Wanted!: God - Dead or Alive

- Ты отвратителен, - говорит Бёнюн честно, и это – единственный вывод, который он делает из полуторачасового хождения по магазинам с Сонмином. Погода на редкость хороша, яркое августовское солнце разливает по улицам полуденную сонную муть, и Сонмин думает, что ему вдруг срочно нужны новые солнечные очки. Люди прячутся по домам, спасаясь от жары под шумными кондиционерами, и им с Бёнюном нечего бояться быть замеченными в местах большого скопления народа и попасть на внеплановую раздачу автографов; подобное всегда превращается в этакие шпионские миссии, когда они скрывают лица – финалисты пятого сезона, как-никак – и перекидываются короткими замечаниями в стиле «девчонка на три часа подозрительно пялится, кажется, узнала» или «разделимся и встречаемся на перекрестке хончандон и…» - «я понял». У Сонмина настроение близится к отметке «сто из ста», а Бёнюн как бесплатное приложение к нему по дороге к торговому центру, потому что молчит угрюмо и думает непременно высокие думы, когда старший начинает восхищаться собой так неприкрыто. У него после нескольких коридоров магазинов под высокими потолками новые очки в массивной оранжевой оправе, а плюсом к тому - удобный рюкзак из плотной джинсы и чехол для айфона с какой-то ужасающе банальной надписью, Бёнюн особо не вчитывался - зато Сонмин сияет как начищенная до блеска монета в 500 вон. Он долго, почти как девчонка, крутится у огромного зеркала в levy's и разглядывает себя со всех сторон - свою невъебенно дурацкую распушившуюся прическу, висящие на бедрах широкие штаны и прочие составляющие образа, которым он так гордится - Бёнюн напомнил бы старшему, что для всего этого ему не хватает нормального мужского роста, встав позади него, но ему не хочется лишний раз напрягаться. Сонмина сложно по-настоящему сильно задеть, но Бёнюн и не преследует подобной цели. Он только выплевывает "Ты отвратителен" и почти не заморачивается тем, чтобы следить за реакцией. - Я прекрасен, - Сонмин оборачивается вокруг своей оси и стопорит плотоядный взгляд на кожаном ремне под стеклом на витрине, который к черту ему не сдался, но выглядит так понтово, что не захотеть его было бы попросту глупо. Он мотает головой и досадливо закусывает губу – не стоило просаживать последние деньги с карточки на чехол, зато теперь можно сделать пафосную селочку без всяких оправданий. Инстаграмм Бёнюна мгновенно пиликает отметкой, которую Сонмин из вредности ставит на его не в момент попавшую в кадр руку. А потом греется в лучах славы и моментально посыпавшихся градом лайков. - Так наслаждаться собой - ненормально, - замечает Бёнюн почти без эмоций. У него чувство, что он стал свидетелем чего-то слишком личного и оттого грязного - не предназначенного для чужих глаз (не то чтобы он рвался видеть подобное, хотя Сонмин никогда не скрывал самовлюбленности, которая всегда давала плюсом бонусные очки к уверенности и владению ситуацией). Сонмин парирует словами из чужого трека: - B E W H Y, слышал, он нынче тренд? Всё внимание, интерес, почёт и деньги собираю я. - Ты передёргиваешь, - морщится Бёнюн. - А ты лицемеришь. От того, как легко Сонмин всегда размазывает по стенке его ответы, Бёнюн постоянно чувствует себя проигравшим, несмотря на разницу в возрасте, росте, наличии автомобиля и количестве нулей в конце числа на банковском счёте. *** - Хочешь почитать? – предлагает Сонмин с коварной ухмылкой, которая никогда не сулит ничего хорошего. Он весь состоит из чувства собственного достоинства, но желание играть и выигрывать в нём сильнее, а уж когда речь идёт о том, чтобы подгадить ближнему своему – Сонмин без преувеличения сказал бы, что в justmusic он в этом лучший. (За исключением, может быть, Дэуна, хотя тут ещё можно поспорить.) - Что это? – Бёнюн не оборачивается даже, безошибочно определяя паршивость намерений Сонмина по тону его голоса – преимущество многолетней дружбы, которое