Воспоминания

Для большинства людей мир скучен и однообразен. Все они составляют серую массу. Они - большинство. Но как у любого в этом мире у этой массы есть и свои крайние степени проявления. Мин Юнги один из этих крайностей. Для всей этой серой массы он знаменитый пианист, у которого есть всё: продюсер, менеджер, многочисленные контракты и концерты с аншлагами. Кажется, что у него есть всё, а того чего нет, он может с лёгкостью получить. Деньги и популярность делают многое. Однако сейчас, трясясь в пригородной электричке, Мин Юнги прячет свои мятные волосы под чёрным капюшоном своей большой толстовки. За окном проплывает пейзажи леса, изредка сменяясь полями и туннелем. Солнце клонится к закату, а Юнги всё думает о том, что же происходит в его жизни. Она стала напоминать карусель, что движется по кругу, повторяясь снова и снова. Кажется, что она достигла своего пика. Рассвета. Апогея. Теперь же она идёт на спад, и только популярность его творчества не даёт ему окончательно свалиться вниз. Для всей серой массы Юнги предмет обожания и зависти. И далеко не многие знают о тех роковых событиях его жизни до дебюта. Такую жизнь мало кому можно пожелать: его бросили родители, хотя какие после этого они родители, а после тот жуткий детский дом. Хотя именно там он и получил тот заветный толчок: та самая симфония, сыгранная на манер Баха: грозно, ярко, агрессивно, делая паузы, чтобы потом музыка лилась, словно Ниагарский водопад, обрушиваясь на головы, снова и снова. Сейчас же это что-то напоминало весёлое дерьмо в мажоре. И сейчас же он и едет в этой пригородной электричке в тот самый приют, чтобы поймать ту ноту, то настроение, чтобы возродить симфонию в душе. Когда Юнги вышел на своей, конечной, станции уже начинало темнеть. Пусть он и сбежал отсюда в подростковом возрасте, но в той совсем юной и уставшей от подобной жизни голове не отложилось, есть ли в этом городке, где переночевать. Решив по прибытии на своих двоих к месту назначения повременить с визитами, Юнги нашёл что-то в темноте отдаленно похожее на отель: односпальная кровать, жуткие обои, запах подвала, влаги и плесени. Давно же ему не приходилось спать в таких условиях. Заглянув в общую душевую и заметив там огромную многоножку, ползущую по стенке кабинки, ему подумалось, что не сильно-то он и грязный. И поэтому спать лёг так же, как и пришёл. Не раздеваясь. И когда посередине ночи по его лицу промаршировал таракан, то стало ясно - не прогадал. Проснулся Юнги очень рано: недавно рассвело. Решив не задерживаться здесь, он побрел по улочкам городка. Это тот самый тип городов, где все, как в деревне: знают друг друга в лицо. Однако небольшие признаки города в виде гостиницы и маленького круглосуточного, были. Именно в магазин и направился Юнги. Зайдя внутрь, и пройдясь мимо полок, нашёл себе что-то на скудный завтрак, как и когда-то давно. Купил в дополнение самую простую, но такую желанную тогда булочку. Воспоминания нахлынули волной, всплывая перед глазами одно за другим, а ноги несли куда-то далеко по давно забытому маршруту. Привычка – вторая натура, да? Очнулся парень только тогда, когда сел на плиты, те самые бетонные плиты, что стали для него когда-то домом. Вспомнив, как можно быстро дойти до детдома и поев, туда-то он и направился. Время было ещё раннее утро, часов 6 утра. Хотелось просто посмотреть на него. Но не заходить. Это нелюбовь у них с самой первой встречи. Подойдя ближе, стало заметно, что здание, не славящееся своей красотой, уже давно заброшено и развалилось окончательно. Что-то ёкнуло в груди, и Юнги со страхом поспешил внутрь. Когда он зашёл в общий холл, из груди вырвался вздох облегчения. - А ты всё стоишь тут, - отразился низкий хриплый от длительного молчания голос от стен. – Нужно бы тебя подвинуть, чтобы ничего не накапало и не нападало. Раздался скрип пианино по бетонному полу, и вскоре, оно нашло себе укрытие. Пододвинув стоящий рядом стул, Юнги сел и погладил то, что осталось от инструмента. - Давай полечим тебя, дружок, наверно, кроме меня никто и не позаботился. Как ты тут поживал без меня?