется, он действительно кому-то рассказал про камень. Осознание этого наконец отрезвило. Альфард посмотрел на себя в зеркало — оно присвистнуло и проворчало: «Хоть побрейся, что ли, от Аберфорта тебя не отличить». Сейчас Альфард Блэк удивительно напоминал себе одного из тех одержимых артефактами, про которых им рассказывали. Да что там; он и был одним из них. — С этим надо завязывать, парень, — сказал он своему отражению в зеркале. — Бери камень и иди к Дамблдору, пусть он разбирается. Ты своё уже отвоевал, за тобой вот-вот придут те, кому ты в помрачении рассудка всё рассказал. Помнишь? На крыльце дома, от первой авады уклониться... Эту сцену он просмотрел уже раз двадцать. Что ни делай, как ни крути, но чем дальше, тем вернее становился для него такой исход. Он что-то сделал не так, где-то свернул не туда — а может, у него изначально не было иной судьбы. Будущее не статично, но есть вещи, которые должны произойти в любом раскладе. Как, например, должен родиться мальчик, от которого через год с небольшим после рождения отрикошетит авада. Есть варианты, в какой семье он родится, как его будут звать, какие у него будут глаза и не будет ли он случайно девочкой — но появление такого ребёнка неизбежно. И именно он убьёт Волдеморта. — Эй, парень, постой, — сказал Альфард своему отражению, у которого левая щека была уже побрита, а правая пока только намылена, — но если он всё равно родится, чего ты мучаешься? Ну хорошо, совсем убрать этого тронувшегося умом любителя вечной жизни не получится, но его же победят и без тебя, понимаешь ты, дубина стоеросовая? «Победят ли?» — спросило отражение. Скорее всего, это были глюки. Но Альфард поспешно добрился и побежал к камню — задавать ещё один вопрос, на этот раз последний, честно-честно! Точно ли его победят? Нет ли вариантов, при которых победит он? Камень послушно ответил, как всегда. Кажется, общение доставляло ему удовольствие. Альфард увидел себя — точнее, своё тело на крыльце дома. Через него аккуратно переступили чёрные лакированные туфли. Камень повёл его в дом и показал, как его убийцы внимательно осматривают его рабочий стол и, конечно, сразу же находят его, ведь Альфард, несомненно, возился с ним, когда они пришли. Они забирают камень и уходят, аккуратно прикрыв за собой дверь. Постепенно прогорают дрова в камине, он гаснет и медленно остывает. А потом убийств становится больше. «Вальпургиевы рыцари» и, что хуже, их предводитель теперь знают поимённо всех, кто им противостоит, и поминутно — что они делают и где бывают. Они уничтожают людей Дамблдора за шаг до того, как те успевают что-нибудь сделать; они всегда приходят вовремя. И примерно раз в год где-то от авады умирает беременная женщина. Избранный отчаянно пытается родиться, но дети пока ещё должны вырасти в утробе матери, и камень знает об этом. А раз знает камень — знают и они. Избранный умирает, не успев превратиться в человека, снова и снова, опять и опять... Так проходят годы. Десятилетия. Может, и столетия, Альфард не выдержал и не стал смотреть дальше. — Ты же всё понимаешь, правда? — сказал он камню. Тот подмигнул ему лоснящимся кровавым потёком. — Ответь мне тогда на один вопрос, ладно? Как тебя уничтожить, дружок? Когда за Альфардом пришли, он встретил незваных гостей на крыльце своего дома. Настроение у него было прекрасным, ведь в его рабочей комнате, в наглухо запаянном металлическом кубе, медленно гасло Адское пламя, не оставившее от предсказательного камня даже пыли. Ему опять повезло. Он успел. — Ну, здравствуйте, неудачники, — весело сказал Альфард. — Я давал вам шанс — вы отказались. Давайте, топайте в Азкабан по натоптанной дорожке, — и уклонился от первой авады.