и преимуществом-то назвать сложно. - Записки любовника Мерлин Монро, - отвечает старший ровным голосом; Бёнюн оборачивается, чтобы увидеть издевательскую рожу, но натыкается на серьёзный взгляд. Сонмин старается держаться, но его выдают подрагивающие уголки губ и пальцы свободной руки, нервно чешущие бедро сквозь джинсы в очевидном нетерпении подложить Бёнюну свинью. Офис пустует; Шиён закономерно слился к Хончолю, хотя кондиционер у него давно не работал – Сонмин отпустил по этому поводу одну из самых пошлых шуточек, за которую получил подзатыльник от удаляющегося в родные дали Донёля; Ночан впал в летнюю спячку по поводу невыносимой жары – он не вставал с дивана уже 16 часов и, кажется, не собирался вставать и дальше. Временно исполняющий обязанности директора Дэун крутился неподалёку: постил дурацкие фотки, искал на просторах ибэй ещё один дешевый вентилятор в свой офис и тщательно играл в иллюзию активной деятельности. - Окей, - соглашается Бёнюн, - давай. Он бы не поддался так легко, но жара напрочь лишает его сил к сопротивлению. Однако та же жара не может заставить его не разозлиться мгновенно, как только взгляд цепляется за красноречивое «Сатанинская библия» на экране планшета. - Ты издеваешься? - Бенюна, вот серьезно, поражает ослиная упертость старшего в вопросах, которые для него самого решены уже очень давно и навсегда. - Ты только догадался? - спрашивает Сонмин с таким видом, что упрекнуть его во лжи решительно невозможно. - Кстати, - говорит он, - я тут глянул предисловие - автор действительно занимался сексом с Мерлин Монро. Бёнюн шумно выдыхает и трет пальцами переносицу, пытаясь сосредоточиться на тексте, который вот уже полчаса подряд пытается закончить более или менее адекватно. Экран монитора мерцает, и у Бёнюна болят глаза, ему хочется, чтобы его оставили в покое, но Сонмина вокруг и в его жизни слишком много, настолько много, что ему нужно Большое Тихоокеанское мусорное пятно, "мусороворот" - младший сродни яме для отходов сонминовой активной жизне- и подъебодеятельности. - Я тебе зачитаю, - старший устраивается на широком диване позади Бёнюна и чересчур тщательно взбивает себе подушку. Положительного ответа он, ясное дело, не ждёт. - Вот, послушай. Сонмин постукивает ногтем по экрану планшета, пролистывая не интересные, по его мнению, моменты и, наконец, восклицает: - Вот! Посмотрим, насколько непоколебима твоя вера?.. – он говорит это так, будто на самом деле, на полном серьезе раздумывает над этим, хотя, они оба знают, - перестал несколько лет назад; и Бёнюну стоит обернуться и высказать Сонмину всё, что он о нём думает, но. - «Ни одно вероучение не должно приниматься на основании его «божественной» природы. Религии должны быть подвергнуты сомнению!» - декламирует тот преувеличенно напыщенно и наставляет на младшего указующий перст. – Слышишь? А в этом что-то есть… Бёнюн пробует отключиться, как когда-то на уроках отключался от монотонной болтовни преподавателей, когда писал свои первые тексты на последних партах аудиторий, но Сонмин крепко ухватился за свою бредовую идею и остаться в стороне невозможно - если не слушать его, положение станет хуже. Старший заливает о том, что человек сам себе творец, о том, насколько глупы придуманные заповеди, и о том, что "когда закончится эта жара?", а еще - про Бога, которого не существует. - Я не должен это слушать, - вздыхает, наконец, Бёнюн. Все намного сложнее, чем он говорит, потому что дело не в неправильной информации, а в ее восприятии, но закапываться в это сейчас ему мешают кипящие мозги. Старший моментально тычет пальцем в экран: - «Ни перед одним из твоих печальных идолов я не склоняюсь в смирении и, тот, кто изрек "ты должен", есть мой смертный враг!» - веско замечает Сонмин цитатой. - Мне нравится эта хрень!.. - Что за хрень? - возникает в дверях Дэун с его блестяще наточенным на всякую интересную херовину нюхом. Вместо ответа