- рука прошлась по клавишам и те тихо издали звук. Юнги напрягся. Он прошёлся по клавишам ещё раз, а потом тепло улыбнулся, от чего даже щеки слегка заболели. - Всё тот же звук: всё тот же испорченный Ля бемоль. Видно кто-то присматривал за тобой, пока это подобие здания окончательно не развалилось. Даже настраивал, - Юнги потрогал своё улыбающееся лицо. - Да... Только ты мог заставить меня улыбнуться. Юнги просидел так до самого вечера, просто поглаживая клавиши. Когда же дело стало клониться к вечеру, Мину таки пришлось покинуть это место, дабы хоть что-то упало в бунтующий желудок. Когда вновь он выходил из магазина, то решил что придёт ещё и завтра. Ночь в гостинице была проведена чуть лучше, чем предыдущая, но в душ Юнги шёл с опаской. Спал опять в одежде: вчерашний тараканий марш ему запомнился. Сегодняшняя ночь прошла без происшествий, а утро Юнги наступило в обед, когда солнце пробилось сквозь дыры на окнах в тех местах, где на шторах моль проела дыру. В этот день маршрут после еды и запасов на ужин состоял в прогулке к плитам. В ту часть, что служила ему нотной тетрадью. Когда-то давно, в том пианино хранились и учебники, что стоят в его комнате как напоминание. А здесь навеки была выцарапана его первая в жизни мелодия, ставшая песней, но ни разу не представленная миру. Она была не закончена. И как будто выражала его жизнь, его историю, в нотах. Ту боль и потерю надежды. После он сбежал, и закончить её уже не смог. Не смог хотя и помнил наизусть, но никак... Подходя к зданию приюта, Мин понял, что там кто-то есть. И этот кто-то играет. Иногда не попадая в ноты, но раз, за разом проигрывая одну из его, Юнги, дебютных мелодий. Входить не хотелось, зная как легко разрушить эту атмосферу. Но любопытство пугающей силой подчинило его. Поэтому, как можно тише, Мин заглянул внутрь и увидел парня, сидящего за пианино. Даже со спины можно было понять, что он совсем еще мальчишка. Так настырно повторять мелодию, что никак не удается с первого раза, может только юный энтузиаст. Это продолжалось не один день: Юнги приходил еще и еще. Он никогда не подходил близко. Просто слушал, как тренируется парень. Он сидел и слушал, а в душе царило позабытое умиротворение. Изредка он мог даже уснуть, но все равно быстро просыпался. Вот и сегодня Юнги незаметно для себя уснул в темном уголке, наблюдая за стараниями темноволосого мальчишки, совершенствующегося не по дням, а по часам. Но в этот раз все пошло не так: старый холл наполнился несуразным грохотом, и музыка резко стихла. Вырванный из сладкой полудремы, пианист, поёжившись, открыл глаза и заметил совершенно незнакомую, новую фигуру. Мужчина средних лет едва стоит на ногах: в дрова пьян: - Ты, щенок! Какого черта ты тут делаешь? Иди на работу! Мне нужны деньги, а ты тут сидишь и бряцаешь! – язык мужчины не то что заплетался, а свернулся в соломонов узел. - С меня хватит! Кроме алкоголя ты больше ничего не видишь! – в бессилии закричал парень, встав со стула. - Ты даже о маме не подумал, а она тебя защищает... Защищала... Мальчишка устало закрыл глаза руками, пытаясь развидеть этот мир, а мужчина со всей свой пьяной силы, той самой, когда не чувствуешь меры, замахнулся на него. В голове Юнги что-то громко щелкнуло. «Он не видит!» Рука пьянчужки с зажатой в