Черная кофта

В щель неплотно сдвинутых седзи проникало пение птиц и далекий городской шум. Ханамия потянулся, не открывая глаз, перекатился на бок, врезался лбом в твердое плечо Киеши. Он все никак не мог привыкнуть к совместному сну: во-первых, не так часто это происходило, во-вторых, приспособься еще к этому гигантскому телу рядом. Ханамия хмыкнул, приподнялся на локте. Киеши спал, забросив руку за голову, взлохмаченный, с приоткрытым ртом — дурак дураком. Из-за жары он почти не был укрыт, только набросил угол простыни на бедра, стесняясь неизвестно чего, и Ханамии на обозрение досталось почти все это большое, сильное и, что уж лгать себе, красивое тело. Вокруг левого соска виднелся отчетливый след зубов. Улыбнувшись, Ханамия обвел его пальцем. Киеши не проснулся. Он напрашивался, чтобы Ханамия оставил точно такой же след с правой стороны. Тут-то проснется, никуда не денется. Но уже наклонившись и почти коснувшись губами груди Киеши, Ханамия сообразил, что не слышал будильника. Он резко выпрямился, зашарил по постели, сунул руку под подушку, потом под футон. Телефона не было. Тихо ругнувшись, Ханамия огляделся, нашел взглядом свои джинсы — они валялись у противоположной стены — и на четвереньках подполз к ним. — Макото… Ханамия перевернул джинсы, тряхнул — телефон вывалился на татами. Экран был черен и ни на что не реагировал. — Макото, — снова позвал Киеши, голос его звучал расслабленно и сонно. — Ты чего? Ханамия обернулся. Киеши успел перекатиться на живот и теперь смотрел на него одним глазом. Кажется, даже улыбался. Немедленно захотелось запустить в голову Киеши телефоном — и одновременно усесться верхом, укусить, может быть, за плечо, поцеловать в шею… — Мобильник сел, — сказал Ханамия. Он не стал добавлять — из-за тебя, это было бы глупо, хотя и правдиво. Телефон начал разряжаться еще в школе, и Ханамия собирался прийти домой и поставить его на зарядку, но внезапно появился Киеши, который вообще-то должен был быть в летнем лагере со своей дурацкой командочкой. — Так я же менеджер теперь, — проговорил он, улыбаясь, когда Ханамия посмотрел на него, вскинув бровь. — Они могут и без меня обойтись сутки. Я соскучился, Макото. Ханамия и сам соскучился, иначе бы не допустил нарушения своих планов. Сегодня с утра команда Кирисаки Дайичи тоже отправлялась в летний лагерь, и Ханамия собирался с пользой провести вечер перед отъездом. А оказался в доме Киеши Теппея, где тот вообще-то не один жил, в его спальне, в его руках. Они начали раздеваться, едва оказались в комнате, и последней связной мыслью Ханамии было: «Интересно, а что Киеши скажет своим старикам о том, кто я такой?» Где уж тут было вспомнить о телефоне. — Зарядка… — пробормотал Киеши, обводя комнату рукой, — где-то тут. А сколько времени? Ханамии захотелось его пнуть. — Вопрос века. Сам пытаюсь узнать. Киеши приподнял голову, посмотрел на него без улыбки. — Ты сердишься, — констатировал он и сел. Простыня сползла на бедра жгутом, не скрывая практически ничего, и Ханамия понял, что залипает. — Где-нибудь в моих вещах, в карманах посмотри, там должен быть мой. Отвернувшись, Ханамия полез по карманам. Вещи Киеши пахли им, все вокруг им пахло. Ханамия в первый раз был в его доме — он чувствовал себя беспомощным на чужой территории, будто почву из-под ног выбили. Он даже не знал, что сказать. Это злило. Но еще больше злило то умиротворение, которое он испытывал сейчас, в этом доме, рядом с Киеши. Его планы порушены, он остался без связи, почему он до сих пор не наговорил Киеши гадостей или не ударил? Не хотел. За спиной скрипнул под тяжестью Киеши пол, потом горячая рука легла Ханамии на поясницу, прошлась по спине до шеи. — Помочь? — тепло выдохнул Киеши ему в ухо. Ханамия повернул голову. Он уже нашарил телефон — тот лежал в заднем кармане шорт, в которых Киеши был