Сонмин машет планшетом и поясняет: - Пытаюсь обратить нашего святошу в сатанинскую веру, присоединяйся, это весело. Дэун стреляет глазами в подозрительно затихшего Бёнюна и, потирая ладошки, садится рядом с Сонмином. Некоторое время до младшего доносятся только довольные перешептывания, восхищенные возгласы, удивленные восклицания и, почему-то, растянутое "Васко-хён, не ожидал!". Последнее повергает его в глубочайший шок, и текст на экране совершенно затирается, мысли улетают в голубые небеса. Дэун громко кричит: "Это прям про меня!", а Сонмин кивает активно, Бёнюну хочется уйти, но не хочется; и он не принципиальная стерва, неа, нет. Дэун трётся рядом еще некоторое время, потом сваливает в закат, напевая себе под нос "believe - forever forever - me - forever forever", а Сонмин остается, упрямая тварь, и назидательно воздевает палец в потолок: - "Любите друг друга", — сказано в высшем законе, но что за смысл вложен в эти слова? На каком рациональном основании покоится этот стих любви? Почему я не должен ненавидеть врагов моих; ведь если я «возлюблю» их, не отдаст ли это меня в их власть?" Бёнюн закрывает глаза и думает, что ответить на провокацию вовсе не стыдно, правда, не стыдно, особенно если возлюбить Сонмина у него не получается, ну вот совсем. Бёнюн знает, за что можно любить его самого, хотя и не понимает этого: чистая читка, безукоризненный образ, отсутствие скандалов. К Сонмину это не относится, но они ведь друзья, а друзья любят не за что-то, а вопреки чему. Бёнюн хочет выбросить Сонмина в окно. Ну, по-дружески. - "Ненавидь врагов своих всем сердцем, и, если кто-то дал тебе пощечину по одной щеке, СОКРУШИ обидчика своего в ЕГО другую щеку!" - Сонмин не знает правильного времени, чтобы остановиться, и происходящее захватывает его крепко-накрепко. Похоже, написанное действительно трогает его за живое, Бёнюну не смешно. - То, что ты сейчас делаешь, считается за пощечину? - Бёнюн поднимается на ноги. Старший не проявляет ни грамма интереса к его передвижениям и встречает своим его взгляд только когда Бенюн уже нависает над ним статуей отмщения. - Считается, - уверенно говорит Сонмин, проникновенно заглядывая ему в глаза. - Определенно. Врежь мне, чтоб я не зарывался. Он встает напротив и с запредельным пафосом поднимает в вытянутой руке планшет. - "Удар за удар, ярость за ярость, смерть за смерть — и все это с извлечением обильной выгоды! Глаз за глаз, зуб за зуб четырехкратно и стократно!" - Бёнюн сглатывает кислую слюну и смежает на мгновение веки. - "Стань Ужасом для противника своего и, идя путем своим, он обретет достаточно опыта, над коим следует поразмыслить. Этим заставишь ты уважать себя во всех проявлениях жизни и дух твой, — бессмертный дух твой будет жить не в неосязаемом раю, а в мозгах и сухожилиях тех, чьего уважения ты добился!" - Сонмин так распаляется к концу речи, что его и так неслабый голос звенит в пустых бутылках из-под пива, которые Дэун расставляет за процессором ровными рядочками, и в ушах у Бёнюна. Младший не сразу замечает, как непроизвольно - инстинктивно, наверное - сжимаются кулаки, а, когда замечает, тут же улыбается широко-широко, а потом начинает смеяться. Даже не смеяться, что там говорить, - он начинает хохотать как ненормальный, растирая ноющие щеки. - Ну ты и придурок, cjamm!.. - выдавливает он из себя, уже почти икая от смеха, и сразу же взрывается еще одним громогласным залпом хохота, увидев обиженное лицо Сонмина. - Тако-о-й придурок!.. Сонмин несильно толкает его в плечо и задирает нос (Бёнюн замечал - старший всегда делает так, когда ему кажется, что пора состроить из себя взрослого). - Пойдем есть мороженое? - предлагает Бёнюн непосредственно, отсмеявшись. - Эта жара меня скоро доконает, а ты, кажется, не против ей помочь. Сонмин зеркалит улыбку и выдыхает картинно: - Ты совершенно неисправим! Но ничего, мы еще наставим тебя на путь истинный. Бёнюн легко