ней бутылкой будто зависла в воздухе, настолько казались медленными его действия. Или это Юнги был настолько быстр? Мин так быстро двигался, что за считанные мгновения, он оказался рядом с парнем, хватая в охапку, развернул к себе спиной и крепко прижал к груди, наклонившись вперед. Удар пришелся прямо между лопатками. Бутылка не разбилась, а лишь отскочила и вырвалась из ослабевшей руки нападавшего, никак не ожидавшего внезапного появления постороннего человека. Но, кажется, ему, как справедливо заметил Юнги, было все равно кого бить. Поэтому мужчина вцепился в толстовку Мина и начал трясти его. Юнги выпустил ошалевшего парня из рук так, чтобы тот не ушибся из-за чего и умудрился пропустить удар по голове. Все поплыло, а удары сыпались со всех сторон. Нападавший завалил его и теперь восседал сверху. Досчитав до трех и собрав всю волю в кулак, Юнги попытался сбросить мужчину, однако получил рукой по лицу и понял, что с него стянули толстовку и майку. Вторая попытка оказалась успешнее, когда мужчина получил прямо между глаз головой и, по-видимому, отключился. Пол приятно холодил разгоряченную спину, но все плыло, как и раньше. - Да... Удары головой не были моим коньком тогда, и не стали и сейчас, - вслух подумал Юнги, когда мужчина на полу начал издавать странные звуки и попытался встать. Мин подскочил и придавил его голову к полу. Спустя уже пару секунд, раздался храп. - Все вы одинаковые, - но, не смотря на ярость, было что-то его голове, а паника выращивала это до неимоверных размеров. - Я твой отец! Не смей... – пробулькал алгоголик, и тут это что-то сорвалось. Липкий приступ паники окутал сознание Юнги, наполовину погружая его в воспоминания. - Сдох. Он сдох. В канаве. Пятьдесят метров отсюда. А мать кинулась под рельсы, неделю спустя. Они мертвы! - Бормотал Юнги, но с каждым словом речь становилась увереннее, добавив немного тише: - Сдохнешь и ты. Рядом со мной, такие, как ты, долго не живут. Даже в памяти. Раскачивало страшно. Стоять ровно было невозможно. Сильно мутило, а перед глазами танцевали искры, застилая их. Мин буквально по памяти добрался до пианино и ударил его ногой в основание боковой крышки. Та с привычным грохотом отвалилась и на свет выпала подушечка, что не раз помогала: она всегда холодная. Сев прямо там, где и стоял, Юнги положил ее на голову и мысли стали понемногу приходить в себя. Пахло сыростью и пылью, но становилось легче. Мин неожиданно почувствовал очень легкое касание кончиков пальцев к тому месту на спине, где красовались белые рубцы шрамов. - Откуда это? - спросил парень незаметно подползший сзади и теперь сидевший рядом. Наверно больно было. - Я уже и не помню. Кажется, это мне одна из мамаш оставила подарочек. Потом отец добавил. Парень, таких пьяниц нужно учить силой: они по-другому не понимают, - медленно складывал слова в предложения Юнги. После чего схватил руку, что чуть сильнее нажимала на кожу. - Поверь мне. Из этого круга надо бежать. Наивность, надежда, что все наладится - твой самый страшный враг. Это закончится только после того как он исчезнет. Но если пустить все на самотек, то на его место придет новый, а потом еще и еще. Ты можешь остаться здесь и проверить это на себе... - Юнги неосознанно потер спину на месте следов. - Или можешь пойти со мной. Тебя здесь что-то держит? - Нет. Единственное что удерживало меня от суицида - это ты и твое творчество, - тихо пробормотал парень, потупив глаза в пол и краснея от пристального взгляда. - А ты помог мне. Ты дал мне то, что я так долго искал, - Юнги встал и подошел к своей одежде, выуживая телефон и набирая первый же номер: - Я еду домой, ждите гостей. Вопросы потом, - ответом было лишь непонятное