вчера, — и собирался сказать об этом, но вдруг оказалось, что их губы совсем рядом. От Киеши пахло — им самим, теплом постели, отголосками секса, немного Ханамией. Он неосторожно вдохнул, втянул носом аромат, и тот повел его вперед, как поводок. Они поцеловались. Нежно, влажно, лениво, как будто оба еще не до конца проснулись. Киеши слегка улыбался в поцелуй, его ладонь скользила по спине Ханамии — вверх-вниз, вверх-вниз. Ханамия сжимал в одной руке свой телефон, бесполезный и ненужный, а второй незаметно даже от самого себя вытаскивал из кармана шорт мобильник Киеши. Киеши тем временем упал на спину, утягивая его за собой, а когда поцелуй закончился и Ханамия выпрямился, усаживаясь на его бедрах поудобнее, улыбнулся. — Доброе утро, Макото. — Может быть,— ответил Ханамия и посмотрел на телефон. Двенадцать минут десятого. От удара под дых — совсем не сильного, надо сказать, Ханамия умел бить куда злее и больнее — Киеши согнулся пополам, завалившись на бок. — М-Макото!.. — Ты заслужил! — бросил Ханамия, одеваясь со всей скоростью, на какую только был способен. — Автобус уезжает в восемь, Киеши, и я тебе говорил об этом! Уедут без меня — я добираюсь как могу. Как ты думаешь, счастлив ли я от этого? А если они меня ждут — то это простой автобуса и деньги клуба! Я даже позвонить не могу! — Позвони с моего, — предложил Киеши. Ханамия закатил глаза. — Может, мне тебя еще с мамой познакомить? — Я не против, — улыбнулся Киеши. — Зато я против! — Подожди. Ханамия остановился в проеме, оглянулся на Киеши. Тот поднялся на ноги и начал натягивать шорты. — Я провожу тебя. Дед и бабка были на кухне — проходя мимо, Ханамия услышал телевизор и шум воды. Киеши заглянул к ним, что-то сказал — Ханамия не разобрал, что именно, он уже вышел в прихожую. Сдернул с вешалки свою черную кофту, отчетливо выделяющуюся на фоне толстовок и курток всех оттенков розового, а также нескольких хаори, присел, чтобы обуться. Когда он выпрямился, Киеши уже стоял рядом. Не говоря ни слова, он обнял Ханамию за талию и потянул к себе. Ханамия вздрогнул, напрягся было — почему-то это оказалось очень неожиданно, — но Киеши словно не заметил: так и держал его в объятиях, будто это было самое естественное, что только можно было себе представить. — Когда ты вернешься? — Через две недели. Киеши уткнулся носом ему в шею, глубоко вздохнул. — Мы тоже уже вернемся. Ты позвонишь мне? — Если заряжу телефон. Киеши коротко рассмеялся и отпустил его. — Я буду скучать, Макото. У Ханамии на языке вертелось множество ответов. «А я нет». «Умные люди никогда не скучают». «Займись чем-нибудь веселым». «Я тоже». — Я позвоню, — ответил он. А потом обнял Киеши за шею, притянул ближе и поцеловал. Сорок минут спустя Ханамия подходил к воротам Кирисаки Дайичи. На прощание Киеши одарил его засосом на шее сбоку, и кофту снять Ханамия не мог — под ней у него была только майка, которая вообще ничего не скрывала. Было невыносимо жарко, Ханамия ненавидел мир вообще и Киеши в частности и очень рассчитывал на автобус и кондиционер. Автобуса у ворот не оказалось. Ханамия, впрочем, не успел ни разозлиться, ни начать думать, что делать дальше: со скамейки у ворот поднялся Сето. — Я собрал твои вещи, — он кивнул на сумку, стоящую под скамейкой, и демонстративно зевнул. — Зарядка тоже там. Фурухаши отослал автобус и заказал новый. Будет через десять минут. Хара и Ямазаки в зале гоняют второй состав, но я им уже написал. Хорошо выглядишь. Черное тебе идет. — Ты заболел? — участливо осведомился Ханамия. — Или издеваешься? Сето посмотрел на него ничего не выражающим взглядом — у Фурухаши научился, не иначе, — и ничего не ответил. Через десять минут все были в сборе: Фурухаши, Ямазаки, Хара, второй состав и автобус. Вели себя все, надо сказать, довольно странно: Фурухаши окинул Ханамию долгим взглядом, Ямазаки