соглашается, пожав плечами: - Верю, - так что у старшего не остается никаких слов ответить. Бёнюн думает, что порой ложь во спасение - это не так уж и плохо. (Сонминовского энтузиазма хватает на пару часов, после чего сатанинская библия оказывается с позором удалена.) *** Крики фанатов закладывают уши, даже когда на время чужого трека Бёнюн уходит за сцену и скрывается в путанных переходах полутемных коридоров. Сердце отстукивает ночанов бит где-то под кадыком, а воротник жмёт, мешая дышать, и пальцы подрагивают в такт звучанию его имени. Нестройный поначалу хор голосов зовёт его обратно, сливаясь вдруг в неправильное подобие хоралов: "Bewhy, Bewhy, Bewhy, BEWHY!" Be-Why. Why? Бёнюн прислоняется спиной во влажной от пота футболке к холодной стене. Сонмин появляется рядом словно по волшебству, которого Бёнюн не просил - он будто из-под земли вырастает и с протяжным хриплым вздохом впечатывается в стену рядом, касаясь обжигающе горячим плечом руки младшего. Тот всегда так рьяно защищает свое персональное пространство, не пуская туда посторонних ни при каких условиях, но что делать, если Сонмин ему - давно уже сильно больше, чем посторонний. Бёнюн ведет рукой, назло себе теснее соприкасаясь кожей. (Он не объяснит себе, зачем делает это, даже если небо начнет падать на землю.) Сонмин выглядит как наркоман сейчас, и тормоза у него закономерно отказывают: сложно пропустить этот факт мимо внимания, но у Бёнюна получается. Бёнюн не в тему замечает, что имя cjamm фанаты кричали на одну сотую долю децибела тише. - Смотри, ты новый мессия, - Сонмин хватает его за шею, через секунду оказывается напротив и подносит свободную руку к уху, прислушиваясь. - Bewhy, Bewhy, Bewhy, - проговаривает он шепотом в такт крикам, но для младшего этот шепот звучит громче сшедшей с ума толпы под сценой. И это на самом деле единственное, что Бёнюн может сказать о девчонках в тонюсеньких топиках, беснующихся, как штормовое море, из-за его читки и пресловутого невсамделишного божественного сияния, присобаченного мнетом к его образу. - Они сходят с ума, - тихо говорит он. Это странно и сложно - описать, насколько сильно он не может этого понять. Насколько он вообще далек от того, чтобы понимать такое. Не создай себе кумира, детка. Бёнюну стыдно - он поздно спохватился. Он ощущает себя в чем-то виноватым, но не может понять, в чем. - Ну и как? – Сонмину явно плевать на моральные метания младшего. Он ухмыляется совершенно отвратительно - ему бы только задеть побольнее, подковырнуть там, где нельзя, сделать хуже - весь наполненный адреналином, пот блестит на коже, руки-ноги дергаются, как у мёртвой лягушки, поджаренной током, на столе студента-медика. - Чувствуешь себя богом? Бёнюн давится вдохом. Бёнюн - всегда такой спокойный, рассудительный, до тошноты правильный Бёнюн - сжимает зубы до скрипа и старается ударить Сонмина прежде, чем предательское подсознание ответит на заданный вопрос "да". Конечно, он не успевает. Сонмин хватается за пострадавшее лицо и отшатывается с коротким запоздалым "ауч", которым непонятно кого пытается обмануть - если бы Бёнюн не слышал, как Сонмин взвыл секунду назад, когда кулак младшего впечатался ему в скулу, он бы никогда не сказал, что тот вообще способен на такие звуки. Вся ситуация мгновенно рисует у него в голове больше мерцающе-красное "прости", но Сонмин только машет рукой, заметив перемены на чужом лице. - Заткнись, мелкий пиздюк. Я заслужил. И чтоб я ни слова об этом не слышал. Бёнюн не въезжает в ситуацию непростительно долгие несколько секунд. Он закономерно хочет подколоть потом - "Ты заслужил? Серьезно, признаешь?", но прикусывает язык вовремя. Сонмин непривычно серьезный и такой вдруг другой - слишком взрослый, чтобы быть правдой, а ещё у него разбита скула. Горячая волна стыда катится с позвоночника на затылок. - Если не приложить сейчас холодное, будет синяк, - говорит Бёнюн отстраненно, собираясь