мычание. Собрались они более чем быстро, поэтому уже через пятнадцать он минут сидели электричке. Голова была чугунной и, поэтому Юнги без особых терзаний, положил ее на плечо мальчишки, и они тихо переговаривались в практически пустом вагоне. От раскрепостившегося и чуть осмелевшего парня Юнги узнал, что зовут его Чон Чонгук. Его мать умерла в больнице почти неделю назад, а отец... С ним все и так ясно. К концу поездки, говорить не хотелось, а уснуть не получилось, поэтому они просто сидели в мягкой тишине. На улице была глубокая ночь, но жизнь в этом городе никогда не останавливается. Поэтому растворяясь в своей толстовке Юнги, взял в одну руку сумку с их вещами, а в другой зажал руку Чонгука и сел на автобус. К счастью для них вокзал была в центре, и ехать было не долго. Но Мин не отпускал руки Чонгука в течение всей поездки, хоть и равнодушно уставился в окно. От ощущения этой холодной ладошки в своей руке было странно: неожиданно тепло и невероятно спокойно. Подъезжая к нужной остановке Юнги, отлип от окна и потянул Чонгука в сторону дома. Но с каждым шагом мальшичка почему-то хмурнел и начал волноваться. И, правда, когда ключ щелкнул в замке, его уже конкретно потряхивало. Поэтому Юнги пришлось буквально впихнуть его в квартиру и зайти саму следом, закрывая дверь. Нигде не горел свет, но из проема, в конце которого Чонгук определил кухню, послышалась возня. Они почти синхронно напряглись: Чонгук испуганно, а Юнги скорее рефлекторно, хмурясь чуть сильнее. Хотя уже спустя мгновение оттуда послышалась стоны, но не болезненные, а скорее возвратные, как бы описал их Чон. - Привет, пап, - поздоровался Юнги, чуть протягивая гласные. – О, и тебе привет, отец. Это слова ввели Чонгука в ступор. Но когда в прихожей загорелся свет, то глаза и челюсть Чона поползли в разных направлениях, но с одинаковой скоростью: к ним вышел блондин. На нем была одна майка, большая и по-домашнему растянутая. Но самое странное было то, что по виду, он был лишь на пару лет старше самого Мина. - Сахарок вернулся! - воскликнул блондин и повис на шее у Юнги. Наверное, это был единственный человек в мире, который мог сохранить бархат своего голоса, даже в те моменты, когда он говорил на восторженной ноте. - Ким Сокджин, куда ты ушел? Мы не закончили, - вышел еще один блондин, но вот голос его был чем-то среднем между хрипловатым басом Мина и мягким тоном Сокджина. - Йа! Ким Намджун! Ты, что не видишь? Твой сын приехал, - возмутился первый Ким. - Сахарок, ты чего не сказал, что приедешь?- снова повис на Мине Сокджин. - Я звонил отцу, но судя по розовому цвету его трусов и стонам с кухни, ему было не до меня, - сказал Юнги, ловко высвобождаясь из рук покрасневшего Джина, и отошел к Чонгуку. - Уии~, - вновь заголосил Сокджин, от чего окружающие его побледнели. - Какая прелесть! Что за милашка тут стоит? Юнги, откуда ты его вытащил? - вцепился мертвой хваткой первый блондин в Чонгука, что сейчас старательно маскировался под шланг, переводя ошарашенный взгляд с Юнги на Сокджина. - Пааап! - протянул Юнги. - Отлипни от него! - Джинаа~, - присоединился к нему Намджун, на коем и, правда, были милые розовые боксеры. И на этом одежд-то и заканчивалась. - Ты же его напугаешь! Видишь, как они похожи? Я не буду носиться за ним несколько часов по району. Наконец, Сокджина отодрали, хотя и с не малой истерикой в стиле "вы все такие злые". И Юнги повел его в спальню, чтобы ничего не случилось. А Намджун остался с Чонгуком. И, слегка приобнимая последнего за плечи, повел на кухню. Поставив перед ним чашку чая, Намджун сказал: - Ты не обижайся на Сокджина. Он любит все милое, а вы с Сахарком очень похожи. Не внешне, у вас похожи