переменился в лице и ткнул Хару локтем в бок, из-за чего — скорее всего, из-за этого — Хара подавился жвачкой; а второй состав почему-то попытался спрятаться за спиной у Мацумото, что им предсказуемо не удалось. В автобусе Ханамия повернулся к Сето, сидевшему через проход, чтобы спросить, что за ерунда происходит, но в этот момент из задних рядов раздался громкий голос Ямазаки: — А кто будет разговаривать нетолерантные разговоры, будет бит в зубы, понятно? Пидо… в смысле, гоми… в смысле, геев тоже надо уважать, понятно? Послышался тихий голос Фурухаши, что-то внушающий. Ханамия посмотрел на Сето, изумленно вскинув бровь. — Это что? — Беседы о гомосексуальности и ее месте в обществе, — спокойно отозвался Сето. — Видимо, кто-то с Ямазаки не согласен. И совершенно напрасно. — Напрасно? — переспросил Ханамия, внимательно его разглядывая. — То есть, ты считаешь, правда на стороне Ямазаки? — Я считаю, сила на стороне Ямазаки, — ответил Сето. — А раз на его стороне сила, то он может донести до несогласных свою правду. — Сила очень важна! — подхватил вдруг Хара, хотя Ханамия считал, что тот в наушниках и ничего не слышит. — Например, в баскетболе. Только физически сильный игрок может быть тяжелым форвардом. Или центровым. Да, Сето? Ханамия потряс головой. Логика разговора начала от него ускользать. — Вы это к чему? — Особенно центровым, — Сето с важностью кивнул. — Противостояние под кольцом отнимает много сил. — Я видел одного центрового во время игры, — прозвучал над головой тихий голос Фурухаши — он стоял в проходе чуть позади кресла Ханамии, — который сдерживал одновременно двух игроков противника. Это ведь очень сложно, да, Сето? — Очень, — серьезно согласился Сето. Ханамия переводил взгляд с одного на другого — чем дальше, тем сильнее ему казалось, что перед ним разыгрывается какой-то спектакль, где все участники знают свои реплики, а ему мало того что слова неизвестны, так еще и программку не выдали. — Кто же это был? — Фурухаши поднял глаза к потолку, постукивая себя пальцем по нижней губе, и Ханамия понял, что сейчас произойдет, еще до того, как за спиной Фурухаши возник, горя глазами, Ямазаки и провозгласил: — Киеши Теппей! — Отличный центровой, — удовлетворенно проговорил Сето. — Просто прекрасный! — подхватил Хара. — Лучше тебя, не в обиду. Сето кивнул с видом человека, целиком и полностью осознающего и признающего свою несостоятельность, а Ямазаки сказал решительно: — Лучше Мурасакибары! И все четверо уставились на Ханамию. Он в ответ уставился на них. Прищурился. Команда смотрела на него внимательно и будто бы выжидающе. И совершенно по наитию Ханамия опустил взгляд. Вниз, на складки черной кофты, в которую был одет. Складки. Слишком много складок. Ханамия перевел взгляд на собственную руку. Короткий рукав прикрывал ее до середины плеча. Ханамия одевался в такой спешке, что совершенно не обратил на это внимания, а потом и думать забыл. Только теперь он сообразил, что у этой кофты вообще нет никаких рукавов — вернее, не было бы, будь она надета на кого-то выше и мощнее, чем сам Ханамия. Проще говоря, это была не его кофта. Ханамия закрыл глаза, резко выдохнул и снова открыл. — Киеши Теппей — пафосный придурок. И вы тоже. Мне нужен работающий мобильник, сию секунду! Когда через двадцать минут он включил телефон, там было три сообщения. «Ты забыл у меня свою кофту». «Она пахнет тобой». «Макото, я скучаю». С минуту, не меньше, Ханамия смотрел на эти сообщения, невесомо водя пальцем по клавиатуре. Потом хмыкнул и набрал ответ: «Надеюсь, ты не лежишь с ней в обнимку». Сообщение ушло. Все угомонились. Он сидел, прикрыв глаза, телефон лежал рядом, и Ханамия касался экрана кончиками пальцев. Потом он сдался. Повернул голову и уткнулся носом себе в плечо. Издалека, почти неощутимо, но все же — кофта пахла Киеши Теппеем.