пойти искать хоть что-нибудь, хоть банку с колой, если нет льда, но старший только упрямо тянет его за собой, заставляя сесть на ступени ведущей к выходу лестницы. - Зато я смогу в любой момент вызвать у тебя чувство вины в ближайшие пару недель и нахально воспользоваться этим, - хвастается Сонмин, улыбается и тут же кривится, потому что больно. - Мое первое желание - самая дорогая кафешка на Хондэ. Ты платишь. - Это свидание? - Бёнюн не хочет признаваться себе, что от неловкости у него сводит зубы, когда он задает этот вопрос, но его спасает проходящий мимо Донель, трущий шею белым полотенцем, спускаясь в засценье после своего трека. - Паршиво выглядишь, - кидает он вскользь, бросив взгляд на Сонмина, и Бёнюн готов под землю провалиться. Донель только-только собирается спросить что-то вроде "Кто тебя так?", а Бёнюна начинает трясти, когда Сонмин выдает с самой дебильной улыбкой, на которую способен: - А, ты не поверишь, но я сейчас так на лестнице навернулся!.. Бёнюн почти собственными глазами видит, как клубится воздух у него в легких. Его только что наебали - и знатно; Донель пожимает плечами и скрывается под мигающими тусклыми лампами в следующем коридоре, а Сонмин толкает младшего острым локтем в бок. Бёнюн слабо представляет, как реагировать на такое. Он готов поспорить на свою победу в пятом сезоне, что старший просек что-то. Хорошо, если не всё - надеяться на это, впрочем, было бы глупо. - Никогда не думал, что у такого святоши, как ты, может быть настолько хорошо поставленный удар, - признаёт Сонмин нехотя спустя несколько минут напряжённого молчания. Бёнюн размыкает сухие губы, чтобы, наконец, извиниться, но крепкая ладонь тут же зажимает ему рот. Сонмин возводит очи долу и воздевает руки к небесам (ну, или к низкому потолку, что прозаичнее), бубнит: - На что я трачу лучшие годы жизни?! - и залепляет ладонью себе в лоб в таком эпичнейшем фейспалме, что Бёнюн боится, как бы к синяку на скуле не прибавился еще один. Окей. Кажется, он тоже понял. *** - Как ты это ешь? – кривится Сонмин, когда Бёнюн спустя неделю, наконец, исполняет обещание и ведёт его в кафешку; он не хён, чтобы платить за всё, но Сонмин прав, ему досталось, несмотря на то, что фингал под глазом у него уже почти прошел – мази, которые хранятся в тайнике Дэуна с его незабываемых лузерских времен, творят чудеса. Широкая оживленная улица за тонкой стеной гудит множеством голосов и сливающимися в одну мелодиями играющих отовсюду разномастных треков. Вечер можно было бы счесть прекрасным, если бы они заранее сошлись в выборе меню на это не-свидание, но теперь младший недовольно сопит и методично нарезает сундэ, орудуя щипцами и ножницами для мяса, а Сонмина передёргивает, вызывая гримасу отвращения на лице. - А мне нравится, - почти с вызовом отвечает Бёнюн, накладывая себе ещё больше. Сонмин не обращает внимания на принесенный лично ему самгепсаль и морщится, скрючившись за столом в неприличный японский иероглиф и засунув руки в карманы: - Вечно-то тебе нравится всякое дерьмо. Христианство, эти жуткие футболки с воротниками, кисло-сладкий соус к мясу... - Ты. Сонмин поднимает голову и щурится от света яркой лампы под потолком кафешки. - Что? – спрашивает он немного более заторможено, чем хотелось бы услышать. Бёнюн вздыхает, словно ему снова надо рассказывать ребенку прописные истины, и плевать, что Сонмин его, вообще-то, старше. - Самое большое дерьмо, которое мне нравится, это ты, - поясняет он. Повисает липкое молчание, звук-нарушитель которого должен все, наконец, решить, и никто, разумеется, не спешит произносить его. Бёнюн считает собственный сбитый пульс, и гул улицы затирается за его грохотом, а Сонмин через мгновение вдруг улыбается так, будто всё понимает. - Тебе нельзя сквернословить, - говорит он, и Бёнюна отпускает. Если следующим желанием Сонмина будет дочитать всё-таки до конца сатанинскую библию, младший будет не против.