взгляды. Я помню это, когда мы только его нашли, - сказал Намджун, погружаясь в воспоминания. - Нашли? Вы его искали? – в который раз обалдел Чонгук. - Нет, тогда мы не хотели детей. «Мужем», - удивился Чонгук, но зато теперь все стало на свои места. - Да. Но тогда мы только встречались. Мы в ту ночь возвращались из клуба. Был жуткий ливень, поэтому пошли переулок. Там увидели Юнги. Замученного и уставшего. А Сокджин как увидел его, так и кинулся с обнимашками, а ты слышал, как он верещит при этом. Естественно, Мин испугался, и мы потом где-то с час носились за ним по району. На нем места целого не было: синяки, царапины, шрамы. Увидел наш рояль и попросил сыграть на нем. Он поразил нас своей игрой. Мы иногда и до сих пор слышим, как он иногда по ночам играет, - закончил Намджун и сел рядом. Немного подумав Чонгук, все таки озвучил свой вопрос: - Ваш муж и вы называете его Сахарок. Почему? - Ты сам поймешь, когда увидишь его искреннюю улыбку, - погладил по волосам Ким. - Заканчивайте посиделки. Отец, иди к папе. А ты, Чонгук, со мной в гостиную, - вмешался возникший из темноты Юнги. Чон подскочил, мгновенно краснея от воспоминания той улыбки, в тот первый раз увиденной в живую. Гостиная оказалась очень красивой комнатой. Там уже стоял разложенный и застеленный диван. Мимо них прошел Намджун, скрываясь за прикрытой дверью. Видимо там была спальня. Тут же стоял рояль весь заваленный бумагой, а под ним стояли набитые под самую крышку коробки. На книжных полках не было и следов многочисленных наград. Только книги и совместные фото. Юнги уже был в другом конце комнаты, открывая шкаф, и что-то выуживая оттуда. А когда развернулся, то впихнул Чонгуку в руки вещи. - Они должны быть в самый раз. Вот полотенце, - сказал он, кладя поверх стопки вышесказанное и указывая Чону за спину. - Ванна туда. Немного поколебавшись, Чонгук пошел в ванную, а когда через некоторое время вышел, то услышал красивую мелодию, что лилась из гостиной. За роялем сидел Юнги и пел незнакомую ему, Чону песню.[INUG] Но, когда заметил вошедшего в комнату парня в подаренной когда-то Сокджином пижамке с мишками, замолчал. - Ты красиво поешь. Я никогда не слышал, - прокомментировал Чонгук. - А я и не пою по заказу. Но раз тебе так понравилось, я попробую спеть тебе колыбельную, - немного смутился Юнги и сел на край дивана, куда уже успел забраться Чонгук. Юнги пел очень старую, но такую красивую колыбельную. Глаза закрывались, а сон приходил спокойный мирный и глубокий. Закончил Юнги, когда Чонгук видел уже седьмой сон. Мин тихо вышел из комнаты, прихватив нотную тетрадь и карандаш. Он не знал, сколько он просидел под светом лампы, черкая в тетради, но внезапно до его уха донеслись странные звуки из соседней гостиной. Когда он туда зашел, то увидел метающегося Чонгука. Юнги сел рядом, поднимая сброшенное одеяло, и попытался укрыть парнишку. Но Чонгук резко подскочил и угодил в объятья Мина, крепко прижимаясь к нему. - Тебе приснился кошмар? - вопрос сопровождался успокаивающими поглаживаниями по спине. Ответом был лишь кивок в плечо. – Тише, все будет в порядке. - Полежи со мной немного, - попросил Чонгук, слегка подрагивая. - Хорошо, - ответил Юнги, стягивая свитер, надетый поверх голого тела. Чонгук крепко обнял улегшегося рядом Юнги, утыкаясь носом в плечо. И тихо заснул, прижимаясь к горячему телу, чувствуя теплое размеренное дыхание на своей макушке. Сон длился долго. Но ровно до тех пор, пока у Джина не началась очередная истерика по поводу обилия синяков на них двоих и совместного лечения. А через пару недель серая масса уже видела прекраснейший дуэт на рояле в четыре руки той прекрасной и наконец-то законченной мелодии.